Чистое сердце - Эмар Густав - Страница 37

• Предыдущая
• 37/66
• Следующая

— Это необходимо для вас и для меня, мой друг — таким образом мы лучше поймем друг друга. Тайна, которую я скрываю в своем сердце, — добавил он с грустной улыбкой, — тяготит меня, и было бы большим утешением поверить ее истинному другу. А кроме того, мне пенять не на кого. Обрушившееся на меня несчастье, или, вернее, наказание (это слово мне нравится больше) выпало на мою долю вполне заслуженно, хотя, возможно, оно слишком жестоко, и упрекать за это я могу только себя самого. Жизнь моя — долгое искупление прошлого; к несчастью, меня приводит в ужас мысль, что настоящего и даже будущего будет недостаточно, чтобы искупить его.

— Вы забыли о Боге, сын мой! — сказал торжественный голос. — Непогрешимый Бог будет вашим судьей. Когда Он сочтет ваше искупление достаточным, Он сумеет его прекратить.

И Хесусита, уже несколько минут прислушивающаяся к разговору двух собеседников, положила свою нежную белую руку на плечо сына, взглянув на него с великой любовью, присущей только матерям.

— О, я неблагодарный! — воскликнул молодой человек с горечью. — В своем бесконечном эгоизме я на минуту забыл о вас, которая покинула все ради меня.

— Рафаэль, ты — мой первенец. То, что я сделала девять лет тому назад, я сделала бы и теперь. Но пусть сказанное мной послужит тебе утешением. Я горжусь тобой, сын мой, и, хотя ты причинил мне много горя в прошлом, сейчас ты принес столько же радости. Разве все индейские племена, населяющие бескрайние прерии, не питают к тебе уважения, граничащего с благоговением? Разве имя, которое дали тебе эти первобытные люди, не служит синонимом чести? Разве ты, наконец, не Чистое Сердце — человек, слово которого имеет силу закона, человек, которого уважают и любят друг и недруг. Чего же большего ты хочешь?

Молодой человек покачал головой.

— Увы, мать моя, — сказал он глухо, — разве я смогу забыть когда-нибудь, что был игроком, убийцей, поджигателем!

Транкиль вздрогнул.

— О! Это невозможно! — пробормотал он.

Молодой человек услышав это, обернулся в его сторону.

— Да, мой друг, — сказал он, — я был игроком, убийцей и поджигателем! Ну что? — добавил он с печальной и едкой усмешкой. — Вы и теперь все так же считаете себя недостойным моей дружбы? Вы все еще думаете, что вы мне не ровня?

Молодой человек вопросительно взглянул на канадца. Тот встал, подошел к Хесусите, и, поклонившись ей почтительно, с оттенком восхищения, проговорил:

— Сеньора, каково бы ни было преступление, совершенное человеком в минуту неудержимого возбуждения, невзирая на свою вину, он должен быть оправдан, если сумел внушить к себе такую прекрасную, великую и благородную преданность, как ваша. Вы — святая женщина, сударыня! Надейтесь! Бог, который все может, сумеет, когда настанет время, осушить ваши слезы и заставит вас забыть горести, послав им на смену великие радости. Я только бедный человек без разума и образования, но чувства мои никогда не обманывали меня. Я убежден, что как бы ни был некогда преступен ваш сын, в настоящее время его простило даже то лицо, которое, вынуждено было осудить его, и что впоследствии оно даже пожалело об этом.

— Спасибо, мой друг, — сказал Чистое Сердце. — Я уверен, что ваши слова сказаны от души! За себя и за свою мать благодарю вас. Вы прямой и честный человек. Вы возвратили мне веру в себя, которая подчас покидает меня, и подняли меня в моих собственных глазах. Но искупление, на которое я сам себя осудил, не будет полным, если я не расскажу вам обо всех событиях моей жизни. Не откажите мне в этом! — воскликнул он, увидев отрицательный жест охотника. — Так нужно! Поверьте мне, Транкиль, рассказ мой содержит много поучительного. Как путник, который в конце долгого и трудного путешествия с чувством удовлетворения бросает взгляд на пройденный путь, так и я буду испытывать мучительное, но вместе с тем отрадное ощущение, возвращаясь к первым ужасным событиям моей жизни.

— Да, — сказала Хесусита, — ты прав, сын мой. Надо иметь мужество оглянуться назад, чтобы хватило сил с достоинством идти вперед. Только возвратившись к прошлому, ты поймешь настоящее и получишь надежду на будущее. Говори, говори, сын мой, и если в течение твоего рассказа тебе изменит память или покинет мужество, ну что ж! Я здесь! Я буду возле тебя, как всегда, и то, что ты не сможешь сказать, то скажу я!

Транкиль с восхищением смотрел на удивительную женщину, слова и жесты которой так гармонировали друг с другом и были исполнены такого достоинства, на прекрасном лице которой отражались ее благородные чувства. Он казался самому себе ничтожным по сравнению с этой избранной натурой, преисполненной самой великой страсти — материнской любви.

— Чистое Сердце, — сказал он с волнением, которого не смог в себе подавить, — если вы этого требуете, я выслушаю рассказ о событиях, которые были причиной вашего переселения в пустыню. Но знайте, что бы я ни услышал, заверяю вас в том, что никогда вам не изменю. А теперь, будете ли вы говорить или оставите вашу тайну при себе, мне все равно! Помните только одно — я принадлежу вам душой и телом, несмотря ни на что, хотя бы все были против вас, и сегодня, и завтра, и через десять лет. Я клянусь вам в этом, — добавил он с некоторой торжественностью, — душой моей дорогой и горячо оплакиваемой мною матери, прах которой покоится на кладбище в Квебеке! Теперь продолжайте, я готов вас слушать.

Чистое Сердце горячо ответил на дружеское рукопожатие охотника и усадил его возле себя по правую сторону, тогда как Хесусита села по левую.

— Итак, слушайте, — начал он.

В эту минуту дверь отворилась и в ней показался Эусебио.

— Mi amo 27, — сказал он, — индейский вождь по имени Черный Олень желает говорить с вами.

— Как! Черный Олень? — воскликнул охотник с удивлением. — Но он в эту минуту должен участвовать в свадебных празднествах.

— Простите меня, — возразил Транкиль, — вы забыли, Чистое Сердце, что, когда мы покинули празднество, вождь подошел к нам и сказал шепотом, что должен сообщить нам что-то важное.

— Правда! Я действительно об этом забыл. Пусть он войдет, Эусебио. Друг мой, — добавил он, обращаясь к Транкилю, — я не могу сейчас начать рассказ, который будет прерван на первом слове, но надеюсь, что скоро вы все узнаете.

— Не буду мешать вам заниматься делами индейцев, — сказала с улыбкой Хесусита. С этими словами она вышла из комнаты.

Мы должны признаться, что Транкиль был в душе очень рад, что ему помешали слушать рассказ о каких-то тяжелых событиях. Благородный охотник обладал драгоценным свойством нимало не интересоваться прошлым людей, которых любил. Прямой и честный по натуре, он боялся, чтобы они не упали в его мнении. А потому он с удовольствием согласился отложить признание Чистого Сердца до другого раза и мысленно был даже благодарен Черному Оленю за то, что тот появился так кстати.

Эусебио ввел индейца.

Черный Олень, отрешившийся от своей напускной и привычной индейцам невозмутимости, казался очень озабоченным. Ни его мрачное лицо, ни сурово сдвинутые брови не напоминали в нем человека, который только что заключил давно желанный брак. Напротив, походка его была так торжественна, лицо носило выражение такой суровости, что это сразу бросилось в глаза обоим охотникам.

— Ого! — воскликнул Чистое Сердце веселым тоном. — У вас очень мрачный вид! Не увидели ли вы при въезде в селение пять ворон по правую сторону от вас? Или нож ваш трижды вонзился в землю? Каждому известно, что это дурные приметы.

Прежде чем ответить, вождь окинул комнату подозрительным взглядом.

— Нет, — сказал он тихо и сдержанно, — Черный Олень не видел пяти ворон по правую сторону от себя, но он видел по левую сторону от себя лисицу, а в кустарнике целую стаю сов.

— Знаете, вождь, я вас совсем не понимаю! — воскликнул Чистое Сердце, смеясь.

— И я тоже! — заметил Транкиль с лукавой улыбкой.

Вождь мужественно вынес двойную насмешку.

• Предыдущая
• 37/66
• Следующая