Профиль перуанского бандита - Эмар Густав - Страница 4

• Предыдущая
• 4/6
• Следующая

А между тем, чем более мы продвигались вперед, тем более я чувствовал грусть, какое-то предчувствие сжимало мое сердце, моя сильная веселость при отъезде превратилась в печаль.

Несколько времени мы ехали молча, погоняя наших лошадей без всякой надобности.

Вдруг я остановился; странный шум долетел до нас.

– Что с вами? – спросил меня Петр.

– Разве вы не слыхали? – ответил я ему.

Мои попутчики стали прислушиваться; шум повторился опять.

– Ну что же? – воскликнул я.

– Там что-то происходит, – воскликнул управляющий, сойдя с лошади, – и что бы там ни было, мы отправимся туда!

Он лег на землю и пролежал неподвижно минуты две. Вдруг он поднялся и, вскочив в седло, воскликнул:

– Скорее! Скорее! Шакру атакуют.

– Что вы слыхали? – спросил я у него.

– Атакуют шакру, говорю вам. Теперь все ясно для меня. Дом окружен многочисленным отрядом кавалеристов, как это доказывает долетевший до меня топот.

– Что делать? – шепнул я. – Нас всего трое.

– Да, – воскликнул Петр, – но мы люди храбрые и мы не дозволим перерезать наших друзей и поможем им.

– Ну, так вперед же и да хранит нас Бог! – ответил я. – Потому что я надеюсь, что нам придется сразиться!

Мы понеслись во весь опор к шакре.

По мере того, как мы приближались, шум становился яснее. Он вскоре принял размеры истинной битвы; зловещий свет постоянно рассекал мрак, слышалась сильная перестрелка, бешеные крики и стоны.

Когда повернули по тропинке, ведущей к шакре, нас вдруг остановило ужасное зрелище.

Шакра де Пало-Верде окружена была со всех сторон пламенем; зловещие фигуры бегали вокруг здания, объятого пламенем, и старались проникнуть в дом, который хозяин со слугами храбро защищали.

Но приближалось уже время, когда всякое сопротивление становилось невозможным и несмотря на их геройскую защиту, жители шакры принуждены будут сдаться.

Нельзя было тратить более ни одной минуты, а следовало скорее помочь осажденным.

Не разговаривая, мои спутники и я, мы поняли друг друга.

Каждый из нас подтянул узду, взял ее в зубы, взял по пистолету в каждую руку и бросился на бандитов.

Эта непредвиденная атака произвела истинную панику среди ослабевших уже от упорного сопротивления бандитов, которое они встретили со стороны дона Ремиго и его людей, так как мы узнали позже, что налетчики полагали, что дона Ремиго не было дома; они вообразили, что справятся с его слугами, но их расчет вдвойне не удался: не только дон Ремиго был дома; но еще в этот день к нему приехал дон Антонио де Табоада и не только он оказал ему помощь; но еще и слуги, сопровождавшие его, много помогли ему.

Бандитам показалось, что их атаковала превосходящая сила; они начали действовать слабее и наконец все разбежались и так быстро, что мы не успели захватить ни одного из них. К тому же они вычернили себе лицо, вероятно для того, чтобы их не узнали в чем они имели полный успех.

Вдруг в отдаленном покое раздался крик и за ним немедленно последовал выстрел.

– Боже мой! – воскликнул дон Ремиго. – Что там еще случилось?

– Это здесь, в покоях моей дочери, – воскликнул дон Антонио, бросаясь по направлению, куда ему указывали.

За ним последовали все.

Дверь комнаты отворилась, мы вошли, и ужасное зрелище представилось нашим глазам.

Донна Круз держала в руке еще дымившийся пистолет и стояла на коленях у трупа человека, лежавшего на земле и которому она что-то быстро говорила.

Когда она увидала нас, она обратилась к нам и захохотала как сумасшедшая.

– Войдите сеньоры, – сказала она, – бандиты побеждены; они хотели похитить меня; но мой жених защитит меня; смотрите на него, он спит... не разбудите его.

По инстинктивному движению я невольно бросился к трупу и сдернул с него черный креп, закрывавший его лицо.

Тогда я отступил, вскрикнув от ужаса... я узнал дона Дьего Рамиреза.

Донна Круз сошла с ума!.. И никогда более она не выздоравливала.

Спустя три месяца после этого ужасного события, молодая девушка умерла в объятиях своего безутешного отца.

Но никто не мог узнать, каким образом дон Дьего пробрался в спальню молодой девушки, потому что наверное не знал о ее приезде в шакру и убил ли он сам себя от отчаяния или убила его сама молодая девушка в первом движении ужаса.

Позже выяснилось, что дон Дьего Рамирез был атаманом шайки неуловимых бандитов, которые долго хозяйничали в окрестностях Лимы и в самом городе.

Я не удивлялся более удачливости, с какой я совершил мое первое путешествие из Калао в Лиму в сопровождении этого почтенного кабальеро и понял, почему мой арьеро, вероятно более меня знавший тайную историю моего попутчика, так сильно испугался при виде его.

«Свобода необходима мне, как воздух необходим для людей», – писал Гюстав Эмар уже на склоне лет в своих очерках «Новая Бразилия». Он был, кажется, счастливым человеком, этот «вольный стрелок» моря и прерии. Он знал, что такое свобода. «Простор, беспредельная ширь и даль синего океана, пустыня и яркое солнце...» Та самая свобода открытых пространств, что вызывает в иных душах боязнь. Свобода путешествовать и заражать этой страстью других. «Назад к природе» – лозунг, сорвавшийся с губ измученного Руссо, был претворен Эмаром в плоть и кровь странствований. И еще свобода – бесшабашное творчество, простирающееся до откровенных заимствований и автоплагиата.

Свобода в кавычках, сморщенная беспринципностью? Да нет, пожалуй. Ибо читая романы Эмара, вдруг испытываешь особенное чувство, которое лишь иногда, изредка гостит в сердце. Как будто глядишь на синеющий лес и слышишь тишину, которая горит над ним. И это чувство внутреннего покоя, разъятое от края и до края горизонта, способен внушить только автор, чье существо действительно свободно. Боже мой, как просто обрести свободу. Достаточно не думать о ней, но жить, действовать, любить... Эмар учит этому. Да простит нам досужий читатель лиризм вступления нашего.

Приключенческий роман – жанр, в котором подвизался Гюстав Эмар, системно складывается к середине 19-го века. Мотив приключения приобретает здесь доминирующий характер; все остальные мотивации периферийны и заняты лишь как художественная декорация сюжета. Становление жанра было вызвано, по крайней мере, тремя причинами. Во-первых, ускоренным развитием в девятнадцатом веке исторических, гео – и этнографических и иже с ними исследований и их широкая популяризация. Во-вторых, интенсивные колониальные, войны, которые вели государства Европы, в особенности Англия и Франция, сформировали в читающей публике стремление узнать, где и с кем сражаются их соотечественники; приключенческая литература в данном случае обеспечивала необходимый информационный фон злободневности. Третья причина – переходящая во внутреннюю, укорененную в психике, обретающая имманентный характер в историческом совершении человека. Девятнадцатый век принес с собой урбанизацию с ее изматывающе-интенсивным темпом жизни, – явление, входящее как часть в другой, более тотальный процесс. Мы имеем в виду все возрастающий уровень технотронной цивилизованности, специфически запечатлевающий себя в жизни каждого. Человек все более обременен напряженной работой, множеством социальных функций и почти ритуальных долженствований. Необходимость переходить на зеленый свет – условность, сохраняющая тебе жизнь. Необходимость жить – тоже условность, перст, указующий в направлении смерти. Мир «мелочей, прекрасных и воздушных», мир барокко, рококо и просветленного классицизма распался в девятнадцатом веке на ряд условностей, жестких и будничных, как земля, по которой мы ползаем. И этот круг бытия, длящийся до сих пор, серый, как чистилища «Розы мира», рано или поздно наскучивает каждому, даже самому преуспевающему в нем. И каждый ищет вырваться из него, медленно исчезая в скучевеющем пространстве. Поиск субъективной реальности, совлекающей человека – хотя бы временно, отчасти, – с колеса материального мира, превратился в своеобразную пандемию человечества. И приключенческая литература, среди прочих развлекательных литератур, дает возможность обретения этой тонкой реальности. Здесь, на наш взгляд, существеннейшая причина ее стабильного, почти двухвекового успеха у читателя.

• Предыдущая
• 4/6
• Следующая