Пограничные бродяги - Эмар Густав - Страница 32

• Предыдущая
• 32/60
• Следующая

Последние вышли из засады и двинулись навстречу приезжему, подняв кверху правые руки с открытыми в знак мира ладонями.

Всадник, оказавшийся индейским воином, отвечал на это легким взмахом бизоньей шкуры, прикрывавшей его плечи, затем соскочил с лошади и без всякой церемонии принялся дружески пожимать руки, протянутые ему охотниками.

— Добро пожаловать, вождь, — проговорил Джон, — мы ждали вас с нетерпением.

— Пусть мои бледнолицые братья поглядят на солнце, — ответил индеец. — Голубая Лисица аккуратен.

— Охотно признаю это, вождь, так как возразить мне нечего — вы удивительно пунктуальны.

— Время не ждет, охотники не должны подражать женщинам. Голубая Лисица желал бы поговорить о деле со своими братьями.

— Вы правы, вождь, — отвечал Джон, — давайте потолкуем. Мне не терпится познакомиться с вами поближе.

Индеец с важностью поклонился своему собеседнику, присел на корточки и принялся сосредоточенно курить трубку. Охотники поместились с ним рядом и молчали все время, пока не покончили с процедурой курения.

Наконец вождь вытряс пепел из своей трубки на ноготь большого пальца левой руки и приготовился говорить.

В тот же самый момент раздался внезапный треск, и пуля со свистом перерезала ветку почти над самой головой вождя.

Все трое вскочили на ноги и, схватив ружья, приготовились дать решительный отпор столь неожиданному нападению невидимого врага.

На полпути между асиендой дель-Меските и вентой дель-Потреро, то есть на расстоянии около сорока миль от каждого из этих пунктов, вечером того дня, когда начинается действие настоящей главы, на берегу маленькой безымянной речки сидели два человека. Они беседовали друг с другом, закусывая пемекамом.

Это были уже известные нам канадец Транкйль и его друг, негр Квониам.

Шагах в пятидесяти от них у подножия гигантской лиственницы, в чаще, образованной плющом и кустарником, был привязан жеребец-двухлеток.

Бедное животное после тщетных усилий освободиться от веревки, которой оно было стреножено, поняло наконец всю бесполезность своих усилий и печально улеглось на землю.

Оба наших героя, которых мы в конце пролога видели молодыми, уже достигли того возраста, когда половина жизни прожита. Хотя годы и не оказали большого влияния на их физическую силу, тем не менее в волосах охотника уже пробивалась седина, а на лице, которое стало коричневым от постоянного пребывания на воздухе, показались многочисленные морщины.

За исключением этих легких признаков, служащих печатью зрелого возраста, ничто не обличало в канадце какой-либо перемены в отношении физических сил — напротив, глаза его видели вдаль так же хорошо, как и прежде, стан был прямым, а руки и ноги сохранили прежнюю крепость и силу.

Что же касается негра, то в его внешности не произошло никаких перемен, и он казался вечно юным. Впрочем, он приобрел за это время некоторую солидность, пополнел, не утратив, однако, своей беспримерной подвижности.

Место, где расположились наши лесные охотники, поистине было одним из самых живописных во всей прерии.

Полуночный ветерок очистил небо, темно-голубой свод которого был теперь покрыт мириадами звезд, среди которых ярко выделялся Южный Крест. Луна проливала беловатый свет, придававший предметам фантастические очертания, и ночь приобретала ту бархатистую прозрачность, которая вообще свойственна сумеречному свету. При каждом порыве ветра деревья качали своими влажными верхушками, с которых лился дождь на росшие внизу кустарники.

Река плавно текла посреди поросших лесом берегов и казалась далеко протянувшейся серебряной лентой. В ее спокойной поверхности, как в зеркале, отражались дрожащие лучи луны, которая уже успела совершить около двух третей своего пути по небу.

В прерии царило такое безмолвие, что легко можно было расслышать падение сухого листка или легкое содрогание древесной ветки, происшедшее от того, что по ней проползло какое-нибудь незначительное пресмыкающееся.

Оба охотника вполголоса беседовали друг с другом. Могло, однако, показаться странным, что люди, вполне освоившиеся с лесной жизнью, позволили себе на этот раз нарушить ее правила, требующие, чтобы на ночлег располагаться на вершине какой-нибудь возвышенности, и устроили свой ночной лагерь на самом краю откоса, отлого спускавшегося к реке и носившего на своей илистой почве более чем подозрительные следы, принадлежавшие по большей части животным из числа крупных плотоядных.

Несмотря на довольно чувствительный ночной холод и обильную ледяную росу, охотники не разводили костра. Тем не менее для них, по-видимому, было крайне необходимо хоть чуть-чуть согреться, в особенности же для негра, который в своем одеянии, состоявшем всего-навсего из панталон, прикрывавших его ноги, да из рваного сарапе, буквально стучал зубами от холода.

Транкиль, одетый в более теплый костюм мексиканских поселян, казалось, вовсе не замечал холода. Держа ружье у своих ног, он изредка бросал свой никогда не ошибающийся взор на покрытую мраком окрестность, прислушиваясь к малейшему шуму, какой только был доступен его слуху. Это не мешало ему перебрасываться словами с негром, не обращая при этом никакого внимания ни на его гримасы, ни на то, что он дрожал как осиновый лист.

— Значит, вы не видали сегодня нашей малютки, Квониам? — сказал Транкиль, обращаясь к негру.

— Да, я не видал ее целых два дня, — отвечал негр.

Канадец вздохнул.

— Мне следовало бы к ней отправиться, — проговорил он, — дитя осталось совершенно одиноким, а теперь война привлекла в эти места всех бездельников и пограничных бродяг.

— Ба-а! У Кармелы есть клюв и когти. Она сумеет выйти из всякого затруднения и не дать себя в обиду.

— Проклятие! — вскричал Транкиль, потрясая карабином. — Если кто-нибудь из этих негодяев осмелится сказать ей что-нибудь такое!.. то…

— Да не беспокойтесь вы до такой степени, Транкиль, вам ведь известно, что если кто-нибудь осмелится ее оскорбить, то у нее не будет недостатка в защитниках. Кроме того, Ланси не покидает ее ни на минуту, а вы ведь знаете его верность.

— Да, — пробормотал охотник, — но Ланси всего лишь обычный человек.

— Вы совсем погрузились в отчаяние от тех мыслей, которые ни с того ни с сего приходят вам в голову.

— Я люблю этого ребенка, Квониам.

— Да ведь и я люблю эту прелестную шалунью. Подождите, пока мы застрелим ягуара. Тогда мы и отправимся в дель-Потреро. Вы согласны?

— Отсюда очень далеко.

— Ну вот еще! Всего-навсего три часа пути. Отвечайте же, Транкиль, ведь вы знаете, что теперь очень холодно, я в буквальном смысле сейчас окоченею. Проклятое животное! Скажите, пожалуйста, чем оно теперь занимается? Наверное, бродит где-нибудь в стороне вместо того, чтобы прямо идти к нам.

— Чтобы дать себя застрелить, не так ли? — с улыбкой возразил Транкиль. — Быть может, ягуар подозревает о том, что мы здесь ему готовим.

— Очень возможно: эти проклятые звери так хитры. Постойте, вот жеребенок что-то затрясся — наверное, он что-нибудь почуял.

Канадец слегка обернулся.

— Нет, пока еще ничего не заметно, — ответил он.

— Нам придется прождать его целую ночь, — с неудовольствием пробормотал негр.

— Вы всегда останетесь самим собою, Квониам, то есть вечно будете выражать нетерпение и упорство! Что бы я вам ни говорил, вы вечно будете стоять на своем и не понимать меня. Сколько раз повторял я вам, что ягуар самое хитрое животное из всех существующих! Хотя мы и расположились с подветренной стороны, однако для меня ясно, что он нас почуял. Он бродит тайком вокруг нашей стоянки, боясь подойти поближе. Как вы сами уже сказали, он бродит из стороны в сторону без всякой определенной цели.

— Гм! А долго, по вашему мнению, будет совершать он эту прогулку?

— Нет, так как должна же у него появиться жажда. В нем борются теперь три чувства: голод, жажда и страх. Последний понемногу ослабевает и скоро совсем исчезнет — это вопрос времени.

• Предыдущая
• 32/60
• Следующая