Женщина-ягуар и мудрость дерева бабочек - Эндрюс Линн - Страница 29

• Предыдущая
• 29/44
• Следующая

Облепленный землей предмет был не очень большим, вытянутым. Я очистила его от грязи и, к своему изумлению, увидела каменную богиню чудесной работы. Техника ее исполнения наводила на мысли о периоде ольмеков. Фигурка была вырезана из какого-то белого камня и сверкала на солнце. Я потерла ее рукавом и снова внимательно изучила. Она была просто прекрасной.

– Мой собственный кусочек солнечного света, – радостно повторила я. – Мой собственный солнечный камень.

Я подставила ее лучам пылающего заката и поблагодарила те силы, которые свели нас вместе. Затем я попробовала отыскать в том же месте другие древности, но ничего не нашла. Вынув из кармана немного табака, я рассыпала его вокруг норы, а затем прикрыла ее, прочитав молитву. Обратный путь к хижине я преодолела бегом. Коричневый пес мчался по пятам за мной и возбужденно лаял. Я ликовала.

Той ночью пес спал рядом со мной, под сеткой от комаров. Я лежала на спине и всматривалась в простирающиеся надо мной глубины ночного неба, в панораму мерцающих звезд. Млечный Путь казался бескрайним и ослепительно могущественным, вспыхивали падающие звезды. Полумесяц Луны с поразительной яркостью рассекал темно-фиолетовый небосвод. Я прижимала к груди фигурку богини. Сойла сказала, что это не только мой солнечный камень, но и земная звезда. Она посоветовала мне помолиться перед сном и не расставаться с фигуркой, чтобы богиня явилась мне во сне. Когда Сойла возвращала мне этот камень, ее теплая улыбка безвсякихслов говорила, что она очень довольна.

Я заметила какую-то фигуру, приближающуюся ко мне из густого мрака.

– Не бойся, это я, Хосе.

Он присел рядом с сеткой от комаров, и мы немного поболтали. Я рассказала ему, как приятно мне быть рядом с ним и Сойлой, греться теплом их взаимоотношений.

– У вас просто замечательные отношения, – сказала я и заметила, как мигнула висящая прямо над его головой оранжевая звезда.

– Думаю, это благодаря мне, – сказал он. – Я всегда был очень веселым. Сойла легче поддается сменам настроения. – Мы помолчали, а потом он беззаботно рассмеялся.

– Почему ты ее полюбил? – спросила я, надеясь, что задаю не слишком личный вопрос.

Он откликнулся тут же и, как мне показалось, был не прочь обсудить подробности их брака:

– Мы всегда испытывали друг к другу глубокую симпа тию, хотя это был не просто секс. Мы оба очень сильно любим эту землю, все живое, что нас окружает. Это помогает нам делиться друг с другом всем.

Он немного помолчал и добавил:

– Все растетпо-своему. Не найти двух одинаковых цветков, хотя они растут в одном саду. Глядя на цветок, я вижу в нем тепло и свет тела Сойлы, и тогда все становится одним. Цветок – ее жизнь, ее дух, и они становятся моими. Глупо, да?

– Нет, – со смехом возразила я. – Это просто чудесно. Хосе пожелал мне доброй ночи и скрылся в темноте. Я услышала, как открылась дверь дома. Затем стало слышно, как они втроем болтают и смеются. Я погладила коричневого пса и еще раз поблагодарила его за то, что он привел меня к фигурке богини. Через несколько минут мы оба уже спали.

Я проснулась на рассвете от крика петуха. Старый пес лежал рядом на спине, все четыре лапы болтались в воздухе. Он сопел, его вытянутая морда подергивалась при редких всхрапываниях. Я погладила его по брюху – он заворочался, но даже не приоткрыл глаз. Я вскочила на ноги, свернула постель и подняла сетку от комаров. Оставив пса лежать со счастливым видом, я вошла в дом. Хосе и Агнес сидели за столом, а Сойла жарила маисовые лепешки и яичницу. Я увидела, что для меня уже приготовили тарелку, и тоже уселась за стол.

– Съешь пока что-то из фруктов, – сказал Хосе. – Завтрак будет готов через минуту.

Я выбрала манго, разрезала плод пополам и принялась за еду. После завтрака я занялась домашними делами, а затем Сойла позвала меня с собой. Мы вошли в небольшую комнату с жертвенником в виде стола.

– Этот жертвенник был сделан моим дедом, а бабушка подарила его мне, – сказала Сойла. – В нем нет ни единого гвоздя. Когда мне подарили этот жертвенник, я провела за занавеской один обряд, а затем вышла из-за нее, удерживая его на привязанном к шее поясе. Я исцелила одну госпожу от астмы, и тогда мне сказали, что моих сил хватит на то, чтобы перевернуть лик земли. Тебе тоже предстоит научиться пере ворачивать его. Для этого поют такую песню.

Снаружи кудахтал петух, за дверью лаял пес, желающий войти в комнату, а Сойла начала петь. Слова, конечно же, были майянскими, и потому я не могла понять их. Мне показалось, что Сойла изображает заблудившуюся девочку, затем в ее песне появились умоляющие оттенки, словно она пыталась обольстить духов. Она явно обращалась прямо ко мне. Я почувствовала, как оживают стены и пол, если только это возможно. В тот же миг Сойла перешла с майянского на английский: «Я хочу твои чудные плечи и руки, твои крепкие руки, твои уста» – она будто обращалась к возлюбленному. Теперь я ощущала отклик не только всей комнаты, что-то отозвалось и во мне самой. В комнату на цыпочках вошла Агнес, она села в углу, зажав под мышкой левой руки свою трубку.

После этого Сойла разложила передо мной свои узелки и принялась рассказывать о них. На это ушло не меньше двух часов. Я время от времени поглядывала на Агнес. Ее глаза были закрыты, словно она уснула или погрузилась в транс. Я еще не знала, что так выражают уважение к другой ведунье, но теперь меня переполняло удовольствие оттого, что Сойла делится со мной своими впечатляющими познаниями. Она объяснила мне много такого, чего я прежде не понимала, и особо подчеркнула новый груз ответственности, который ложится на плечи вместе с этими знаниями. Когда она закончила рассказывать о последнем узелке, уже смеркалось.

Затем мы перешли к моим узелкам. Несколько часов я словно в трансе парила над ее жертвенником, ее ликом земли. Строение ее жертвенника отличалось от обеих схем, которые она рисовала накануне на полу хижины.

– Я использую разные жертвенники для различных целей, – пояснила Сойла. – Например, мировой жертвенник предназначен для обрядов, нацеленных на помощь всему миру. Обычно их проводят в горах или на вулканах. Солнце помечает то место, где следует разместить жертвенник, и подсказывает, где приносить жертву. Место меняется каждый день. Каждое утро, когда Солнце восходит, его направляют разные божества. Солнце восходит в одном месте, опускается в другом, и именно там нужно кормить свою маску земли. У каждого места свое название. У всех горных жертвенников есть свое дерево. У некоторых деревьев бывает по три каменных жертвенника: один лик обращен к точке равноденствия, а два других – к точкам солнцестояний. Такие жертвенники позволяютпризывать тринадцать божеств, или сил.

– Над каким типом жертвенника мы работаем сейчас?

– Это гадальный, или личный жертвенник. В горах и вообще вне дома мы пользуемся камнями, но в помещении применяем дерево – например, такой стол. Внутри, – сказала она, откидывая деревянную крышку, – лежат те предметы, которые олицетворяют все личное: личные божества, божества времени и их размещение. Частью индивидуальности жертвенника становятся также краски, животные, млекопитающие, летающие создания, водоплавающие, пресмыкающиеся и травы. Силой южного угла являются мои сновидения и способность видеть. Так я укрепляю свои дружеские отношения с отдельным обрядом. Иногда сюда вкладывается градина, белый сокол или накидка из листьев, но он лишен тела и формы, так как соткан только из ветра. Внутри есть пустое пространство, где я размещаю приношения.

Вокруг Сойлы светилось мерцающее белое сияние, и я не сомневалась, что она вошла в транс. Я совершенно не понимала смысла ее слов, не успевала за переходами. Несколько раз я видела, как в похожее состояние входила Агнес, но за Сойлой заметила это впервые. Ее объяснения были настолько чудесными, что вызываемые этими словами ощущения делали их смысл очень ясным. Наступила долгая тишина. Мне казалось, что Сойла всматривается в какой-то иной мир. Затем она продолжила:

• Предыдущая
• 29/44
• Следующая