Перст Божий - Эмар Густав - Страница 37

• Предыдущая
• 37/42
• Следующая

Вдруг раздался крик лесной совы, единственной птицы, поющей по ночам, и повторился два раза.

— Тут что-то новое! — сказал Кастор, хватаясь за ружье и приподнимаясь с места вместе с товарищами.

— Нет, сидите спокойно, господа, — сказал Твердая Рука, — я знаю, что это: кто-нибудь из чужих попал в одну из наших западней.

— Бедняга! — проговорил Кастор, — не повезло же ему!

— Ба! — сказал Пепе Ортис, — что же делать! Всяк за себя; сидел бы лучше на своем месте, чем рыскать, как шакал!

Снаружи послышался шум шагов, и в залу вошли несколько индейцев, ведя связанного человека. Шапка, спустившаяся ему на глаза, мешала рассмотреть черты его лица; одет он был в мексиканский костюм.

Индейцы подошли к Твердой Руке и молча остановились перед ним, в ожидании, пока он с ними заговорит.

— Это добыча моего сына — Ястреба? — спросил Твердая Рука, обращаясь к вождю краснокожих и бросив вопросительный взгляд на пленника.

— Ястреб хотел угодить своему отцу! — ответил тот с легким поклоном.

— У моего сына глаза тигра и осторожность опоссума! Каким образом попался этот человек?

— Он ехал галопом по берегу Рио-Салинаса, держа путь к горе! Ястреб, спрятавшийся в кустах, забросил на него лассо! Бледнолицый человек упал с седла и покатился по земле, точно яблоко, сорвавшееся с дерева. Мои воины набросились на него, отняли у него оружие и связали, не дав ему времени встать на ноги. Ястреб приказал привести его к отцу! Я сказал!

— Хорошо, вождь, вы поступили как умный и ловкий воин; мое сердце радуется, слушая вас. Подвиньте этого человека, чтобы я мог рассмотреть и расспросить его. Но сначала освободите его от веревок: они теперь излишни!

Ястреб послушался, потом грубо толкнул пленника к свету.

— Чего вам было нужно в этих краях? — спросил Твердая Рука пленника.

— А вам какое дело? — ответил пленник охрипшим голосом. — По пустыне все могут ездить! С какой стати я буду давать вам отчет в своем поведении?

— Как хотите! Кто вы такой?

Всадник приподнял шляпу и, гордо выпрямившись, сказал:

— Посмотрите на меня!

— Наранха! — воскликнул Твердая Рука в изумлении.

— Проклятая душа дона Мануэля! — сказал Пепе Ортис. Все охотники встали, за исключением дона Торрибио, который, со времени исчезновения доньи Санты, больше не жил, а прозябал.

— Да, я Наранха, самбо — повторил пленник, — чего вы хотите от меня?

— Узнать сперва, зачем вы появились в этих краях!

— Я бы мог ничего не отвечать вам; но так и быть! Вот уже два месяца как из-за вас проливается невинная кровь Мексики. Все друзья моего господина и большинство его спутников пали от вашей руки. Благодаря Богу, ему самому удалось спастись, он теперь в безопасности, на той стороне индейской границы. Так как я ему больше не нужен, да он и не имеет возможности оставить меня при себе, то он мне приказал уехать от него. Мы расстались с ним два дня тому назад; теперь я брожу один по свету; мне все равно, жить или умереть. Убейте же меня, раз я попал в ваши руки!

— Так твой господин, дон Мануэль де Линарес, спасся, благодаря тебе, конечно?

— Да, благодаря мне, и теперь вам не найти его. Убивайте же меня! Чего вы ждете?

Дон Торрибио поднял голову; в его глазах сверкнула радость; он встал, медленно подошел к самбо и положа руку, на его плечо, сказал, устремив на него сверкающий взгляд, которого тот не мог вынести:

— Ты лжешь!

— Я лгу, я? — пробормотал он почти со страхом.

— Да, твой господин никуда не скрывался, ты расстался с ним до заката солнца, не отрицай, а то опять солжешь!

Наранха молча опустил голову. Наступило минутное молчание. Дон Торрибио переглянулся с Твердой Рукой.

— Слушай! — сказал молодой человек самбо.

— Что вам от меня нужно?

— Я тебе спас жизнь два раза!

— Правда! — пробормотал тот.

— Теперь ты опять в моих руках. Но я не хочу твоей смерти: львы не едят падали; ты только жалкий лакей, нам твоей смерти не нужно. Тебе сейчас возвратят твое оружие и лошадь. Убирайся и не оглядывайся назад; поезжай, куда хочешь, ты свободен!

— Вы не можете помешать мне быть преданным моему господину: моя жизнь принадлежит также и ему; и я умру за него!

— Это нас не касается, делай что хочешь. Но помни, что если ты опять проявишься в этих краях и попадешься нам, то тебя уже ничто не спасет от постыдной смерти, которую ты давно заслужил себе. Отдайте этому человеку лошадь и оружие, он свободен! — сказал Твердая Рука, обращаясь к индейцам.

Последние молча исполнили приказания, совершенно не понимая, ради чего такая милость.

— Отправляйся, и помни, что еще раз обязан мне жизнью!

— Я никогда не забываю ни добра, ни зла… Буду помнить и докажу вам это на деле.

С этими словами самбо вскочил в седло, пришпорил коня, помчался во весь дух и вскоре скрылся в темноте.

Дон Торрибио остановился на пороге, следя за быстрой ездой всадника. Когда же шум скачущей лошади исчез, он тихо вернулся в комнату, погруженный в задумчивость.

— Я исполнил ваше желание! — сказал ему Твердая Рука.

— За что я искренне благодарю вас, вы этим оказали мне огромную услугу.

— Не понимаю, что вы хотите сказать!

— Вы знаете, — начал он, — при каких обстоятельствах похитили донью Санту? Дон Мануэль открыл ее убежище. Видя свою неминуемую погибель, но все же желая отомстить мне до своего бегства, он послал бандитов с приказанием убить несчастное дитя. Наранха убил бандитов, а ее спас. Почему? ради какой цели? Я не знаю. Знаю только то, что он сам похитил ее!

— Откуда вам удалось узнать, что он — виновник и что девушка спасена?

— Не даром же я Искатель следов. Я сразу прочитал все подробности, осмотрев внутренности дома. Я разыскал его следы до границ Соноры; там он пустился в плавь с обоими девушками, доньей Сантой и ее камеристкой; они следовали за ним по доброй воле. Все трое были сначала на лошадях; затем сели в лодку, приготовленную и спрятанную заранее. Далее следить за Наранхой оказалось невозможным. Надо было надеяться только на случай, который мне и представился. Сегодня Наранха выехал из своего убежища; оно должно быть совсем близко отсюда, а теперь, зная прекрасно пустыню, он наверное уже нашел себе более безопасное место, в котором и запрятался.

— Но зачем было выезжать вечером? — возразил Кастро.

— Кто его знает?! Душа этого человека — неизмеримая пропасть, странное смешение добрых и злых инстинктов; у него какая-то безграничная привязанность к своему господину, он любит его одного во всем свете. По всей вероятности, он был не в силах долее вынести разлуку с ним и решил повидаться с ним во что бы то ни стало, рассчитывая, конечно, что в окрестностях асиенды не встретит ни души, или что он удерет от нас, если попадется.

— Все это возможно, — сказал Твердая Рука, — что же вы теперь думаете предпринять?

— Я? Сейчас же пуститься по его следам. Дон Руис, могу я надеяться на вас?

— Еще бы! — отвечал тот.

— Пепе Ортис, приготовь нам лошадей!

— Но ведь это безумие!

— Друг, — сказал дон Торрибио с сияющим лицом, — мое сердце чувствует, что раньше чем через час я найду ту, которую люблю.

— Дай вам Бог! Но посмотрите, луна быстро заходит, сейчас настанет совершенная темнота!

— Ничего не значит! Я вижу не только глазами, но и сердцем, а для него мрака не существует. Пепе, подай факел!

Они вышли. Дон Торрибио нагнулся к земле и несколько минут внимательно разглядывал следы, оставшиеся после Наранхи и его лошади.

— Прекрасно, — сказал он, поднимаясь. — Теперь, будь он хоть в самой пропасти, я найду его; я видел достаточно.

Охотники и индейцы, опытные в подобных делах, следили с трогательным восторгом за молодым человеком. Твердая Рука высказал громко то, что все думали про себя:

— Неужели Вы надеетесь, снявши эти следы, невзирая на темноту, не сбиться с пути?

— Я уверен в себе; для меня это пустая забава!

— Но это превосходит всякое вероятие, человеческие способности не могут дойти до такого совершенства!

• Предыдущая
• 37/42
• Следующая