Валентин Гиллуа - Эмар Густав - Страница 33

• Предыдущая
• 33/45
• Следующая

— Конечно, я это знаю. Я оставляю вас. Более продолжительный разговор при лунном сиянии мог бы возбудить подозрения. Спокойной ночи! Приходите завтра завтракать со мною.

— Непременно буду, генерал! Спокойной ночи, целую руки вашего превосходительства.

Дон Себастьян надвинул шляпу на глаза, закутался в плащ и удалился большими шагами по направлению к улице Такуба, где находился его отель.

Оставшись один, полковник начал серьезно размышлять: данное ему поручение было чрезвычайно важно, потому что он, как нельзя лучше, уловил оттенок намеков генерала, и надо было действовать решительно, не компрометируя начальника, и действовать, как можно скорее, из опасения, что, если промедлить или если план не удастся, быть самому арестованным и расстрелянным через двадцать четыре часа, потому что мексиканцы, по примеру своих прежних повелителей-испанцев, не шутят, когда дело идет о политических возмущениях, и решительно пресекают зло в самом начале.

Положение было критическое; надо было решиться на что-нибудь, малейшее промедление могло все погубить; но в такой поздний час ночи где искать такого человека, как Царагате, который не имел постоянного жилища и вел жизнь, вероятно, весьма сомнительную?

Мехико, так же, как все большие города, имеет множество подозрительных домов, посещаемых мошенниками всякого рода, постоянно рыскающими по улицам, чтобы отыскивать более или менее прибыльные приключения под благосклонным покровительством луны.

Притом, хотя достойный полковник в продолжение своей жизни посещал общества довольно смешанные, он вовсе не желал идти один ночью в нижние кварталы города, в притоны воров и убийц, куда и при солнечном свете нельзя войти без опасения.

В ту минуту, когда полковник машинально поднял голову, бросив на небо отчаянный взгляд, ему показалось, что несколько подозрительных теней бродит около него. Полковник был храбр, тем более что ему было нечего терять. Он взялся за эфес шпаги, полураскрыл свой плащ, и в ту минуту, когда пятеро молодцов напали на него с длинными кинжалами, он стоял по всем правилам искусства, прислонившись левой ногой к столбу и намотав плащ на руку в виде щита.

Нападение было сильно; полковник храбро отражал его; притом все происходило по-мексикански, без крика, без зова. Тот, на кого нападают таким образом на мексиканской улице, считает себя погибшим до такой степени, что вообще старается защищаться, как может, не теряя времени, чтобы просить помощи, которая не явится.

Однако нападающие, имея оружие короткое и тяжелое, заметно уступали тонкой и длинной рапире полковника, которая скользила и изгибалась, как змея, и уже кольнула двух довольно опасно, так что другие начали размышлять и нападали осторожнее.

Полковник чувствовал, что они слабеют.

— Ну, негодяи! — закричал он, проткнув одного из разбойников, который тотчас повалился на мостовую. — Кончайте, черт побери!

— Остановитесь! Остановитесь, — закричал тот, кто, по-видимому, был главарем нападающих. — Мы ошиблись!

Разбойники сами этого желали и тотчас отступили на несколько шагов назад.

— Да, вы ошиблись! — закричал раздраженный полковник.

— Возможно ли! — продолжал первый. — Это вы, сеньор дон Хайме Лупо?

— Кто меня зовет? — спросил полковник, с удивлением отступая назад.

— Я, сеньор, друг!

— Друг? Странный друг, старавшийся убить меня.

— Поверьте, полковник, что если бы мы знали, с кем имеем дело, мы никогда не напали бы на вас, все это произошло вследствие недоразумения, конечно, достойного сожаления. Но вы извините…

— Но кто вы, черт побери!

— Как, сеньор, вы не узнаете Царагате?

— Царагате! — вскричал полковник с радостным удивлением. — Знаете ли, однако, что вы занимаетесь странным ремеслом?

— Ах, сеньор! Делаешь что можешь, — отвечал разбойник плачущим голосом.

— Гм! Стало быть, теперь вы сделались вором!

Негодяй величественно выпрямился.

— Нет, сеньор, я оказываю услугу вместе с этими благородными кабальеро тем, кто просит моего содействия.

Благородные кабальеро, видя, что дело улаживается миром, заткнули кинжалы за пояс и казались довольными этой неожиданной развязкой, кроме бедняги, который получил последний удар рапирой и просто решил отдать свою скверную душу дьяволу — довольно жалкое приобретение, будет сказано между нами, для духа тьмы.

— Разве кто-нибудь просил вашего содействия против меня, сеньор Царагате? — спросил полковник, вкладывая шпагу в ножны.

— Совсем нет, сеньор; я имел уже честь заметить вам, что вышло недоразумение. Мы ждали здесь одного молодого любезника, который несколько дней назад взял дурную привычку шататься под окнами любовницы одного сенатора, которому это очень не нравится и который дружески просил меня освободить его от этого докучливого человека.

— Сеньор Царагате! Вы действуете слишком круто, и ваш сенатор, кажется мне, несколько запальчив; но так как ваше дело, кажется, не удалось в эту ночь…

— И мне так кажется, сеньор; любезник верно услыхал бренчанье шпаг и остерегся подойти.

— Если так, он сделал хорошо. Во всяком случае, если другие причины вас не удерживают и вы согласны идти со мной, я буду говорить с вами об очень серьезных вещах. Я вас искал.

— Вот что значит случай! — вскричал разбойник.

— Гм! Постараемся, чтобы в другой раз он не был так крут.

Царагате расхохотался.

— Вот отдайте это от моего имени этим благородным кабальеро, — продолжал полковник, положив в руку разбойника золотую монету, — и попросите их простить мне, что я принял их несколько сердито.

— О! Они на вас не сердятся — будьте в том уверены.

Разбойники, совершенно примирившись с полковником посредством золотой монеты, низко раскланялись с ним, предложили ему свои услуги и, обменявшись несколькими словами шепотом со своим предводителем, повернули направо, между тем как полковник и Царагате повернули налево.

— Эти молодцы, кажется, довольно решительны, — сказал полковник, чтобы приступить к делу.

— Настоящие львы, сеньор, и препослушные.

— Прекрасно; а их много у вас под рукой?

— В случае надобности, мне будет очень легко набрать дюжину.

— И все такие храбрые?

— Все.

— Это прекрасно! Знаете, сеньор Царагате, что вы пресчастливый кабальеро.

— Вы мне льстите, сеньор!

— Нет, я вам сообщаю свое мнение — вот и все.

— Извините, сеньор — но позвольте спросить, куда мы идем?

— Вы имеете желание идти куда-нибудь?

— Вовсе нет, сеньор; однако, признаюсь вам, что я вообще люблю знать, куда я иду.

— Это показывает человека здравомыслящего. Мы идем ко мне — вам это неудобно?

— Вовсе нет! Вы говорили, сеньор, что я человек счастливый.

— Да, я повторяю: я нахожу вас очень счастливым.

— Гм! Вы знаете пословицу, сеньор: «Каждый знает отчего ему ногу жмет»?

— Справедливо, а разве у вас «жмет» ногу?

— Увы!.. — сказал Царагате, вздохнув.

Полковник поглядел на него с лукавым видом.

— Я понимаю ваше горе, — сказал он, — оно тем сильнее, что ему помочь нельзя.

— Вы думаете?

— Утверждаю.

— А может быть, вы ошибаетесь?

— Полноте! Вы так любезно отдаете себя в распоряжение тех, кто хочет отмстить за обиду, а принуждены отказаться от своего собственного мщения.

— О-о! Сеньор, что это вы говорите?

— Я говорю правду: вы ненавидите этого француза, о котором еще сегодня мне говорили, но вы его боитесь.

— Боюсь! — вскричал Царагате с гневом.

— Я так думаю, — бесстрастно отвечал полковник, — и для доказательства моих слов я, не зная даже этого человека и не имея никакого интереса во всем этом, буду держать с вами пари, если вы хотите.

— Пари?

— Да.

— Какое?

— А такое, что в двадцать четыре часа, даже при помощи ваших двенадцати товарищей, вы не осмелитесь отмстить вашему врагу.

— А в чем будет состоять ваше пари, сеньор?

— Боже мой! Я так уверен, что ничем не рискую, что держу пари в сто унций. Хотите?

• Предыдущая
• 33/45
• Следующая