Казнь Дамьена - Эверс Ганс Гейнц - Страница 3
- Предыдущая
- 3/5
- Следующая
Много времени я посвящал верховой езде. Скорее всего, моя горячая кровь требовала какого-то выхода энергии. Однажды, выехав довольно рано, я заблудился, и мне пришлось провести в седле много часов. Когда я, наконец, подъехал к замку, разразилась ужасная гроза и начался настоящий ливень. Деревянный мостик смыло водой. Чтобы добраться до ближайшего каменного моста, мне пришлось бы сделать большой крюк. Я и так весь промок, поэтому храбро въехал в стремительный поток. Однако я значительно переоценил силу своей измотанной кобылы, и течение отнесло меня вниз на порядочное расстояние.
Леди Синтия уже ждала меня в гостиной, поэтому я поспешил принять ванну и переодеться. Вероятно я выглядел немного уставшим. Во всяком случае, она настояла на том, чтобы я прилег на диван. Сев рядом со мной, она погладила мой лоб и запела:
Она гладила мой лоб и пела. Мне представилось, будто я лежал в какой-то волшебной люльке, висевшей высоко на суку дерева. Пел и выл ветер, и моя колыбелька качалась от его порывов. Только бы сук не обломился! Я задумался.
Итак, господа, мой сук обломился, и я упал, причем очень неудачно.
Леди Синтия всегда позволяла мне целовать ее руки – но только руки! Мысль о ее плечах, о ее лбе заставляла меня дрожать всем телом. О! О губах я и думать не смел. Я никогда не говорил ей об этом, но мои глаза предлагали ей сердце и душу – все, все, что у меня было, – в любой день и час. Она брала все это, в ответ давала руки.
Иногда поздними вечерами, когда я сидел с ней, моя кровь вскипала в жилах и искала себе выход, она вставала и тихо говорила: «А сейчас идите и покатайтесь верхом». Она шла в свою комнату в башне, а я тихо следовал за ней. Она брала в рука небольшую книгу в парчовом переплете, читала ее несколько минут, потом вставала, подходила к окну и смотрела в темноту. А я шел в конюшню, седлал лошадь, мчался через парк, а потом – в поля. Там в сумерках я гонял свою лошадь как сумасшедший. Возвратившись, принимал холодную ванну и немного отдыхал перед ужином.
Однажды я отправился на подобную прогулку несколько раньше обычного и возвратился в дом как раз к чаю. Я встретился с леди Синтией в холле, когда шел принять ванну.
– Когда будете готовы, – сказала ома, – приходите, в башне вас ждет чай.
На мне было кимоно.
– Мне нужно одеться, – ответил я.
– Приходите так, как есть.
Я забрался в ванну, включил душ и через несколько минут уже был готов и направился в ее комнату. Она сидела на диване с книжкой в руке, которую отложила в сторону, когда я вошел. Она, как и я, была в халате – чудесном кимоно пурпурного цвета, расшитом золотыми цветами. Она налила мне чаю и сделала бутерброд. Я проглотил хлеб, быстро выпил горячий чай. Все мои члены тряслись. Наконец, из моих глаз полились слезы. Я опустился на пол, взял ее за руки и прижался головой к ее коленям. Она не отстранила меня. Потом встала.
– Вы можете сделать все, что хотите, – все. Но вы не должны говорить ни слова. Ни слова, слышите, ни слова!
Я не понял, что она имела в виду, но встал и кивнул головой. Медленно она подошла к узкому окну. Я не мог взять в толк, что мне делать и в конце концов молча приблизился к ней.
Я стоял в нерешительности, не шевелясь, слушая ее легкое дыхание. Потом медленно нагнулся к ней и коснулся губами шеи. О, это прикосновение было таким нежным: так не смогла бы ее поцеловать даже бабочка. По всему ее телу пробежал легкий трепет – она почувствовала этот поцелуй. Я целовал ее плечи, ее приятно пахнувшие духами водоем, ее милые уши – очень нежно, очень мягко, смущенно, по-мальчишески. Мои пальцы искали ее руки и ласкали их. С ее губ сорвался вздох и растворился в вечеряем воздухе. У меня перед глазами стояли высокие деревья, я слышал пение позднего соловья.
Я закрыл глаза. Нас не разделяло ничего, кроме небольшого куска шелка. Я глубоко дышал и слышал ее дыхание. Ее тело пылало огнем. Она схватила моя руки и прижала их к своей груди. Не помню, как долго я держал се так. Ее тело ослабло, казалось, она сейчас упадет в обмерок. Петом она взяла себя в руки и тихо сказала:
– Уходите.
Я тут же отпустил ее и на цыпочках вышел из комнаты.
В тот вечер я больше ее не видел, и мне пришлось ужинать в одиночестве. Что-то произошло, но я не знал что. Тоща я был очень молод.
На следующее утро я ждал ее у часовни. Леди Синтия, входя в нее, кивнула мне. Она преклонила колени и принялась молиться, как делала это каждое утро.
А через несколько дней она снова сказала: «Приходите вечером!» И при этом не забыла добавить: «Вы не должны говорить ни слова!»
Мне было восемнадцать лет, и я был очень неопытным и неловким. Но лепи Синтия была женщиной умудренной жизнью, и все происходило так, как ей хотелось. Она не говорила ни слова. Молчал и я. Разговаривала наша кровь. Сэр Оливер вернулся из поездки, когда мы с леди Синтией ужинали. Когда я услышал в коридоре его голос, мое лицо стало белее скатерти. Это был не страх – нет, конечно же, не страх! Просто я к тому времени забыл, что в мире существует этот человек – сэр Оливер!
В тот вечер сэр Оливер был в хорошем настроении. Конечно, он заметил мое смущение, но не выдал этого ни малейшим жестом. Он ел, пил, говорил о Лондоне, рассказывал 6 театрах и лошадях. После ужина он извинился, похлопал меня по плечу и, как всегда, вежливо пожелал своей жене спокойной ночи. И все-таки он выдержал небольшую паузу, как бы выжидая, что я буду делать. Я не знал, что предпринять, поэтому пробормотал, что устал, поцеловал руки леди Синтии и вышел. Всю ночь я не сомкнул глаз. Меня проследовала мысль, что сэр Оливер обязательно придет ко мне. Я настораживался при каждом шаге, раздававшемся в замке, уверенный, что это сэр Оливер. Но он вес не приходил. Тогда я разделся, лег в постель и стал размышлять, что произошло за время его отсутствия и что же будет дальше.
Одно казалось ясным: я должен все ему рассказать, должен предоставить себя в его распоряжение. Но к чему это приведет? Я знал, что дуэли в Англии уже не практикуются, и что си просто высмеет меня, даже если я только упомяну об этом. Но тогда что еще? Неужели он потащит меня в Суд чести? Он меня? Это было бы еще более смехотворным, да и, конечно, не принесло бы ему удовлетворения. Кулачный бой? Он гораздо крупнее, шире и сильнее меня и являлся одним из лучших боксеров-любителей в Англии. Я же не имел ни малейшего представления об этом виде спорта. Той малости, которую я знал, он обучил меня сам. И тем не менее я был просто обязан дать ему возможность бросить мне вызов, а там будь что будет.
Но потом я подумал, не будет ли это предательством по отношению к леди Синтии. Пусть он покалечит меня! Но она, милая, святая женщина… Что будет с вей? Ведь она ни в чем не виновата. Вся вина лежала лишь на мне, на мне одном, и каждая моя клеточка прониклась этим чувством вины. Я приехали ее дом… С первого взгляда влюбился в нее, преследовал, караулил, ходил за ней по пятам. Не удовлетворяясь тем, что она давала мне свои белые руки, я хотел ее больше и больше, моя страсть становилась сильнее и сильнее, пока…
Это правда, я с ней не разговаривал. Но разве моя кровь не кричала каждый час о любви к ней? Зачем нужны были слова, когда пели мои глаза, когда мое тело трепетало при одном ее виде? Ее, грубо отвергнутую мужем, предавали и оскорбляли каждый день на моих глазах, а она страдала и переносила эти муки, как святая, – о, нет, на ней не было и тени вины! Чудом она поддалась искушению, которое приготовил для нее соблазнитель, следовавший за ней по пятам. Но даже тоща, даже тоща она оставалась святой! Она пошла на это скорее из собственного великодушия, из жалости к юнцу, которого пожирало чувство к ней. И она так стыдилась этого, что запрещала мне разговаривать с ней в минуты близости. Она ни разу не обернулась ко мне, ни разу не заглянула мне в глаза…
- Предыдущая
- 3/5
- Следующая
