Выбери любимый жанр

Тунеядцы Нового Моста - Эмар Густав - Страница 16


Изменить размер шрифта:

16

— Да вы ведь такой щепетильный, капитан, я, право, не смею.

— Смейте, смейте, милая Фаншета! — засмеялся капитан, залпом осушив стакан вина. — Даю вам полное разрешение!

— О, в таком случае я решаюсь! Вы помните, конечно, что, согласившись крестить нашего ребенка…

— Которого я назвал Жаном-Стефаном, если не ошибаюсь?

— Да, да; вы дали нам десять тысяч ливров на его воспитание, как говорили.

— Может быть, Фаншета, но это в сторону! Ваше здоровье, кум!

— Ваше здоровье, капитан! А как вы находите наше анжуйское?

— Чудесное! Так приятно щекотать горло! Дальше, Фаншета!

— Эти десять тысяч и еще две, которые вы прибавили после, помогли нам обзавестись кое-каким хозяйством, — продолжала она. — Прошло три или четыре года; начался мятеж Истребителей.

— Да, да, — подтвердил капитан, нахмурив брови и отвернувшись, чтоб скрыть бледность, вдруг разлившуюся по его лицу.

— Помните, как вы раз ночью неожиданно явились к нам в гостиницу?

— Меня преследовали со всех сторон; моя голова была оценена; я так хорошо это помню, точно сегодня все случилось, — мрачно отвечал он. — Полиция гналась за мной по пятам; я едва успел спрятаться в шкаф и пролежал там целую ночь под грудой белья и платья, между тем как эти дураки обыскивали весь дом от амбара до погреба.

— Тогда…

— Дайте мне договорить, Фаншета, — перебил он с лихорадочные оживлением. — Я не часто роюсь в своих воспоминаниях; сегодня мне отрадно припомнить то, что уже так давно прошло. Только через два дня полицейские, выжидавшие меня поблизости от гостиницы, думая, что мне удалось бежать, наконец ушли. Тогда ваш муж дал мне платье, лошадь и непременно сам захотел быть моим проводником в горах; целых пять дней мы шли такими тропинками, по которым и зверь неохотно решится пройти; нам удалось наконец добраться до границы, но мэтр Грипнар только тогда простился со мной, когда уверился, что я в полной безопасности. Я вам обязан жизнью, мои добрые, мои милые друзья. О, поверьте мне, такие вещи сладко вспомнить! И, что бы ни случилось, они никогда не забываются.

Капитан с таким искренним чувством, так трогательно произнес эти слова, что у мужа и жены навернулись на глазах сладкие слезы. Но наш герой никогда не поддавался умилению; он живо налил себе еще стакан вина, выпил и сказал, смеясь:

— Но все это мне нисколько не объясняет, почему вы очутились здесь?

— Оттого что вы о себе всегда забываете, капитан, — проговорила Фаншета.

— Правда, parbleu! Ну, так и не станем об этом больше говорить!

— Нет, извините, если я начала, так и кончу.

— Эге, кум! Да и ваша жена, кажется, тоже из упрямых, правда?

— Не вам ее в этом упрекать, капитан.

— Так, так, кум! Правда ваша; кончайте, Фаншета!

— С вашего позволения, — улыбнулась она. — Вы не забыли, а нарочно оставили в своей комнате очень тяжелый чемодан…

Капитан, желая скрыть смущение, выбивал ножом какой-то небывалый марш.

— Знаю, знаю… — нетерпеливо проворчал он.

— На нем лежала сложенная вчетверо бумага, — с намерением продолжала Фаншета, — на которой было написано: «Этот чемодан и все, что в нем есть, отдается мною в полное распоряжение куму моему Грипнару и его жене; они могут делать с этим, что хотят». Я открыла чемодан и нашла там завернутые в простое платье тридцать тысяч ливров золотом…

— Тридцать тысяч ливров, да, капитан, — подтвердил мэтр Грипнар, кивнув головой.

— Э, да знаю! Что же дальше?

— Ну, а дальше, — рассказывала Фаншета, — край наш разорился, вас больше не было… вас, нашего друга и покровителя. Мы чувствовали себя грустными, несчастливыми; муж продал дом. «Если нам суждено когда-нибудь опять с ним свидеться, — сказал он мне, — так только разве в Париже». — «Поедем в Париж», — отвечала я. Вот как мы очутились на Тиктонской улице — по вашей вине, капитан, — прибавила она с улыбкой.

— Пардон, кум! Она Настояла на своем: досказала все до конца.

— Чего Богу угодно, капитан…

— Того и человек должен желать?

— Да.

— Выпьем, кум!

— Выпьем, капитан! Они чокнулись.

ГЛАВА VI. Где капитан Ватан начинает обнаруживать себя

В продолжение нескольких минут разговор, по-видимому, совершенно отклонился от направления, которое ему дали сначала; друзья ели, пили, смеялись ини о чем другом не думали. Это был антракт между двумя большими пьесами. Мэтр Грипнар совершенно неумышленно навел на прежнее незначительным, по-видимому, вопросом, который неожиданно задал капитану.

— Какими же судьбами, — спросил он, — считая нас в Гурдоне, вы, приехав в Париж, прямо остановились у нашей гостиницы, на Тиктонской улице? Ведь оттуда сюда далеко!

— Правда, кум, — согласился капитан с притворным равнодушием, — однако же не так далеко, как вы полагаете.

— Но я ведь проехал эту дорогу, — уверенно произнес Грипнар.

— Не спорю, только вы не понимаете меня, и я вам сейчас объясню. Приехав во Францию месяц тому назад, я, как лисица, горюющая по своей норе, прежде всего отправился в нашу милую провинцию.

— Понимаю это.

— Да не мешайте же ему говорить, мэтр Грипнар, — сказала с заметным нетерпением Фаншета.

— Прежде всего, — продолжал капитан, — я пошел в вашу гостиницу и справился о вас. Толстяк-хозяин указал, как вас найти. В одном отношении только он не мог удовлетворить мое любопытство.

— В каком же?

— А! Это уж было чисто одно любопытство, и совершенно бескорыстное, — проговорил капитан, небрежно играя ножом, хотя лицо его было бледно, как полотно.

— Не сомневаюсь, капитан; я знаю, вы не из тех, которые любят вмешиваться в чужие дела.

— Это правда, — тем же развязным тоном подтвердил капитан, — но согласитесь, что, двадцать лет не бывав на родине, хочется узнать не только о друзьях, но и о простых знакомых.

— Конечно, конечно. Так вы справлялись о друзьях и знакомых у нашего преемника?

— Именно!

— И он ничего не мог рассказать вам?

— Ничего.

— Значит, он действительно ничего не знал, капитан, потому что вообще-то он болтун, впрочем, многие ведь умерли, а другие уехали совсем с той стороны.

— Странно.

— А между тем это так, капитан; вот я, например: я ведь простой, незначительный человек, но все мои гурдонские посетители, кроме тех, конечно, которые умерли, и до сих пор бывают у меня почти каждый день.

— Ба! Вы шутите?

— Нисколько. По нашей улице живет множество банщиков и цирюльников, к которым почти каждое утро и каждый вечер приходят придворные господа, утонченные, как их здесь называют; это у них место сходок. Но сначала они всегда заходят ко мне напиться чего-нибудь; пришли бы часом раньше, так застали бы кучу знакомых, по имени только, конечно, потому что это ведь уже все сыновья тех, которых вы могли знать раньше.

— А! — произнес капитан, чтобы сказать что-нибудь.

В продолжение этого незначительного, по-видимому, разговора Фаншета не спускала глаз с капитана, с трудом скрывая тревогу.

— Сегодня здесь были де Сурди, де Ланжак, — невозмутимо продолжал хозяин, — и еще двое-трое, да вот и еще один есть, которого вы, наверное, помните.

— Кто же это?

— Граф дю Люк.

— А!.. Граф дю Люк!.. — повторил, сверкнув глазами, капитан. — Действительно припоминаю… Смутно. Так он был здесь сегодня вечером?

— Нет, нет. Черт возьми! Какой вы скорый, капитан! Граф дю Люк ревностный гугенот, diantre!8 Он никогда не принимает участия в этих пустяках.

— Так отчего же вы его назвали?

— Оттого что граф дю Люк при каждом из своих редких приездов в Париж всегда делает мне честь остановиться у меня в гостинице, где ему отведена особая комната.

— А! Этот, по крайней мере, остался верен нашей бедной, доброй провинции, кум.

— Ошибаетесь, капитан; он первый уехал оттуда, женившись, и живет теперь с женой, которую боготворит, в своем замке, в нескольких лье от Парижа.

вернуться

8

Черт! (фр.)

16
Перейти на страницу:
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело