Изгнанник - Бенцони Жюльетта - Страница 27
- Предыдущая
- 27/89
- Следующая
Затем он повернулся к своей жене:
– Потантен, мне сказал, что у вас гость, Агнес. Я предполагаю, что речь идет о благородном господине, и надеюсь также, что вы окажете нам честь и представите нас друг другу, – добавил он с обезоруживающей улыбкой.
Тот, кого Агнес ему представила, посмотрел на него таким лучезарным взглядом, что на мгновение Гийом почувствовал себя ослепленным.
– С огромным удовольствием, мой друг! Месье бальи, это мой супруг Гийом Тремэн. Хоть он и не дворянин по рождению, но в данном случае это скорее ошибка. Он сто раз заслуживает этого звания… Что касается вас, мой друг, то я надеюсь, вы окажете наилучший прием человеку, который прибыл из мест более отдаленных, чем вы. Он тот, кого я мечтала увидеть уже многие годы, и смею надеяться, что он не в обиде на меня за то, что я не соблюла в должной мере церемониал, которому сейчас, мне кажется, просто не место. Итак, представляю вам: месье бальи де Сэн-Совер. Судя по его званию, он кавалер суверенного Мальтийского ордена… и я имею все основания думать – мой отец…
Одновременный тройной возглас удивления сопроводил это последнее заявление. Первым пришел в себя именно Сэн-Совер и запротестовал:
– Мадам, я не знаю, откуда у вас эта уверенность, но поверьте мне…
– Умоляю вас! Не трудитесь отрицать, это огорчает меня. Пульхерия Осберн, которая воспитала меня, все рассказала мне, когда я была так несчастна и так унижена, считаясь дочерью графа де Нервиль. Возможно, она не очень хорошо помнила ваше имя, но то явное раздражение нашего милого каноника при вашем появлении оказалось более чем разоблачительным. Не был ли он в самом деле исповедником моей матери?
– Что касается меня, то мне не в чем упрекнуть месье де Сэн-Совера, кроме как в настойчивом ухаживании за замужней дамой, которой, как я и боялся, его внезапный и резкий отъезд принес столько страданий. Исповедь никогда не должна переступать определенных границ. Но даже если бы я был вынужден нарушить тайну исповеди, я бы ничего не смог вам сказать, так как не виделся с мадам де Нервиль в то время. Ее супруг не слишком любил меня. Он тогда как раз вернулся после долгого отсутствия и запретил мне переступать порог их дома…
– Но зачем же Пульхерии нужно было меня обманывать? – остановила его Агнес. – Ничего из того, что касалось моей матери, не было скрыто от нее. Возможно, она не все помнила, но в этом по крайней мере она мне призналась…– Мадам! Вы приводите меня в смущение, – сказал бальи, у которого действительно был бледный вид.
Гийом подумал, что наступило время вмешаться. Он пошел навстречу бальи и протянул ему руки:
– Я вас уверяю, месье, вы будете приняты в их доме как член семьи. Удовольствие, которое вы доставили моей супруге своим появлением, для меня бесценно, я думаю, что и она будет рада тому, кто так дорого расплатился за счастье подарить ей жизнь. Я уверен, что отныне она забудет печаль. Добро пожаловать, месье бальи, и отныне и навсегда вы можете располагать этим домом как своим собственным!
Что же каноник? В это время он в полном расстройстве плюхнулся опять на кушетку, на которой совсем недавно, уютно расположившись, мирно пил кофе.
– О, мой Бог! Мир перевернулся! – вздыхал он. – Мне потребовалось так много времени, чтобы найти уголок мирный, тихий? а главное – уединенный! А теперь? Теперь идите и объявите по всему свету, что наконец прибыл тот, кого так долго ждали!
– Кто говорит о каком-то заявлении, аббат? Нет необходимости кому-либо знать о том, что было сказано здесь сегодня, и я смею надеяться, что и вы придержите свой язык.
– Месье Тремэн, вы оскорбляете меня! – воскликнул возмущенный священник.
– Это не только мое желание, и вы хорошо это знаете. Я просто хочу, чтобы вы поняли: тайна должна оставаться между нами. Будет нетрудно выдать месье де Сэн-Совера за старинного друга семьи или за родственника, который просто приехал погостить, провести в этом доме столько времени, сколько ему захочется, это все всем объяснит и не вызовет лишних разговоров в обществе. Это ни в коей мере не запятнает память высокочтимой покойницы графини.
Признав себя побежденным, месье Тессон более ни на чем не настаивал. Ну что он мог добавить или изменить? Только что на его глазах Агнес заключила в объятия старого моряка, который и не старался при этом скрыть свои чувства. Она запечатлела поцелуй на его щеках:
– Пусть я не имею права называть вас своим отцом, но я могу обнять вас так, как мне того хочется…
Гийом наблюдал за ними с удовлетворением.
Он испытывал огромное облегчение от того, что наконец удалось изгнать зловещую тень старого графа де Нервиль, обитавшего под крышей его дома. Кости его, покрытые песком и проклятые Богом, должны были бы гнить подальше отсюда в какой-нибудь бухте. Было, однако, удивительно, что Агнес после всего ею пережитого тем не менее настаивала на том, чтобы присоединить его проклятое Богом имя к доброму имени Тремэнов!
На следующее утро, ко всеобщему сожалению, бальи покинул Тринадцать Ветров, дав, впрочем, обещание скоро вернуться, обещание, которое вряд ли когда-нибудь будет исполнено. Прежде всего он отправился в свое поместье Сэн-Совер. После чего рассчитывал опять поступить в распоряжение ордена, если, конечно, не будет призван на службу королю. А это было весьма вероятно, учитывая шум, который был поднят вокруг критической ситуации, сложившейся в королевском семействе.
Сэн-Совер был удовлетворен теми несколькими часами, проведенными у Тремэнов. Его одинокому сердцу, разделенному на две равные половины между службой Богу и почти фанатической преданностью монархии, было приятно осознавать, что отныне на самом краю королевства, там, где земля растворяется в море, у него есть спасительная гавань, милосердное убежище, приют, наконец! И это прибавляло ему мужества.
И все-таки, прежде чем отправиться в дремучие леса своего родного отечества, он заехал, как и обещал, к Габриэлю пожать ему руку на прощание. А потом преклонить колени и положить веточку вереска к подножию одинокой могилы среди долины…
Это случилось в тот самый день, когда Китти увидела разносчика. Она находилась в саду, где собирала сливы для мадам Перье, у которой в последние дни по причине плохой погоды и высокой влажности воздуха разыгрался жестокий ревматизм, скрутивший ей поясницу. Из-за изгороди окликнул ее человек, но она сперва не могла разобрать его слов, так как французский язык для нее, как и для леди Тримэйн, был еще не очень хорошо понятен, хотя вот уже два года, как они имели возможность к нему привыкнуть..
– What?.. Что ви хотеть?
– Я говорю, у меня есть ленты, нитки, иголки, да и пуговицы всех цветов. А еще тесьма, платки на шею. Книжки есть богословские и даже два альманаха, правда, мадам, они немножко старые, ими уже попользовались, но это не так важно, зато там есть кулинарные рецепты, советы разные и рассказы про любовь. Посмотрели бы. О цене договоримся – у меня недорого.
Но вместо того чтобы подойти к нему, Китти, изумленная этим потоком слов, из которых она не поняла и половины, поспешила к дому.
Адриан повысил голос:
– У вас такой вид, будто вы не понимаете, о чем я говорю. Ну так посмотрите! Ведь всегда нужно что-нибудь купить у разносчика, – добавил он, доставая из-за спины что-то вроде плоского прилавка из сыромятной кожи, который он носил подвешенным на шее на широком ремне и на котором размещались его товары. – Может, вы не отсюда? Ну, тогда позовите кого-нибудь, я ведь в последний раз прихожу…
Он так громко кричал, что у Китти не было необходимости идти искать Мари-Жан Перье. Она сама вышла в сад. Подбоченившись и приложив руку к глазам, как бы загораживаясь от солнца, она сурово рассматривала вновь пришедшего.
– Я тебя не знаю! Ты кто? – крикнула она со своего крыльца, не сделав дальше ни шагу. – Почему не Франсуа, ведь это его работа?
– Да он заболел, вот я его и заменяю на время. У нас с ним дело на двоих, вот и все!
И это была почти что правда. После коротких расспросов, Бюто удалось отыскать разносчика, который регулярно обходил соседние фермы на западном побережье. Им оказался пожилой человек, и было нетрудно, тем более за деньги, убедить его в том, что на несколько дней его заменит другой. Труднее оказалось убедить Адриана сыграть эту роль. Ему с большим трудом пришлось привыкнуть к мысли, что ему придется топтать свои башмаки по плохим дорогам вдоль побережья и предлагать свой Паршивенький товар фермерам и крестьянам. Но, бранясь и ругаясь, он все же решил попробовать и после нескольких дней упражнений стал даже получать удовольствие от своей новой профессии. Чаще всего фермеры принимали его хорошо. Они предлагали ему глоток сидра, а иногда даже хороший обед, перед тем как отправить спать на сеновал в ригу. К тому же ему удалось выведать кое-что интересное: ведь в деревне все немного болтливы по натуре, а дамы из Овеньера, естественно, возбуждали у всех с трудом скрываемое любопытство. И особенно– знатная англичанка! Говорили, что она графиня и даже фаворитка короля Георга! Красота ее, кое-кем уже подсмотренная, была такой, которая всегда возбуждает легенды… или сплетни.
- Предыдущая
- 27/89
- Следующая
