Кинжал и яд - Бенцони Жюльетта - Страница 3

• Предыдущая
• 3/89
• Следующая

«Необходимо, чтобы он умер, не назначив преемника, — подумала она. — Тогда я смогу править страной, посадив на трон своего сына».

Эта неукротимая женщина всегда исполняла свои решения. Через несколько недель Лю Бан, который в жаркую и влажную погоду сильно страдал от старой раны, получил от врача чудодейственную мазь. На следующий день он умер, не успев оставить завещания. Это произошло 1 июня 195 года. Лю Инь стал императором под именем Хао Хой, но истинной владычицей Китая была отныне Люй, его мать. Поскольку молодой император, хоть и достиг зрелого возраста, отличался слабоумием и вялостью, Люй без всякого труда захватила власть в свои руки.

И первым ее деянием стала месть — невероятная по жестокости месть, жертвой которой оказалась бывшая фаворитка. Несчастную Ци отдали палачам и искалечили самым чудовищным образом. Ей отрубили руки и ноги, выкололи глаза, сожгли уши и отнесли на скотный двор, где «свинью в образе человека» кормили объедками и отбросами.

Ребенка Ци, разумеется, тоже устранили. Но Люй этого было мало. Она опасалась Лю Хоана — сына еще одной наложницы, — и этому юному принцу была уго-; тована страшная участь: на пиру перед ним поставили красивый кубок с отравленным вином. Однако молодой император, сын Люй, вдруг позавидовал сводному брату и протянул руку за напитком… Люй едва успела выхватить у него злополучный кубок, а Лю Хоан мгновенно все понял и поспешно скрылся из дворца. Задержать его не смогли.

Молодой император правил всего лишь семь лет. Он был слаб здоровьем… а Люй совсем не нравились некоторые его поступки — наподобие неожиданной выходки на пиру. Лю Инь внезапно скончался, оставив наследника мужского пола, который вскоре тоже стал угасать, невзирая на то, что был куда крепче отца. Через несколько недель мальчика похоронили.

Однако стране был нужен император. Сознавая это, Люй посадила на трон марионетку — правителя Чана-ня, принявшего имя Кон. Выбор оказался удачным: новый владыка совершенно не интересовался государственными делами, уделяя все свое внимание пирушкам и женщинам, которых ему поставляли в избытке, ибо этот дурачок отличался завидной пылкостью в любви.

У его страшной покровительницы руки были отныне развязаны. Никаких угрызений совести она никогда не испытывала и теперь наслаждалась властью. На все высокие посты в государстве она посадила людей из своего рода, поскольку только на них и могла положиться. Ей хотелось укрепить свое положение настолько, чтобы более не опасаться никаких неожиданностей.

Люй не учла только одного — свою старость. Ей было почти семьдесят лет, и ее некогда сильное тело разъедал ужасный недуг. Врачи прилагали все усилия, чтобы облегчить муки, из-за которых она порой выла по ночам, словно умирающая гиена, но императрице ничто не могло помочь. Вскоре болезнь ее усилилась настолько, что скрывать это стало уже невозможно, и многие из обиженных ею подняли голову. Некоторые вспомнили о молодом принце Лю Хоане — том самом юноше, которого Люй когда-то пыталась отравить и принудила к бегству. И вот однажды ночью в пограничную крепость, где скрывался Лю Хоан, прибыл гонец.

Лю Хоан был умен и не упустил единственный шанс, предоставленный ему судьбой. Он тайно вернулся в Чанань вместе с горсткой сторонников. Ночью они подошли к воротам дворца на берегу реки Вэй, где умирала старая императрица. Когда же вооруженные до зубов люди, бесшумно ступая в своих войлочных туфлях, прокрались по коридорам дворца к роскошным покоям Люй, они обнаружили, что уже поздно. Императрица лежала на золотом покрывале, вокруг курились благовония. Комната была полна ее родственников, стенания которых возвестили убийцам, что Люй окончила свое земное существование, отняв у них сладость мести.

Тогда, прямо у подножия императорского ложа, сторонники Лю Хоана умертвили всех родичей Люй, и комната покойной стала багровой от крови…

Однако всем кошмарам приходит конец. Лю Хоан стал императором под именем Хао Вэн. Великая династия Хань, основанная хитроумным крестьянином Лю Баном, наложила столь глубокий отпечаток на страну, что вплоть до самого конца императорского правления все владыки Китая почитали за честь носить титул «Сын Хань»…

— У тебя сын! — вскричал вольноотпущенник, не зная, способен ли уразуметь хоть что-нибудь его вдребезги пьяный хозяин. — Великолепный мальчик, прямо пышет здоровьем! И весь в тебя!

Гней Домиций Агенобарб, слегка приподняв веки, устремил мутный взор на слугу. Его толстые губы скривились в гримасу, которую только при большом желании можно было бы принять за радостную улыбку.

— Весь в меня? — вяло повторил он. — Тем хуже для него!

Грек-вольноотпущенник слегка покраснел.

— Конечно, он похож и на мать…

— Еще хлеще! От Агриппины и меня может родиться только чудовище. Судя по твоим словам, так оно и случилось…

Агенобарбу удалось приподнять свое тучное тело ложа, на которое он рухнул сразу после пира. Одним глотком осушив кубок фалернского вина, он оперся на плечо слуги и, пошатываясь, встал. Грек, согнувшись под его тяжестью, пробормотал:

— Неужели ты не рад, господин?

Широкое лицо Агенобарба словно раскололось надвое. Лошадиное ржанье вырвалось из его оскаленного рта, белоснежные зубы еще более оттеняли медный цвет бороды и волос.

— Да нет, в каком-то смысле я рад. Ибо теперь я свободен! Род мой получил наследника, и я могу уехать подальше от шлюхи, которую взял себе в жены. Что ж, давай посмотрим на последнего из Агенобарбов. А потом, Поллион, мы вернемся в Сицилию!

Агриппина, отдыхавшая после родов в роскошно убранной комнате, смотрела, как за окном синие морские волны накатываются на песчаный берег Анция, и думала почти то же самое, что и ее нежный супруг. Долгожданный сын избавлял их от совместной жизни, превратившейся в сущий ад. В декабре исполнялось девять лет с того момента, когда она вышла замуж за Агенобарба, дабы делить с ним радости и муки — муки в особенности! Ей было тогда тринадцать, он был на тридцать лет старше и безумно влюбился в нее. В то время Агриппина, правнучка императора Августа, прозябала в нищете и была счастлива сочетаться браком с одним из самых богатых и знаменитых римлян. Агенобарб полностью оправдывал свое прозвище (по-латыни Агенобарб означает «медная борода») и на первый взгляд вполне годился для завоевания императорской власти. А в своем призвании Агриппина не сомневалась — она должна стать императрицей, поскольку создана для трона!

Надо сказать, через два года после свадьбы она была довольна мужем: Агенобарб начал хорошо, став консулом. Но он слишком любил попойки, девок, гладиаторов и потасовки в квартале Субурра, поэтому возлагать на него большие надежды было бы глупо. Разочаровавшись в муже, Агриппина решила показать ему, на что она способна, и постепенно превратилась в самую настоящую мегеру — деспотичную, злобную и желчную, что было почти невероятно для столь юного создания.

Друзья супружеской четы, ставшие свидетелями жутких сцен, которые она закатывала, поначалу боялись, как бы Агенобарб не придушил ее. Однако странное дело! Похоже, страх испытывал колосс-муж, а не его хрупкая жена. Конечно, он с самого начала благоговел перед императорской кровью, струившейся в жилах этой девчушки, но, кроме того, проникся уважением к ее характеру — еще более мерзкому, чем его собственный. Поэтому когда Агенобарба назначили проконсулом Сицилии, он вздохнул с облегчением: новая должность позволяла ему время от времени расставаться со своей молодой фурией. В Рим он теперь наведывался на короткий срок и целиком посвящал себя заветной мечте — произвести на свет наследника, дабы не угас древний род Агенобарбов.

— Клянусь всемогущим Юпитером, как только у меня будет сын, я исчезну навсегда! — восклицал рыжеволосый гигант. — Ни на секунду не останусь я с этой тварью!

И вот это свершилось. Войдя в комнату молодой жены, счастливый отец прежде всего направился к кормилице и младенцу — здоровому крепышу, который вопил во всю мочь своих легких, отчего Агенобарб преисполнился горделивой радостью.

• Предыдущая
• 3/89
• Следующая