Лекции - Кураев Андрей (протодиакон) - Страница 23

Что означает, что Бог из праха земного создал человека? Он что глиняный сосуд слепил и потом эту глиняную тетерку одушевил?

Был великий русский богослов и подвижник в прошлом веке — святитель Феофан Затворник. И в своих письмах он об этом пишет так: «Как вы думаете, неужели Бог глиняную тетерку одушевил? Или же Бог взял человекообразное существо и вдохнул в него дыхание жизней?»

То есть, по мысли Феофана Затворника (а он, в свою очередь, ссылается на Антония Великого, IV век), Бог берёт антропоморфное существо, которое по своей физиологии похоже на человека, но оно не обладает ещё образом Бога — не обладает мыслью и свободой. И вот в это существо, в эту, простите, обезьяну Бог влагает свой образ. То есть, сначала Бог руками своими (здесь особый промысел Божий есть) создаёт такое существо, которое может быть физиологическим вместилищем образа Бога — физиологическим носителем мысли. А затем ему даётся царственный дар: свободы, творчества, бессмертия — ему даётся душа…

Теперь дальше… Как, с точки зрения богословской (ещё более высокой), творится человек? В первой главе Библии о творении человека говорится так:

«Сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему…»

И следующий стих:

«И создал Бог человека по подобию Своему».

Что в этих стихах непривычно? Дело в том, что первая глава Книги Бытия относится к так называемой священнической редакции Ветхого Завета. Это текст, который в основе своей восходит к Моисею (по своему содержанию), но он ревизован при строительстве второго храма — в послепленную эпоху. Так называемый Священнический кодекс. То есть, раньше была некоторая проза, а теперь она перелагается стихами. И вот, действительно, эта ритмическая основа, она чувствуется в первой главе.

«И сказал Бог: «Да станет так».

И было так.

И был вечер, и было утро. День один…»

Такой жёсткий, чёткий ритм присутствует в шестодневе. Вообще говоря, я помню, мой преподаватель Ветхого Завета в семинарии очень точно сказал: «Вы знаете… русский текст Ветхого Завета и еврейский оригинал соотносятся между собою, как лицевая сторона ковра и изнанка. Рисунок тот же, но краски совсем другие». Ну, вот только несколько примеров. Когда Бог создаёт живых существ — животных и растений:

«И сказал Бог: «Да произведут вода и земля пресмыкающихся…»».

Помните? И многородящих. Вот это же очень важная вещь. «Пресмыкающиеся и многородящие» по–еврейски — «шэрэц га шэрцу». Вы понимаете, это вот звукопись уже.

Почему ещё это важно? Я вновь говорю — Библия миссионерская книга. Бог создаёт змей, но и многородящих. «Многородящие» — я напомню вам: языческие религии — это религии рода, религии секса. И вот здесь вдруг Бог создаёт этот инстинкт жизни — если хотите, этот эрос — Бог создаёт его и влагает в живые существа изначально. Это не самостоятельное божество.

По грехопадению мы увидим, что Бог налагает проклятие на змей: ползать, ходить на брюхе. Нам с вами это непонятно, потому что мы с вами живём немножко в другую эпоху, хотя если оккультизм дальше начнёт распространяться, это будет понятно. Дело в том, что основное божество Ближнего Востока, особенно Финикии, — это прямоходящий змей. Немножко напрягите воображение… Что такое прямоходящий змей? Типичный фаллический символ. Всё тот же инстинкт продолжения рода. Обожествление чисто эротических вещей. И вот здесь вдруг этот гордый символ финикийского мужского достоинства оказывается ползающим на брюхе. Но вспомните: Моисей только что полемизировал с египетскими жрецами — помните? Он брал в руки жезл и превращал в змей и, наоборот. Змей — это символ египетской мудрости. Бог показывает Моисею, что Бог Моисея выше египетских жрецов, выше их богов. И вот теперь Моисей это в Библии закрепляет.

Так вот… У шестоднева есть структура, достаточно жёсткая. И эта структура разрушается в шестой день творения. Разрушается, потому что появляется лишний стих. Вместо того, чтобы сказать: «Да будет человек. И стало так…» — появляется вдруг:

«Создадим человека по образу Нашему и подобию Нашему»

То есть, здесь есть некоторая прерывистость творения мира. В православном богословии это называется «творческая пауза». Творческая пауза: вдруг замирает создание мира, и в некотором смысле Бог задумывается…

«И сказал Бог: «Создадим человека по образу Нашему и подобию Нашему…»»

Сначала мысль о человеке. Потом — создание человека… Почему этот зазор между мыслью Бога и созданием, реализацией этой мысли? Дело в том, что человек должен быть создан по образу Бога. Что это означает? Он должен быть свободным.

Вот мир, в котором творил Бог до человека, это был мир космических, механических игрушек, в котором не существовало другой воли, кроме воли Творца! Он был абсолютно прозрачен для Его воли. Теперь Бог решает — отныне Я не всемогущ, Я создам человека, который будет жить по велению, по хотению сердца своего. И затем Библия нам скажет (если не ошибаюсь, опять во Второзаконии):

«От начала создал Бог человека свободным и оставил его в руке произволения его…»

Бог не насилует нас. Если мы хотим, Он входит в наше сердце. Если мы не желаем, не входит…

Но дальше? Ведь Бог находится в вечности. И поэтому Он вне времени. И поэтому Он видит всё время — все временные пространства. Он видит то, что для нас является будущим. Создавая Адама, Бог видел, что Адам ответит Ему. Бог видел не только грехопадение — Бог видел и ту цену, которую надо будет уплатить за спасение Адама…

И вот теперь я хочу вам сказать, что этот мой разговор о Библии имеет гениальную иллюстрацию в русском церковном искусстве. Это — Рублёвская «Троица»… Рублёвская «Троица» изображает именно этот момент Священной истории: «И сказал Бог: «Сотворим…»».

Дело вот в чём. Один из принципов иконописи заключается в том, что пространство иконы вбирает в себя человека — принцип обратной перспективы, когда пространство и свет иконы выплёскиваются наружу к нам. И принцип обратной перспективы означает что? Что не я смотрю на икону, а икона смотрит на меня. И вот поэтому на иконописи (на молельных иконах, потому что есть праздничные иконы — это немножко другое) кто‑то всегда смотрит на человека. Представьте себе — вот икона Божьей Матери. Вы не увидите в канонической древней православной живописи, чтобы Младенец и Мария смотрели друг на друга. Если Младенец прижался к Матери и смотрит на неё, то Мария смотрит на нас. Если Мария смотрит на своего Сына, Сын обращён к нам. Молитва — это встреча личностей, глаз…

И вот этот принцип иконописи нарушен Рублёвым. Ни один из его Ангелов не смотрит на нас — они все смотрят друг на друга: между ними что‑то происходит. Это и называется «Тройческий совет» — совет Святой Троицы. О чём он? В центре Рублёвской иконы стоит чаша. Если присмотреться к этой чаше, в ней можно разглядеть голову ягнёнка. Агнец — жертвенное животное Ветхого Завета. Но дело вот в чём. Вот эту чашу благословляет центральный Ангел, который одет в синевато–красные одежды — традиционные одежды Христа в православной иконографии.