Пограничные бродяги - Эмар Густав - Страница 21

• Предыдущая
• 21/60
• Следующая

Пользуясь теперь законным правом романиста, мы перенесем действие нашего рассказа в Техас, пропустив шестнадцать лет, если считать со времени тех происшествий, которые были описаны нами в предшествующей главе.

Рассвет уже начал придавать облакам перламутровый оттенок, звезды одна за другой исчезали в мрачных небесных глубинах, а на самом краю голубой линии горизонта ярко-красный отблеск, предвестник солнечного восхода, давал знать, что скоро наступит день.

Тысячи невидимых птичек, укрывавшихся в листве от холода, теперь пробуждались и радостно оглашали воздух своим мелодичным утренним пением, а рев диких зверей, уходящих от водопоя и медленно направлявшихся в свои неведомые берлоги, становился все более и более глухим и мало-помалу затихал.

Между тем поднялся ветерок, который проник в густое облако испарений, поднимающихся в тропических странах над землей при восходе солнца, разорвал и развеял его в пространстве. Все это произошло без всякого перехода, как на сцене, и представляло собой восхитительное зрелище, способное вдохновить мечтательную душу художника или поэта.

Провидению было угодно наградить Америку особенным изобилием самых увлекательных пейзажей, одарив ее могущественную природу таким бесчисленным множеством контрастов и сочетаний, которое можно встретить только здесь.

Посреди широкой равнины, защищенной со всех сторон высокими ветвями девственного леса, вырисовывались причудливые изгибы усыпанной песком дороги, желтый цвет которой составлял приятный контраст с темной зеленью высокой травы и серебристо-белым цветом воды в узкой речке, поверхность которой сверкала, как ларчик с драгоценностями, под первыми лучами восходящего солнца.

Неподалеку от реки, почти в самом центре равнины возвышался белый дом с колоннадой, крытый красной черепицей.

Этот дом, кокетливо убранный вьющимися растениями, широко и густо разросшимися на его стенах, представлял собой венту, или гостиницу, выстроенную на вершине небольшого холма. К нему вела дорога, шедшая по отлогому подъему, тогда как сама вента господствовала над этим необъятным и величественным пейзажем, подобно орлу, парящему над облаками.

У ворот венты несколько драгун, всего около двадцати человек, составлявших живописные группы, заканчивали седлать лошадей, в то время как погонщики деловито навьючивали семь или восемь мулов.

На дороге, в нескольких милях от венты, можно было заметить нескольких всадников, которые быстро двигались вперед и уже готовились углубиться в лес. Лес этот постепенно возвышался и заканчивался линией высоких, покрытых снегом горных вершин, почти сливавшихся с небесной лазурью.

Дверь венты отворилась, и из нее вышел, напевая вполголоса, молодой офицер в сопровождении толстого и пузатого монаха с веселым выражением лица. Вслед за ними на пороге появилась очаровательная юная особа восемнадцати или девятнадцати лет. Она была хрупкой блондинкой с голубыми глазами и волосами золотистого цвета и выглядела очень мило и грациозно.

— Живее в путь, — сказал молодой человек в форме капитана, — мы и так потеряли слишком много времени. Садитесь на мула.

— Гм, — проговорил монах, — мы только что пообедали. Какого черта вы так торопитесь, капитан?

— Святой муж, — насмешливо отвечал офицер, — если вам угодно здесь остаться, так сделайте милость, оставайтесь.

— Нет, нет, я еду с вами! — с испугом воскликнул монах. — Я желаю воспользоваться вашим обществом.

— В таком случае поторопитесь, потому что через двадцать пять минут я прикажу выступить в поход.

Окинув взглядом равнину, офицер знаком велел своему слуге подвести ему лошадь и легко вскочил в седло с грацией, свойственной мексиканским наездникам. Монах испустил вздох сожаления, думая, вероятно, о радушном гостеприимстве, которого он лишался, намереваясь подвергнуться опасностям долгого путешествия. С помощью погонщиков ему удалось с грехом пополам вскарабкаться на спину мула, который подался вниз, почувствовав на себе столь тяжкую ношу.

— Уф! — пробормотал монах. — Ну вот я и сел.

— На коней! — скомандовал офицер.

Драгуны тотчас же повиновались, и в продолжение двух минут слышалось только бряцанье оружия.

Молодая девушка, о которой мы говорили, все еще молча, неподвижно стояла на пороге, снедаемая, по-видимому, внутренним беспокойством и с тревогой оглядывая двух или трех поселян, которые, беспечно прислонившись к стене, с ленивым любопытством следили за движениями каравана. Но в тот момент, когда капитан готовился отдавать приказ к выступлению, она решительно приблизилась к нему и, протягивая ему огниво, сказала мягким и мелодичным голосом:

— Господин офицер, ваша сигара потухла.

— В самом деле, — отвечал тот и, воспользовавшись ее услугой, он любезно нагнулся к ней и возвратил трут со словами: — Спасибо, моя прелесть.

Молодая девушка воспользовалась этим движением, приблизившим к ней лицо офицера, и быстро проговорила тихим голосом:

— Будьте осторожны!

— Вот как? — сказал он, бросая на нее пристальный взгляд.

Не отвечая ему ни слова, она приложила свой указательный палец к розовым губкам и, быстро повернувшись назад, бегом возвратилась в венту.

Капитан выпрямился; нахмурив свои черные брови, он угрожающим взглядом посмотрел на двух или трех стоявших у стены незнакомцев, но потом покачал головой.

— Ба-а! — пробормотал он презрительно. — Они не посмеют!

Затем он обнажил саблю, клинок которой ярко заблестел на солнце, и, став во главе отряда, скомандовал:

— В путь!

Отряд двинулся в поход.

По звону колокольчика вожатого мулы зашагали вперед, и драгуны, окружив животных тесно сомкнутым строем, поехали вместе с ними.

В продолжение нескольких минут поселяне, присутствовавшие при выступлении отряда, следили за его движением по извилистой дороге, а потом один за другим вернулись в венту.

Молодая девушка сидела одна и делала вид, что деятельно занимается починкой женской одежды. Однако по едва заметной дрожи, пробегавшей по ее телу, по краске на лице и по боязливому взгляду, брошенному ею из-под своих длинных ресниц на посетителей, когда они вошли в комнату, легко было заключить, что спокойствие ее было только притворным и что, напротив, она была во власти какой-то тайной тревоги.

Посетителей было трое. Эти люди в расцвете сил, с грубыми и резкими чертами лица, смотрели вокруг подозрительно и держали себя дерзким и вызывающим образом.

Они уселись на скамье, стоявшей перед грубо отесанным столом, и один из них, ударив с силой по столу кулаком, резким тоном обратился к молодой девушке:

— Пить!

Та задрожала и быстро подняла голову.

— Что вам угодно, господа? — спросила она.

— Мескаля 12.

Девушка встала и торопливо принялась им прислуживать. Тот, который говорил с ней, удержал ее за платье как раз в ту минуту, когда она уже хотела отойти.

— Подождите минутку, донья Кармела, — произнес он.

— Пустите мое платье, Руперто, — отвечала та с неудовольствием, — вы сейчас его разорвете.

— Вот как! — возразил тот, разражаясь грубым смехом. — Значит, вы считаете меня очень неловким.

— Нет, но поведение ваше неприлично.

— О-о! Вы не всегда бываете так свирепы, моя миленькая птичка.

— Что же вам нужно? — спросила та, покраснев.

— Хватит, и так все ясно. Но теперь не в этом дело.

— Так в чем же? — спросила она с притворным удивлением. — Ведь я подала вам мескаль, который вы потребовали?

— Это так. Но мне хочется вам кое-что сказать.

— Хорошо, говорите скорей и отпустите меня.

— Вы очень торопитесь от меня убежать. Разве вы боитесь, что ваш любовник застанет вас во время разговора со мной?

Товарищи Руперто расхохотались, а молодая девушка стояла в полном смущении.

— У меня нет любовника, Руперто, вы отлично это знаете, — отвечала она со слезами на глазах, — нехорошо с вашей стороны обижать бедную беззащитную девушку.

• Предыдущая
• 21/60
• Следующая