Вольные стрелки - Эмар Густав - Страница 20
- Предыдущая
- 20/105
- Следующая
— Так в чем же?
— Я не знаю, но сердце мое сжимается, давит грудь. О! Я глубоко несчастна!
И скрыв в ладонях лицо свое, она залилась слезами.
Транкиль глядел на нее с удивлением и ужасом.
— Несчастна! Ты? — воскликнул он и в гневе схватился за голову. — О! Боже мой! Что же сделалось с ней, что она так плачет?
На несколько минут воцарилось молчание. Надо сказать, что еще раньше, когда разговор только начал принимать такой характер, что посторонний человек становится лишним, Чистое Сердце и Ланси поднялись и незаметно удалились в лесную чащу. Отец и дочь остались одни.
Старого охотника охватил один из тех приступов бессильной, тупой тоски, которые именно тем и ужасны, что человек сознает свое бессилие, бесповоротность случившегося и только бесплодно осыпает себя жестокими упреками. Обожая свою дочь, он вообразил, ни минуты не сомневаясь в том, что это он составляет причину ее несчастья из-за своей грубости и неотесанности, и в душе корил себя за то, что не мог сделать жизнь дочери спокойной и тихой, какой он представлял себе ее в мечтах.
— Прости меня, дитя мое, — чуть сам не плача, говорил он, — прости меня, что невольно стал причиной твоих страданий. Видит Бог, я вовсе не желал этого, и не моя вина в том. Всю жизнь я прожил в глуши, где же мне было узнать, как обращаться с такими хрупкими созданиями, как женщины? Но теперь этого не будет: я буду следить за собою, тебе не придется упрекать меня ни в чем, обещаю тебе это, все, что ты хочешь, сделаю. Довольна ты теперь?
Вследствие внезапной реакции чувств, вызванной последними словами отца, слезы молодой девушки прекратились, она рассмеялась, бросилась ему на шею и стала горячо обнимать его:
— Это мне следует просить прощения у вас, мой милый, дорогой отец, — вкрадчивым голосом заговорила она, — потому что я словно потешаюсь, мучая вас, а вы так добры. Я сама не знала, что я говорила сейчас, я вовсе не несчастна, я не страдаю, напротив, я счастлива, я люблю вас, мой дорогой отец, я только вас и люблю, вас одного.
Транкиль смотрел на нее растерянно, он никак не мог понять этих резких переходов настроения.
— Великий Боже! — воскликнул он и в ужасе всплеснул руками. — Дочь моя сошла с ума!
При этом восклицании веселость молодой девушки удвоилась, смех ее полился неудержимыми, звонкими раскатами и наполнил суровое безмолвие темного леса тысячей дробящихся, сверкающих, причудливых звуков.
— Отец, милый, я не сошла с ума, я сошла с ума только на один миг, пока вы это говорили, но теперь это прошло. Простите меня, не будем говорить об этом.
— Гм! — забормотал охотник, подняв глаза вверх и все еще сохраняя на лице следы полнейшего замешательства. -Да я и не хочу спрашивать, но все-таки, честное слово, я так-таки ничего и не понял, что там происходит у тебя в душе.
— Это все пустяки! Главное, я люблю вас, отец, но все девушки одинаковы и не следует обращать внимание на их капризы.
— Хорошо, хорошо! Должно быть, так и следует поступать, если уж ты сама так говоришь. Но все равно, я довольно намучился, дитя мое. Твои слова ударили меня прямо в сердце.
Кармела крепко обняла его.
— А что Ягуар? — спросила она.
— Все улажено. Капитану нечего бояться его.
— Да, я это знала, Ягуар благороден, великодушен. Раз он сказал, можно быть уверенным, что он не изменит своему слову.
— Он дал мне слово.
— Благодарю, отец. Отлично! Значит, все устраивается, как мы хотели…
— Как ты хотела, — перебил ее охотник.
— Вы или я, не все ли равно, отец?
— Это правда, я ошибся, продолжай.
— Больше ничего, я закончила. Позовите теперь своих товарищей, которые бродят где-то поблизости, и приступим к трапезе, я умираю от голода.
— Неужели, — переспросил он совсем шутливым тоном.
— Честное слово, правда, я не хотела только признаваться вам.
— О! Ну так это можно сейчас устроить.
Канадец свистнул. Чистое Сердце и Ланси, которые, по-видимому, только и ждали этого сигнала, тотчас же вышли на поляну.
Дичь была вынута из золы, в которой она жарилась, положена на листья, и все принялись подкреплять свои силы.
— Ах! — вдруг заговорил Транкиль. — Где же Квониам?
— Немного спустя после вашего ухода, — отвечал Чистое Сердце, — он ушел от нас, сказав, что отправляется на асиенду дель-Меските.
— Ну, это хорошо. Я не знал этого. О старом товарище я никогда не беспокоюсь, он знает, где нас найти.
Каждый продолжал затем еду, не беспокоясь об отсутствии негра.
Известно, что люди, которые по роду своих занятий должны постоянно пользоваться своими физическими силами, в каких бы обстоятельствах ни находились, какими бы опасностями ни были окружены, какое бы беспокойство ни испытывали, всегда обладают прекрасным аппетитом и хорошим сном. И то и другое необходимо им для того, чтобы переносить непрестанные превратности их существования, связанного со всевозможного рода случайностями.
Во время отдохновения охотников солнце село и настала ночь.
Кармела, потрясенная всеми событиями истекшего дня, тотчас же забралась в шалаш из сучьев и листвы, устроенный Чистым Сердцем.
Мысли молодой девушки не могли прийти в должный порядок, в течение нескольких часов ей необходим был покой, недостаток которого взвинтил ее нервы и вызвал описанный истерический припадок.
Оставшись одни, охотники набрали хвороста, чтобы поддерживать огонь всю ночь, бросили в костер несколько охапок и уселись рядом по-индейски, то есть спиной к огню, чтобы блеск его не ослеплял глаз и позволял различать в темноте приближение врага, будь то человек или дикий зверь. Приняв эти меры предосторожности и положив рядом с собою заряженные карабины, они закурили трубки, продолжая хранить молчание.
Когда умолкают дневные звуки, прерия одевается величием и наполняется таинственным, неуловимым шепотом, который сообщает душе невыразимо грустное и сладкое настроение.
Освеженный ночной воздух, колеблющий листву, вода, журчащая среди высокого тростника, трещание кузнечиков и все это так ясно ощущаемое дыхание жизни невольно погружают человека в созерцательное состояние, которого не могут представить себе те, кто никогда не жил в непосредственной близости к природе.
- Предыдущая
- 20/105
- Следующая
