Приключения Мишеля Гартмана. Часть 2 - Эмар Густав - Страница 12
- Предыдущая
- 12/120
- Следующая
— Я знаю его, как все мы знаем друг друга в горах, но он мне не приятель.
— Как же вы очутились здесь?
— Разве необходимо быть приятелем того, в чьем доме находишься?
— Почему же вы здесь? Что привело вас в этот дом?
— Желание оказать услугу другому лицу.
— Говорите яснее.
— Путешественник желал идти сюда, дороги он не знал, попросил меня служить ему проводником, и я согласился.
— Кто был этот путешественник?
— Дама, которая вчера вечером просила у меня гостеприимства и нашла приют в моем доме.
— Ага! Очень хорошо, — сказал капитан с нехорошею улыбкой, — а какое же дело имела она до хозяина дома, где мы находимся?
— Не знаю, дама эта мне совсем неизвестна, дела ее меня не касаются, к чему мне было расспрашивать ее?
— Куда же девалась эта дама?
— Она ушла отсюда.
— Когда?
— С полчаса самое большее.
— Знаете вы, куда она отправилась и какое приняла направление?
— Не знаю.
— Как вы могли пробраться сюда незамеченные нами?
— Мы прибыли в этот дом за три четверти часа до вас; трактирщик, по просьбе дамы, скрыл нас в погребе, где мы и оставались долго.
— Стало быть, вы слышали все, что происходило в этой зале?
— Не только слышал все, но и видел.
Офицеры переглянулись значительно.
— Отчего же вы не ушли с этою дамой? — продолжал капитан.
— Из человеколюбия я не мог оставить несчастного раненого без помощи.
— Вы знаете его?
— Нет.
— Имя его вам неизвестно?
— Я вам сказал уже, что не знаю его.
— Каким образом были умерщвлены эти два человека?
— Они умерщвлены не были.
— Как! Вы осмеливаетесь это утверждать пред этим трупом и в присутствии умирающего? Вы лжете!
— Я вам сказал, что в жизнь свою не говорил лжи, эти два человека умерщвлены не были.
— Как же все произошло, если вы знаете?
— Знаю, я был при этом.
— Говорите.
— Тот, что ранен, поссорился с другим неизвестным мне человеком, пришедшим немного после него, оба обнажили шпаги и стали драться, да простит им Бог такое большое преступление. Пока они бились, тот, что лежит там мертвый, подкрался сзади к одному из противников и хотел убить его; тогда трактирщик, который скрывался под столом, вскочил на ноги, бросился на того человека и убил его, вот как все произошло.
— Кто ранил человека, который лежит там?
— Тот, с кем он бился.
— Куда девался этот человек?
— Он ушел.
— Один?
— Нет, с дамой, трактирщиком и его семейством.
— Когда вы в первый раз упомянули о даме, которой служили проводником, вы назвали ее путешественником.
— Действительно, назвал.
— С какой стати вы употребили это выражение по поводу женщины?
— Потому что дама перед выходом из моего дома, чтоб идти сюда, сочла нужным из предосторожности надеть мужское платье.
— Ага! В каком же она платье?
— В здешней крестьянской одежде.
— Дама эта молода и прекрасна, не правда ли?
— Она молода, но прекрасна ли, не знаю, я не посмотрел на нее.
— Когда она просила у вас приюта вчера вечером, она была одна?
— Нет, кажется, я уже говорил, что ее сопровождало несколько человек.
— Что это за люди?
— Дамы и прислуга.
— Мужская?
— Да, слуги.
— А ночью, когда шла сюда, она была одна с вами?
— Нет, двое вооруженных слуг шли впереди. — Офицеры опять переглянулись.
— Итак, — продолжал капитан, — друзья этой дамы остались в вашем доме?
— Остались.
— И теперь должны быть там?
— Я знать не могу, что у меня в доме делается в мое отсутствие.
— Правда, мы удостоверимся в этом. Вы подтверждаете, что все, сказанное вами, в точности справедливо?
— Вполне.
— Хорошо, мы скоро увидим это; горе вам, если вы солгали!
Старик улыбнулся презрительно, но не ответил.
Довольно долго офицеры совещались между собою вполголоса, потом капитан обратился снова к анабаптисту, который оставался холоден, невозмутим и неподвижен.
— Вы говорите, что ваша деревня на площадке Конопляник? — сказал он. — Далеко ли она отсюда?
— В трех милях лесными тропинками.
— Что вы называете лесными тропинками?
— Дорожки, проложенные горцами.
— Удобны они?
— Едва проходимы.
— Гм! Есть же, вероятно, дороги и поудобнее?
— Есть, но надо делать бесчисленные обходы, и расстояние, таким образом, становится вдвое больше.
— Все равно, дороги эти вам известны?
— Известны.
— Они безопасны, широки, хорошо устроены?
— Превосходны.
— Хорошо, вы поведете нас этим путем к Коноплянику, куда мы намерены отправиться.
Старик покачал своею белою головой.
— Нет, — сказал он решительно, — проводником я вам служить не буду.
— Почему, негодяй?
— Потому что это было бы изменою и я навлек бы смерть, грабеж и пожар на родные пепелища и соседей по деревне.
— Дер тейфель! — вскричал капитан, с гневом ударив по столу кулаком. — Я сумею принудить вас!
— Попробуйте, — спокойно ответил анабаптист.
— Как смеете вы, презренная тварь, не подчиниться мне?
— Я человек мирный и никогда не боролся с кем бы то ни было, но я француз и скорее умру, чем изменю моей родине.
— А вот увидим, вы скоро запоете на другой лад.
— Не думаю, я слишком стар, чтобы из страха смерти пытаться купить предательством немногие дни, которые мне суждено еще прожить; ни ваши угрозы, ни пытки не заставят меня пособничать вам. Я в ваших руках, сопротивление бесполезно, вы можете убить меня, если дозволит Господь, но изменника из меня вы не сделаете.
— Доннерветтер![4] — вскричал яростно капитан Шимельман.
В эту минуту полковник, который обходил посты и разослал во все стороны людей, чтоб напасть, если возможно, на след беглецов, вернулся в залу с спесивым видом, отличающим прусских офицеров и мелких дворян.
Увидав его, капитан замолчал, все офицеры встали и стояли неподвижно, держа руку под козырек.
— Что тут происходит? — спросил он. — Ihr verfluchte Hunde![5] На поле вокруг слышно, как вы ругаетесь, точно язычники. Отвечайте вы, капитан Шимельман, и коротко, время не терпит.
Капитан Шимельман объяснил в немногих словах, в чем дело.
Полковник пожал плечами.
— Так он отказывается? — сказал он.
— Положительно, господин полковник.
— И хорошо знает эту дорогу?
— Он сам утверждает это, господин полковник.
— Вы не сумели взяться за это, как надо.
— Но, господин полковник, могу вас уверить…
— Молчите, — грубо перебил полковник, — молчите, капитан Шимельман, вас верно прозвали Schaafskopf. Вы, милостивый государь, дурак.
Офицеры засмеялись при этом резком выговоре, и капитан попятился, смиренно опустив голову.
Польщенный одобрительным смехом офицеров, полковник немного повеселел и занял место капитана Шимельмана, которое тот поспешил уступить ему.
— Ну, негодяй, поди-ка сюда! — сказал он старику. Анабаптист сделал два-три шага.
— Ближе! — приказал полковник. Он подвинулся еще вперед.
Водворилось непродолжительное молчание. Полковник довольно долго собирался с мыслями и, наконец, заговорил:
— Отчего же, баранья голова, ответив хорошо на все вопросы, ты отказываешься исполнить то, что для тебя ровно ничего не значит? Отвечай!
— Очень просто, сударь.
— Говори без опасения.
— О, благодарение Богу, я ничего не боюсь.
— Что ж останавливает тебя? Зачем ты упорно отказываешься сделать то, чего от тебя требуют?
— При допросе я не мог говорить неправды, сударь, чтобы не поступить гнусно, не опозорить себя в собственных глазах. Никогда ложь не оскверняла моих губ, не в мои же преклонные лета мне лгать. Итак, я ответил по совести, хотя и против воли, но теперь дело другое: вы приказываете мне служить вам проводником и вести вас в горы, где живут мои родные, друзья и единоверцы, это уже значит изменять не только моим землякам, но и родине; никто не имеет права располагать мною против моей воли, я отказываюсь. Ищите другого провожатого, если вы найдете во всем Эльзасе такого подлеца, но меня хоть на куски разрубите, я шага не сделаю, чтоб указать вам дорогу к нашим жилищам.
- Предыдущая
- 12/120
- Следующая