Выражение монашеского опыта - Исихаст Старец Иосиф - Страница 35

Но если я захочу написать по порядку об искушениях и страстях, должен буду написать книгу.

Поскольку, помимо всех тех, которые воюют и против которых человек воюет всю жизнь, есть и те, которые попускает Бог для испытания. Которые требуют большого труда и с которыми нелегко сражаться, так как они возникают помимо нашего произволения.

Знаешь, как бывает тяжело, когда ты не искушаешь, а тебя искушают? Ты не крадешь, а у тебя крадут? Ты благословляешь, а тебя проклинают? Ты милуешь, а тебя обижают? Ты хвалишь, а тебя осуждают? Приходят без причины, чтобы тебя обличить, постоянно говорят, что ты в прелести — до конца твоей жизни. А ты знаешь, что всё не так, как они говорят. И видишь искусителя, который ими движет. И каешься и плачешь, как виноватый в том, что ты такой.

Это самое тяжелое. Поскольку воюют с тобой и они, и ты воюешь сам с собой, чтобы убедить себя, что всё так, как говорят люди, хотя это не так. Видишь, что ты абсолютно прав, и убеждаешь себя, что ты не прав.

Это, сестра моя, искусство из искусств и наука из наук.

Бить себя палкой, пока не заставишь себя называть свет тьмой и тьму светом. Чтобы не было никаких прав. И чтобы окончательно исчезло превозношение. Стать безумным в полном разуме.

Видеть всех, когда тебя никто совсем не видит. Ибо тот, кто станет духовным, всех обличает, не обличаемый никем. [105] Все видит. Имеет глаза свыше, а его не видит никто.

У добродетели нет колокольчика, который бы звонил и вызывал у тебя желание оглянуться, чтобы ее увидеть. Это невещественный дар Божий. Почему ее назвали благодатью? Потому что ее нельзя увидеть, ограничить, представить, придать ей окраску. Божий дар. Невыразимое, и непостижимое, и пребогатое чудо.

Поэтому Господь, истинный Бог, идя по дороге, казался таким же, как остальные люди. О нем говорили: «Он ест и пьет». [106] Он был прозван обманщиком и бесноватым.

И если сегодня кто‑то заговорит о благодати, об очищении внутреннего человека — его считают обманщиком. Сразу услышишь: «Он в прелести!». И совершенно исчезло из ума человеческого понятие о том, что нужно заботиться о внутреннем чаши, как нам говорит Господь. [107]

Итак, это вкратце, капля в море, и написано тебе, сестра моя, не по какой иной причине, а потому, что ты пишешь, что видишь ошибки монахов и у тебя нет к ним благоговения. Однако я не хочу, чтобы ты так писала. Ибо ты — член тела, подобный им, и не можешь быть совершенно избавлена от упрека.

Должна и ты пройти через огонь и воду, чтобы таким образом явилось твое достоинство: какой чести ты удостоилась от Господа, а не от людей.

Люди не умеют правильно оценивать. Нужно, чтобы нас почтил Сам Подвигоположник, Который предлагает награды, устанавливает правила борьбы, дарует силу, укрощает противников, венчает подвижников, награждает славой.

И это нелегко узнать со слов, если не войдешь в печь испытания, и понять, если этого не попробуешь.

Итак, смири свою мысль и не думай, что это легко испытать и познать.

Благоволением Божиим вот и снова, золотая моя сестра, беседую с тобой посредством чернил и бумаги. На Святой Горе я нахожусь более пятнадцати дней. И прежде чем уехать из Салоник, я написал тебе письмо. Также я послал тебе святые иконы. И одну полную корзиночку. Только забыл, что я туда положил. Думаю, что чай и фундук — благословение для детей. Возьмешь это у Вероники в монастыре Мелетии. Сейчас тебе это уже, наверное, передали.

Итак, поскольку ты долго не писала, то когда я выезжал, не написал тебе, чтобы вы приехали в Салоники, думая, что вы можете задержаться, тогда как я спешил обратно. Поэтому я нарушил обещание. В другой раз, если захочет Бог, вы увидите меня, а я увижу вас. Как устроит Господь.

Сейчас прошу тебя об одном: прояви терпение в искушениях.

О деньгах за святые иконы не волнуйся. Когда они у тебя будут, тогда и пришлешь их вместе с деньгами за другую икону, трех святителей. Сейчас ее пишут, скоро закончат. И пожалуйста, не проси больше денег у той женщины, если она бедная: может быть, у нее нет. А я здесь позабочусь и устрою, как хочет Господь. Хотелось бы только, чтобы она прислала для поминовения имена своих умерших родителей.

И если нужны иконы другой женщине, пусть пришлет весточку и деньги, и я закажу. Поскольку мне это не составляет труда и я доставляю облегчение отшельникам. И они, в свою очередь, доставляют облегчение мне. Здесь не выгода, а исполнение любви, по слову Господа: «Да любите друг друга». [108]

Поскольку монах должен днем и ночью приносить себя в жертву славе и любви Божией.

Мы здесь, сестра моя, ночью совсем не спим. Каждую ночь совершаем бдение. Всю ночь молимся обо всем мире. Немного отдыхаем только утром и в полдень, после того как поедим. Это наш устав. Полдня трудимся, остальное время безмолвствуем, и довольны этим. Подвижническая жизнь! Пустыня! Ангельская жизнь, полная благодати! Если бы ты находилась там, откуда нас можно увидеть! Ах, если бы ты могла нас видеть!

Здесь, сестра моя, земной рай. И если человек с самого начала будет проводить жизнь суровую, высокую, то станет святым. В противном случае, если он идет по дороге немного пошире, то впоследствии скатывается по наклонной плоскости. Становится иногда хуже мирян.

Ибо диавол сильно воюет против монахов. Так как хочет отомстить Христу. Говорит: «Смотри, Назарянин, вот Твои воины! Ты им обещаешь вечное Царство, а они от Тебя отрекаются. Ради малого наслаждения гортани они следуют за мной!» Так похваляется бес.

Поэтому тому, кто хочет стать монахом, нужно иметь большое самоотречение. И сказать себе, что ничем другим не будет жить в этой жизни. Но распнет самого себя, терпя всякое находящее искушение: голод, жажду, наготу, обиды, поношения, скорби всякого рода. А если не будет иметь этого в виду, но придет, чтобы отдохнуть, лучше пусть не приходит, а живет в миру, как хороший христианин, мужчина это или женщина.

У монаха бывает время, когда с ним пребывает и помогает ему благодать, и человек находится в раю, и проводит жизнь, как ангел во плоти. Но когда благодать уходит, чтобы он был испытан, тогда он каждый миг вкушает ядовитые воды ада. Тьма и болезнь души. Но и снова — свет и утешение, и снова — невыразимая боль.

А женатый идет умеренным путем, не ведущим очень круто ни вверх, ни вниз. Итак, Бог да поможет каждому с тем бременем, которое тот способен понести.

Ибо в монашеской жизни — великая тяжесть и большой подвиг. И приходящему требуется великое трезвение и постоянное понуждение естества. И нужно до самой смерти не впадать в самонадеянность, не терять внимания. Иначе он сразу падет и погибнет. Поскольку кровожадные и лживые бесы бдительно стоят и ожидают подходящего времени. Итак, да просветит и сохранит нас Бог.

Все мы, монашествующие, оставляем мир и все мирское ради одной цели — удостоиться нетленных и вечных благ. И кто забывает эту свою цель, показывает этим, что не понимает, зачем избрал этот суровый путь монашеского жития.

Наш подвиг заключается в том, чтобы презирать не только приятное, но и все печальное в нынешней жизни, каждый день перенося наше жительство на небеса.

Возлюбим всей душой и сердцем Господа нашего Иисуса Христа и Его сладчайшую Матерь за то, что Они возлюбили нас. И, пройдя через бурю этой жизни, будем неразлучны с Ними там, всегда созерцая неизреченную славу и ту несказанную красоту, которая уготована любящим и терпящим.

Ибо я поистине видел брата, и не лгу, который пришел в исступление, сидя ночью в полнолуние в глубочайшей пустыне. Полнейшая тишина — ни одного человека или каливы там не было. И когда он совершал бдение и молился, ему явился звонкий голос птицы, и увлек весь его ум, и захватил все его чувства. И он последовал за ним, чтобы увидеть, откуда исходит такой сладкий голос. И, озираясь, как находящийся вне себя, по сторонам, — но не ногами и глазами, а в исступлении смотря и идя — и, продвигаясь вперед, увидел пресветлый свет, полный благоухания и благодати. И, оставив щебетание птицы, вознесся, или, скорее, был пленен созерцанием ослепительного света. И, шагая, как какой‑нибудь юродивый, вышел на дорогу, белую, как снег. Стены с той и другой стороны были бриллиантовые. Обо всем, что там было, не рассказать словами. А посмотрев внутрь, увидел прекраснейший рай, украшенный всяческими цветами. Все они были златолистные, так что язык человека не в состоянии их описать, но он, как сумасшедший, смотрит на них и, всецело плененный, изумляется. И, продвигаясь дальше, увидел в середине огромный, белоснежный, длиной во все небо дворец. И в дверях стояла Госпожа наша Богородица, Царица ангелов, единое наше отдохновение, неизреченное благоухание и утешение всякой души христианской, несущая белоснежного, как снег, Младенца в Своих объятиях, сияющего паче тысячи солнц. И когда тот брат приблизился, то припал, как сын к своей матери, весь горя божественной любовью. И Она его обняла, как родное чадо, и поцеловала. О рачение любви Божией! О любовь Матери к сыну! Она поцеловала его, как Свое чадо. Наполнила его несказанным благоуханием. И тот правдивый человек сказал мне, что все годы своей жизни, вспоминая это созерцание, ощущает благоухание и сладость в своей душе. Его лицо погладил Своей пухленькой ручкой Тот неописуемый и сладчайший Младенец. Была ему возвещена Матерью и тайна, о которой он горячо молился в течение многих дней. А Сын еще сказал ему, что ради наслаждения такой радостью он должен подвизаться, страдая всю свою жизнь.