Эль-Дорадо - Эмар Густав - Страница 33

• Предыдущая
• 33/38
• Следующая

Настало молчание: метис раздумывал, Диего мастерил клубок со старанием, которое поглощало все его внимание.

— Сколько времени нужно вам, чтобы быть в безопасном месте? — спросил метис.

— Зачем вы мне предлагаете этот вопрос? — отвечал капитао, становясь на колени и готовясь привязать к его рту затычку из травы.

— Вам ведь все равно? Отвечайте мне откровенно.

— Если это доставит вам удовольствие, тогда извольте, Малько: мне будет достаточно двух часов.

— Два часа? Ну что ж! Если я обещал бы вам оставаться спокойным и не кричать, заткнете вы мне рот?

— Гм! — промычал капитао, — обещания мало, когда дело идет о жизни и смерти, Малько.

— Правда; но если б я обещал?

Диего почесался со смущенным видом.

— Отвечайте же, — настаивал метис.

— Ну нет, я не мог бы принять обещания, — сказал Диего, — уверяю вас, это было бы слишком опасно для меня.

И он приготовился заткнуть рот метиса.

— Ну а если б я теперь вместо обещания, которое сделал вам, дал вам свое честное слово кавалера, что вы сделали бы тогда?

— Гм! — отвечал тот, — вы только говорите, на самом деле не дадите мне его.

— Отчего же?

— Потому что вы сдержали бы его, а вы ведь не хотите ничем обязываться мне.

— В таком случае вы верите моему слову? Так не затыкайте мне рта, Диего, я даю вам честное слово.

— Полно, вы шутите, не так ли?

— Нисколько, я даю вам честное слово, что останусь в неизменном положении не только два часа, но даже три, не двигаясь с места и ни разу не вскрикивая.

— О-о! — сказал капитао, смотря ему прямо в лицо, — так, значит, это серьезно?

— Совершенно серьезно. Итак, решено?

— Решено, — отвечал Диего и откинул клубок.

Подобная аномалия характера встречается преимущественно между бразильскими метисами весьма часто; для них слово свято, и ничто не может принудить их изменить честному слову. Малько Диас, хотя был отъявленный разбойник, повинующийся самым кровожадным наклонностям без всякого угрызения совести, почел бы себя обесчещенным, он, вор и убийца, если бы, раз давши слово, не исполнил его.

Диего отлично знал, что может вполне поверить этому слову, а потому и принял его, нисколько не колеблясь и не делая даже никакого возражения.

— Я оставляю вас, Малько, — сказал он, — не теряйте терпения. А, кстати, я захвачу с собой вашу лошадь, которая бесполезна вам в эту минуту и в которой я сильно нуждаюсь; но будьте покойны, вы ее найдете опять у подошвы холма. Я не желаю, чтобы вы лишились ее. Ну, прощайте.

— Убирайтесь к черту, но помните, что я обещался убить вас.

— Ба! ба! — отвечал тот с насмешливым добродушием, — вы говорите это, потому что взбесились; я понимаю, вы не имели успеха со мной сегодня, в другой раз будете посчастливее.

— Надеюсь, — процедил метис, заскрежетав зубами.

Диего, не обращая более внимания на него, легко поймал лошадь, которая недалеко ушла, и тотчас же уехал.

Прежде чем въехать в лагерь, капитао, как человек осторожный и вовсе не желая, чтоб его убили друзья, не узнавая его в новом наряде, направился к реке стороной.

Как только приехал к берегу, он покинул лошадь, вошел в воду и поплыл.

Хотя река буквально кишела кайманами, капитао не колебался войти в нее; он знал по опыту, что кайманы редко нападают на человека, и малейшего движения достаточно, чтобы испугать и удалить их.

Одной вещи он боялся: его могли заметить индейские часовые, которые, без сомнения, скрывались в окружающих кустах; взять свое платье он мог не иначе, как направляясь в ту сторону, где гуакуры поставили своих невидимых сторожей.

Но случай, который до сих пор покровительствовал капитао, и при этом последнем испытании не покинул его.

Приплыв на некоторое расстояние к кусту, в котором было зарыто платье, Диего нырнул. Впрочем, предосторожность эта была, поспешим сказать, почти бесполезна: гуакуры наблюдали не за рекой, на которой ему было нечего бояться, а только за холмом, где находились их враги.

Диего беспрепятственно уполз в кусты, открыл ямку, вырытую им для скрывания одежды, и вынул последнюю оттуда с чувством живейшей радости; но вместо того, чтобы одеться, он завернул в нее оружие и отправился с узлом в реку.

Ему казалось удобнее и безопаснее пробраться к холму по этому пути; к тому же он был не прочь смыть краску, которая еще оставалась на его теле.

Чтобы не привлечь на себя внимания, капитао завернул свой сверток в пальмовые листья и привязал к голове.

Так как он плыл под уровнем воды, то казалось, будто сверток, отделившись от берега, увлекался течением с берега; он представлялся кучею листьев и веток, и было совершенно невозможно даже самому проницательному глазу заметить голову пловца, спрятанную в траве.

Таким образом, капитао скоро достиг подошвы пригорка.

Там он был спасен, и видеть его могли только люди, которых случай привел бы на другой берег; но благодаря ширине реки и зная, что оружие индейцев не могло достигнуть его, он и не думал прятаться.

Измерив взглядом высоту берега, по которому приходилось взобраться и который поднимался отвесно над рекой, капитао взял в одну руку кинжал, в другую нож, доверенный ему Тару-Ниомом в знак благодарности, и начал взбираться с удивительною ловкостью и проворством по крутой стене, помещая по очереди в расщелины скал свое оружие и поднимаясь потом силою ручных мускулов.

После продолжительных и больших усилий капитао наконец поднялся до верха, подвергаясь не раз значительной опасности; повиснув между небом и землею, он иногда не мог ни подняться, ни спуститься; но, одаренный хладнокровием и мужеством, он, однако, не отчаивался: остановившись секунду, он заметил менее крутую отлогость, отклонился несколько в сторону, удвоил усилия и скоро уже был на платформе пригорка.

Тут он остановился на минуту, чтобы отдохнуть и собраться с мыслями; его трудное предприятие, против ожидания, окончилось счастливо; сведения, собранные им, были немаловажны; все окончилось к лучшему, и он внутренне поздравлял себя не с тем, как он повел это опасное дело, но с радостью, которую принесет его возвращение товарищам, и в особенности маркизу.

• Предыдущая
• 33/38
• Следующая