Лесник - Эмар Густав - Страница 49

• Предыдущая
• 49/50
• Следующая

Донья Флора надула губки; дон Фернандо был раздосадован и не знал, чему приписать то, что он считал ее капризом.

И два сердца, которые так хорошо понимали друг друга, эти избранные натуры, связанные таким искренним чувством, чуть не поссорились во время однообразной и скучной прогулки по корвету.

— Однако, сеньорита, — вдруг вскричал молодой человек с тайной досадой, — что же все-таки является причиной такого непостижимого упорства?

— Но это вовсе не упорство, дон Фернандо, — кротко возразила девушка.

— Что же тогда? Вы мне только одно и твердите, что это невозможно.

— Потому что, к несчастью, это действительно невозможно.

— Обсудим дело вместе, согласны?

— Согласна, почему же нет?

— Вы меня любите, донья Флора?

— А вы сомневаетесь?

— Сохрани Бог! Верю, глубоко верю!

— Так что же?

— Да то, что моя любовь может и должна, кажется, идти открытым путем, когда она честна и благородна!.. Отчего вы не хотите разрешить мне просить вашей руки у дона Хесуса?

Девушка грустно улыбнулась.

— Еще не время, — сказала она.

— Не время! Чего же вы боитесь? Разве вы предполагаете, что мое предложение будет отвергнуто?

— И не думаю.

— Быть может, вы думаете, что ваш отец, насколько мне известно, связан своим словом с доном Пабло Сандовалем…

— Я не люблю капитана, ведь вы же знаете это, дон Фернандо, да и отец до сих пор лишь очень смутно намекал на такой союз.

— Однако дон Хесус может вынудить вас согласиться на этот брак.

— Когда я скажу отцу, что не люблю того, за кого он хочет выдать меня замуж, он наверняка возьмет свое слово назад и заставлять меня не станет.

— Насколько я могу понять из ваших слов, препятствие заключается именно во мне?

— Может быть, — покачала она головой.

— Ваш отец, вероятно, находит меня не слишком хорошего рода и недостаточно богатым, чтобы удостоить вашей крошечной ручки, моя дорогая донья Флора, — сказал он с оттенком досады.

— Опять ошибаетесь, дон Фернандо, мой отец пришел бы в восторг, если бы подозревал, что вы ухаживаете за мной и просите моей руки.

— Тогда я отказываюсь понять что-либо! Откуда же берутся эти препятствия для моего счастья?

— От вас самих, от одного только вас, дон Фернандо, — ответила она с грустью.

— Меня?! О! Вы будто нарочно терзаете мое сердце, донья Флора!

— О, дон Фернандо!

— Простите, донья Флора, простите, я сам не знаю, что говорю! Сжальтесь надо мной, я с ума схожу, одно слово, одно-единственное, умоляю вас, чтобы я знал, чего мне бояться, на что надеяться.

— Увы, дон Фернандо! Это слово жжет мне сердце, оно срывается у меня с губ, но…

— Что же?

— Я не могу произнести его.

— Опять!..

— Увы!

— О Господи! Что же делать?

— Я говорила вам, мой друг: ждать!

— Еще ждать!

— Так надо.

— Разве я могу?!

— Неужели мне, женщине, надо подавать вам пример мужества, дон Фернандо?

— Но я нуждаюсь не в мужестве! — вскричал молодой человек с невольным взрывом нетерпения.

— Нет, в вере! — прошептала она с грустью. Это слово заставило его опомниться.

— Ах, Флора, моя возлюбленная Флора! — сказал он тоном нежной укоризны. — Что же я сделал, чтобы вы говорили мне подобные вещи?

— Я страдаю, Фернандо, меня терзает ваша неблагодарность, ваше ослепление, а вы словно удовольствие находите в том, чтобы я страдала еще сильнее.

— Вы страдаете, Флора!

— Оставим это, друг мой, еще не время открыть вам глубокую рану сердца — увы, целиком принадлежащего вам!

— Разве я не могу требовать своей доли в ваших страданиях?

— Нет! Есть глубины, в которые вам проникать еще нельзя, тайны, которые принадлежат не мне одной.

— Кажется, я понимаю…

— Друг мой, — с живостью перебила она, — поверьте, вы ничего не понимаете.

Наступила минута молчания.

Общество, все еще с губернатором и капитаном во главе, который вел под руку донью Линду, возвращалось теперь на верхнюю палубу судна, после подробного осмотра его внутреннего устройства.

— Послушайте, Фернандо, — вдруг заговорила донья Флора с волнением, от которого слегка задрожал ее голос, — нам остается всего несколько минут разговора наедине. Я воспользуюсь ими, чтобы обратиться к вам с просьбой.

— Ваша просьба для меня приказ, сеньорита.

— Правда?

— Клянусь честью!

— Я полагаюсь на ваше слово.

— Прекрасно, говорите же теперь.

— Фернандо, я прошу у вас три дня.

— Три дня?

— Да, разве это много?

— Три дня на что, Флора?

— Чтобы открыть вам все.

— И вы обещаете?

— Клянусь, Фернандо!

— Благодарю, Флора, вы меня воскрешаете!

— Так вы согласны на условие?

— О! С радостью.

— Вот вам моя рука.

Дон Фернандо с наслаждением поцеловал крошечную ручку и долго продержал ее в своих руках, но девушка не противилась этому.

— Теперь ни слова более, мы уже не одни, — прибавила она с очаровательной улыбкой.

— Но как же мне вас увидеть?

— Не беспокойтесь, я дам вам знать.

В эту минуту к ним подошла донья Линда, и разговор был поневоле прерван.

В любви или ненависти женщины одарены каким-то ясновидением и с удивительным тактом угадывают час и минуту, когда необходимо подоспеть на помощь приятельнице или нанести сопернице решительный удар.

Поглощенные своей любовью, уединившись от окружающих их людей и сосредоточенные на самих себе, молодые люди продолжали разговор, чрезвычайно для них занимательный, отрывки которого мы привели выше, вовсе не замечая, что внимание всех этих посторонних людей, продолжительное время поглощенное занимательными предметами, которые командир корвета не без гордости выставлял им напоказ, теперь ничем не занятое, не замедлит от бездействия обратиться на них. К счастью, донья Линда издали охраняла свою подругу. Она бросила капитана Сандоваля, даже не извинившись, что так быстро обращается в бегство, и со смехом встала между влюбленными.

— Просто прелесть! — вскричала она своим серебристым голосом. — Этот корвет содержится на славу! Что вы скажете, граф?

— То же самое, сеньорита, — бессовестно солгал дон Фернандо, почтительно кланяясь, — я имел честь слышать сейчас от доньи Флоры.

— Вот это да! — громко рассмеялась девушка. — Это правда, дорогая?

— Правда, — ответила донья Флора, слегка пожимая ей руку.

— Теперь я, разумеется, знаю, что мне думать! — вскричала озорница, не переставая смеяться. — Впрочем, я глядела на вас издали, и вы оба казались очень заинтересованы разговором.

— Злюка! — прошептала донья Флора, вспыхнув.

— Клянусь, сеньорита…

— К чему клятвы между нами, граф! — перебила донья Линда с живостью. — Поберегите их для лучшего случая. Вашего первого уверения для меня достаточно.

— Вы ангел! — ответил он с легким поклоном.

— Не ошибаетесь ли вы? Кто знает, быть может, я демон?

— Скорее, и то и другое, сеньорита.

— Как вы объясните это?

— Очень легко, сеньорита: очевидно, вы ангел по сердцу и красоте.

— Прекрасно… а демон я по чему?

— По уму.

— Вот ловкое объяснение, за которое я вам очень благодарна, сеньор дон Фернандо, и свою признательность скоро докажу на деле.

— Сеньорита!

— Почему же нет? Я принимаю живое участие во влюбленных, — продолжала она, понизив голос, — в них всегда есть что-то наивное, трогающее мое сердце. Я взяла вас обоих под свое покровительство.

— Не знаю, как выразить, насколько ваша доброта…

— Не отпирайтесь напрасно, граф, Флора мне все сказала, у нее нет тайн от меня.

— А вы откровенны с ней?

— Да ведь мне нечего и сообщать, дон Фернандо! Единственная тайна женщины — это любовь, я же никого не люблю.

— Никого не любите?

— Кроме вас, быть может, — отчетливо произнесла она с великолепным пренебрежением, — кого же иначе прикажете мне любить здесь? Вы любите мою подругу и потому, конечно, — засмеялась она, — должны иметь для меня заманчивость запрещенного плода. Но я не завистлива и не любопытна; если бы вместо нашей прародительницы в раю оказалась я, клянусь вам, я не съела бы яблока!

• Предыдущая
• 49/50
• Следующая