Великий предводитель аукасов - Эмар Густав - Страница 20

• Предыдущая
• 20/78
• Следующая

После ухода Валентина и Трантоиль Ланека дон Грегорио приложил все заботы, чтоб помочь своему другу. Сильная природа, на минуту побежденная страшным, сверх человеческих сил, ударом, помогла дону Тадео скоро оправиться. Открыв глаза, он безнадежно поглядел вокруг, потом, вспомнив все, что случилось сегодня, в порыве горя закрыл лицо руками. Так прошло несколько минут. Дон Гфегорио, видя, что он больше не нужен, поспешил выйти, зная, что для его друга сейчас важнее всего спокойствие. Но дон Тадео не мог успокоиться, он понимал, что настало время действовать. Он встал, прошелся несколько раз по комнате и ударил в ладони. Дон Грегорио вошел. При его появлении дон Тадео стал снова, по-видимому, спокоен и холоден; следы горя исчезли на его лице, но оно было бледно, как мрамор.

— Что вы намерены делать с генералом Бустаменте? — спросил его дон Грегорио.

— Я оставлю его в Сант-Яго, — отвечал дон Тадео спокойным и сдержанным голосом. — Он заслуживает, чтоб его казнили, но я не хочу брать на себя такой ответственности. Уже и без того довольно пролито крови в этом междоусобии. Его надо отправить с генералом Корнехо и сенатором Сандиасом под сильным прикрытием, иначе его друзья воспользуются этим случаем, чтоб освободить его. Теперь пойдемте и навестим этого несчастного француза, который столь храбро защищал мою бедную дочь.

Они вышли. Дон Грегорио распорядился, чтобы графа Пребуа-Крансе перенесли в удобную комнату и позаботились о нем. Состояние его здоровья было удовлетворительно. Он и сам чувствовал, что ему лучше, но был очень слаб. Трантоиль Ланек не обманулся: раны были не глубоки. Слабость молодого человека зависела единственно от потери крови. Раны начали закрываться, и можно было надеяться, что через два-три дня они закроются совершенно.

Дон Тадео быстро подошел к нему и горячо пожал руку.

— Бог послал вас и вашего друга мне на помощь. Я знаю вас всего два месяца и стольким уже обязан вам, что, кажется, никогда не буду в состоянии отблагодарить вас.

При этих дружественных словах глаза молодого человека заблестели. Радостная улыбка показалась на его губах, и легкий румянец окрасил его щеки.

— Вы слишком высоко цените мои ничтожные заслуги, дон Тадео, — сказал он. — Я охотно пожертвовал бы жизнью для того, чтобы сохранить вам дочь.

— Мы возвратим ее! — энергично отвечал дон Тадео.

В это время дверь отворилась, и вошедший пеон тихо сказал дону Тадео несколько слов.

— Пусть войдет! — вскричал тот с волнением и потом, обратясь к Луи, который с удивлением смотрел на него, сказал: — Мы услышим новости.

Вошел индеец. Это был тот самый Жоан, которого пощадил Курумила. Вся одежда его была запачкана грязью и изорвана колючими растениями. По всей видимости, ему приходилось пробираться по колючим кустам и скверной дороге. Он скромно поклонился всем присутствующим, сложил руки на груди и ждал вопроса.

— Мой брат из храброго племени Черных Змей? — спросил его дон Тадео.

Воин утвердительно кивнул головою. Дон Тадео знал индейцев. Ему было известно, что они говорят в случае только крайней необходимости, а потому этот немой ответ не удивил его.

— Как зовут моего брата? — спрашивал он дальше.

— Жоан, — отвечал он, гордо подымая голову. — В память одного бледнолицего воина, которого я убил в побеге.

— Хорошо! — отвечал дон Тадео с грустной улыбкой. — Мой брат знаменитый воин своего племени.

Жоан гордо улыбнулся.

— Мой брат, вероятно, пришел из тольдери. У него нелады с бледнолицыми. Верно, он пришел искать справедливости.

— Мой отец ошибается, — коротко отвечал индеец. — Жоан не родился гуилихом, он пуэльхский воин. Жоан никогда не обращается за помощью к другим: когда его обидят, он расправляется копьем.

Дон Грегорио и Луи с любопытством следили за этим разговором, из которого они ни слова не понимали, не догадывались, к чему клонит его дон Тадео.

— Пусть мой брат извинит меня, — сказал дон Тадео, — но, верно, он по какой-нибудь причине пришел ко мне?

— Да, есть причина, — отвечал индеец.

— Пусть мой брат скажет, в чем она.

— Я стану отвечать на вопросы моего отца, — сказал Жоан с поклоном.

Арауканцы все таковы: по какому бы важному делу они ни были посланы, если б даже промедление стоило жизни человеку, они никогда не станут говорить яснее и не объявят прямо, зачем посланы, пока спрашивающему не удастся заставить их объяснить, в чем дело. В сущности, Жоан хотел рассказать все, что следует, он для этого и спешил. Но тем не менее слова выходили из его уст только по одному, и он словно жалел о всяком сказанном слове. Это может показаться неестественным и невероятным, но это решительно так. Мы сами не раз были свидетелями этому.

Дон Тадео знал, с кем имеет дело. Тайное предчувствие говорило ему, что индеец пришел с важной вестью. Поэтому он неутомимо продолжал спрашивать.

— Откуда пришел мой брат?

— Из тольдерии Сан-Мигуэль.

— Ему пришлось сделать немалый конец. Давно ли мой брат отправился в путь?

— Месяц исчез за вершинами высоких гор и Южный Крест14 заблистал над землею, когда Жоан пустился в дорогу, чтоб увидеть своего отца.

От Сан-Мигуэля до Вальдивии восемнадцать французских миль (около пятидесяти верст). Дон Тадео удивился быстроте его хода. Это еще более утверждало его во мнении, что индеец пришел с весьма важной вестью. Дон Тадео налил стакан и поднес его гонцу.

— Пусть мой брат выпьет это вино. Верно, по дороге у него пересохло в горле, оттого ему трудно говорить. Он выпьет, и язык у него поразвяжется.

Индеец усмехнулся, глазки его загорелись. Он взял стакан и залпом опорожнил его.

— Хорошо! — сказал он, пощелкивая язычком и ставя стакан на стол. — Мой отец гостеприимен, он истинный Великий Орел белых.

— Мой брат послан ульменом своего племени? — начал дон Тадео.

— Нет, — отвечал Жоан, — я послан Курумилой.

— Курумилой! — вскричали все трое, внезапно вздрогнув. Дон Тадео вздохнул, он попал наконец на истинный путь.

— Курумила мой пенни, — сказал он, — не случилось ли с ним чего худого?

• Предыдущая
• 20/78
• Следующая