Меткая Пуля - Эмар Густав - Страница 37
- Предыдущая
- 37/103
- Следующая
Крепко привязанный к дереву, тот мог только целовать ее, и целовал так, будто всю душу вкладывал в эти поцелуи.
Зрелище было чудовищным — ни дать ни взять, эпизод из бесовского ночного сборища: пять человек, голыми привязанные к деревьям, двое мальчиков, с пронзительными криками судорожно корчащиеся на раскаленных углях, и бесстрастные индейцы в зловещем свете красноватых отблесков костра — все вместе составляло самую ужасающую картину, какую могла бы создать необузданная фантазия живописца.
— Довольно! — наконец произнес Серый Медведь.
— Последний дар, последнее воспоминание… — прошептал отец.
Вождь пожал плечами.
— К чему? — заметил он.
— Чтобы смягчить жестокость казни, которую ты мне готовишь.
— Пора кончать… Надо ли тебе еще что-нибудь?
— Сделай так, чтобы моя дочь носила на шее золотую серьгу из моего уха и прядь моих волос.
— Это все?
— Все.
— Хорошо.
Вождь подошел, вынул из правого ухе переселенца золотую серьгу, отрезал своим ножом прядь его волос и с усмешкой обратился к нему.
— Послушай, — сказал он, — с тебя и твоих товарищей сдерут кожу живьем; из клочка твоей кожи я сделаю мешочек для серьги и пряди волос и ремешок, чтобы надеть его на шею девочки. Как видишь, я великодушен, я дарую тебе даже больше, чем ты просил, но только не забывай нашего условия.
Переселенец взглянул на него с презрением.
— Сдержи свое слово, как я сумею сдержать свое, палач! Приступай к пытке, и ты увидишь, как умирает храбрый человек.
Все прошло так, как было условлено.
С переселенца и его слуг содрали кожу живьем при двух бедных мальчиках, которые жарились у их ног.
Переселенец вынес пытку с мужеством, перед которым сам вождь вынужден был преклониться. Ни крика, ни вздоха, ни стона не вырвалось из его окровавленной груди; он был словно изваян из гранита.
Когда с него уже сняли всю кожу, Серый Медведь подошел к нему; несчастный еще дышал.
— Ты храбр, — сказал он, — так умри же довольный — я сдержу свое слово!
И движимый, быть может, минутным состраданием к такому мужеству, он прострелил ему голову.
Чудовищная пытка продолжалась целых четыре часа.4
Индейцы захватили все имущество американцев. Чего они не могли увезти с собой, то сожгли.
Серый Медведь в точности сдержал клятву, данную своей жертве.
Из лоскута кожи американца, кое-как обчищенной, он сам сделал мешочек, куда положил прядь волос и серьгу, и подвесил его на шею ребенка на ремешке, также вырезанном из кожи отца.
На обратном пути в селение Серый Медведь лично заботился о бедной крошке и всячески ухаживал за ней.
Вернувшись в родное селение, вождь объявил, что удочеряет девочку и дает ей имя Цвет Лианы.
В то время, когда начинается наш рассказ, Цвет Лианы была пленительной четырнадцатилетней девушкой, кроткой и невинной, красивой, как Мадонна, с большими голубыми глазами, которые отражали небесную лазурь и окаймлялись длинными темными ресницами; она порхала веселая и беспечная вслед за племенем по неизведанным тропинкам диких лесов, порой задумываясь под тенистым сводом вековых деревьев, живя, как живут птички, не помня прошлого, не заботясь о будущем и не думая о настоящем, но пользуясь им, чтобы быть счастливой.
Это прелестное дитя, само того не желая, сделалось кумиром всего племени, в особенности привязался к ней безграничной любовью Белый Бизон, но первый опыт воспитания над Серым Медведем отнял у него охоту приниматься за следующий, он только наблюдал за девочкой с отеческой заботой, с неистощимой добротой и терпением, только изредка останавливая ее в том, что находил достойным порицания.
Этот старик, подобно всем решительным и непреклонным натурам, имел доброе сердце. Окончательно отрекшись от света, который не отдал ему должной справедливости, он возродился духом в прериях и вновь предался мечтам и великодушным порывам молодых лет.
Он был невыразимо счастлив, следя ревнивым взглядом за этим нежным растением, которое, развиваясь на свободе, преисполненное жизненных соков, пускало могучие побеги и подавало хорошие надежды в будущем.
Цвет Лианы не сохранила никакого воспоминания о первых годах своей жизни. Так как при ней никогда не упоминалось о страшной сцене, вследствие которой она попала в племя черноногих, то другие, более свежие впечатления совсем изгладили далекое прошлое.
Любимая и балуемая всеми, Цвет Лианы считала себя дочерью племени.
Длинные белокурые косы золотистого цвета, будто зрелые колосья, и ослепительная белизна ее кожи не могли открыть ей глаза. Во многих племенах краснокожих встречаются подобные аномалии, у мандан5 , между прочим, много женщин и воинов, которым стоит только надеть европейское платье, и их сочтут за белых.
Плененные красотой этой милой девочки, черноногие связывали с ней судьбу племени; они считали ее своим ангелом-хранителем, своим святилищем, их вера в нее была глубока, искренна и простодушна.
Цвет Лианы была истинной царицей черноногих: знак, сделанный ее розовыми пальчиками, слово, произнесенное ее алыми губками, исполнялись с неимоверной быстротой и безграничной преданностью; она могла все сделать, все сказать, всего требовать без опасения, что кто-то хоть на минуту воспротивится ее воле или ограничит ее свободу действий.
Она пользовалась этой деспотической властью, сама не подозревая о ней. Она одна не знала своего громадного могущества над этими грубыми и жестокими людьми, которые в ее присутствии становились кроткими и мягкими.
Серый Медведь привязался к своей приемной дочери так сильно, насколько его могучая натура позволяла поддаться какому-либо чувству.
Сперва он играл с ребенком, как с игрушкой, но мало-помалу, по мере того как ребенок рос и превращался в женщину, эта игра перестала быть просто игрой, в нее замешалось сердце. Первый раз в своей жизни этот человек с непоколебимой волей почувствовал в себе душевное движение, которому не мог дать определение, а между тем оно пугало его своей глубиной и силой.
Тогда между сердцем и разумом вождя завязалась тайная борьба.
- Предыдущая
- 37/103
- Следующая
