Валентин Гиллуа - Эмар Густав - Страница 45
- Предыдущая
- 45/45
— Дядюшка, в эту ужасную минуту… — робко прошептала молодая девушка.
— Оставьте мне утешение умереть, зная, что вы счастливы. Дон Валентин, вы, наверное, привезли кого-нибудь из ваших друзей?
— Они ждут ваших приказаний, генерал, — отвечал охотник.
— Пусть они войдут, время не терпит.
Один из францисканцев все приготовил заранее.
Когда охотник и французский банкир вошли в сопровождении Курумиллы и караульного офицера, предупрежденного заранее, дон Себастьян быстро подошел к ним.
— Сеньоры, — сказал он, — я прошу вас сделать мне честь присутствовать при венчании моей племянницы донны Аниты Торрес с этим кабальеро.
Вошедшие почтительно поклонились; по знаку одного из францисканцев они стали на колени, и церемония началась; она продолжалась минут двадцать, но никогда свадебный обряд не был совершен и выслушан с большим благочестием.
Когда он окончился, свидетели хотели уйти.
— Еще минуту, сеньоры, — сказал генерал, — теперь я должен сделать вас свидетелями одного весьма важного признания.
Они остановились. Дон Себастьян подошел к Валентину.
— Кабальеро, — сказал он, — я знаю все причины вашей ненависти ко мне, причины справедливые — я в этом сознаюсь. Я сам теперь нахожусь в таком положении, в какое я поставил графа Луи де Пребуа-Крансе, самого дорогого вашего друга; также, как и он, завтра на рассвете я буду расстрелян, с той разницей, однако, что он умер невинным в тех преступлениях, в каких я его обвинял, а я виноват и заслужил свой приговор. Дон Валентин, я раскаиваюсь в неправедном убийстве вашего друга. Дон Валентин, простите ли вы меня?
— Генерал дон Себастьян Герреро, я вам прощаю убийство моего друга, — отвечал охотник твердым голосом, — я вам прощаю горестную жизнь, на которую вы осудили меня.
— Вы мне прощаете без тайной мысли?
— Без тайной мысли.
— Благодарю. Мы были созданы для того, чтобы любить друг друга, а не ненавидеть. Я ошибался в вас: у вас великое и благородное сердце. Теперь пусть наступает смерть, я приму ее с радостью, убежденный, что Господь сжалится надо мной за мое искреннее раскаяние. Племянница, будьте счастливы с супругом выбранным вами. Сеньоры, примите мою признательность. Дон Валентин, еще раз благодарю. Прощайте все, я не принадлежу более земле; дайте мне подумать о спасении моей души.
— Еще одно слово, — сказал Валентин. — Генерал, я вам простил, теперь моя очередь просить у вас прощения, я вас обманул.
— Вы обманули меня?
— Да! Возьмите эту бумагу. Президент республики решил, по моей настоятельной просьбе, отменить вынесенный вам приговор. Вы свободны!
Присутствующие вскрикнули от восторга.
Дон Себастьян побледнел, зашатался, думали было, что он упадет; холодный пот выступил на его висках; донна Анита бросилась поддержать его, но он слегка оттолкнул ее, сделал усилие над собой и закричал прерывающимся голосом:
— Дон Валентин! Дон Валентин! Так вот ваше мщение! О! Слеп я был, слеп, я не непонимал вас! Вы осуждаете меня на жизнь, — хорошо! Я не обману вашего ожидания. Отцы мои, — обратился он к францисканцам, — ведите меня в ваш монастырь, генерал Герреро умер, я теперь францисканец вашего ордена!
Обращение дона Себастьяна было искренно. Через пять месяцев он умер в монастыре святого Франциска, разбитый угрызениями совести и жертвой жестоких истязаний, какие он налагал на себя.
Через два дня после описанной нами сцены Валентин и его товарищи уехали из Мехико в Сонору.
На сонорской границе охотник, несмотря на настоятельные просьбы друзей, расстался с ними и вернулся в пустыню.
Дон Марсьяль и донна Анита поселились в Мехико вместе с семейством Ралье. Через месяц после отъезда Валентина донна Елена воротилась в монастырь и через год, несмотря на просьбы ее родных, удивленных такой странной решимостью, которую, по-видимому, не оправдывало ничто, молодая девушка постриглась.
Когда я встретил Валентина на берегах реки Хоакин, через несколько времени после происшествий, описанных в этом продолжительном рассказе, он уезжал в сопровождении Курумиллы в одну отважную экспедицию по Скалистым горам, откуда, сказал он мне с той кроткой и меланхолической улыбкой, с которой обыкновенно говорил со мной, он надеялся не воротиться.
Я провожал его несколько дней, потом нам надо было расстаться. Он обнял меня, пожал мне руку и в сопровождении своего безмолвного друга углубился в горы; долго я следовал за ними глазами, чувствуя невольно, как сердце мое сжималось от печального предчувствия. Он обернулся в последний раз, сделал мне рукой прощальный знак и исчез на повороте тропинки.
Мне не суждено было увидеться с ним более.
С тех пор никто ничего не слыхал ни о нем, ни о Курумилле; все мои старания отыскать их или по крайней мере иметь о них известия — были напрасны!
Живы ли они еще — никто этого не знает; мрак покрыл этих двух избранных людей; вероятно, само время никогда не поднимет таинственного покрывала, окружающего их судьбу, потому что все, к несчастью, заставляет меня предполагать, что они погибли в этой мрачной экспедиции, откуда Валентин надеялся не воротиться.
- Предыдущая
- 45/45
