Флорентийка - Бенцони Жюльетта - Страница 59
- Предыдущая
- 59/71
- Следующая
– Разумно! Но если ты не был в Прато, где же ты был?
– Я действовал за правосудие, в то время как мой слуга преследовал убийцу Франческо Бельтрами.
Лоренцо вздрогнул, взгляд его загорелся:
– Он нашел его?
– Это Марино Бетти, управляющий Бельтрами, который предал его ради прекрасных глаз донны Иеронимы. Впрочем, я догадывался…
– У тебя есть доказательства?
– Нет. Только абсолютная уверенность…
И Деметриос рассказал, что произошло в таверне на берегу реки.
– Он его не убил, так как считал, что не он должен отомстить, – добавил он.
– Без доказательств Сеньория никогда не согласится его арестовать. Они были довольны тем, что позволили своим прислужникам разграбить дворец Бельтрами, и, если бы не я, они уже наложили бы руку на сказочное наследство… Каждый хочет урвать себе кусок…
– Эстебан думал не об этом, а о том, что дочь погибшего должна сама за все отомстить!
– Фьора? – Лоренцо пожал плечами. – Неизвестно, что с ней стало. Сегодня с утра по городу ходят самые противоречивые слухи. Думали, что она сбежала, чему я ни минуты не верил. Теперь говорят о похищении, и только что ко мне с визитом приходила молодая Кьяра Альбицци. Она требовала справедливости в отношении своей подруги и кричала еще громче, чем испанский монах. Она даже сказала, что считает, что Фьору Бельтрами убили, так же, как и ее отца.
– Верная подруга, – вздохнул Деметриос, – какой подарок богов! Это требует мужества, когда целый город превращается в стаю зверей, жаждущих крови и бросившихся по следам бедной лани.
– До тех пор, пока городами не начнут править философы, – вставил Марсилио Фичино, – не прекратятся людские страдания…
– Жажда крови и любовь к деньгам – вот два неизлечимых порока, которые в одинаковой мере присущи философам и не философам, – возразил Деметриос. – И Платон не всегда прав. Что касается слов молодой Альбицци, она была права, когда боялась худшего: донну Фьору едва не убили…
– Когда? Кто? И откуда ты это знаешь?
– Когда? Этой ночью. Кто? Пьетро Пацци. Где? Ты ведь забыл спросить, где?.. У Вираго!
Лоренцо вскочил со своего стула. Все лицо его вспыхнуло.
– У этой женщины?.. Но что…
– Но что там делала любимая дочь Франческо Бельтрами? Вот прекрасный вопрос, на который я отвечу с удовольствием, так как это я убил кинжалом горбуна, помешав ему задушить донну Фьору! Сядь, сеньор, я раскрою перед тобой еще один круг ада, о котором забыл Данте…
Придвинув к себе табурет и усевшись на него, Деметриос рассказал своим слушателям о страданиях, выпавших на долю Фьоры, начиная с того момента, как ее оторвали от горьких переживаний и вынудили защищать собственную жизнь. Рассказывал он без пафоса, короткими, точными фразами, зная, что воображение его слушателей восполнит детали. Задолго до окончания повествования Лоренцо отбросил свой стул, который упал прямо на драгоценные плитки пола, но даже не подумал его поднять, а начал расхаживать по комнате, опустив голову и сжав руки за спиной.
Когда Деметриос замолчал, он взорвался:
– Монахини Санта-Лючии, способные предать существо, которое им доверили! Пацци, плетущие нити заговоров в моем городе, у меня под носом! Фьора, такая чистая, такая красивая, отдана на поругание!
Он внезапно остановился перед греком:
– Разумеется, она у тебя?
– Где ты хочешь, чтобы она была еще? Надеюсь только, – добавил, улыбнувшись, Деметриос, – что ты не расскажешь об этом твоему другу фра Игнасио. Он бросил бы нас обоих в один костер…
По взгляду, которым одарил его Лоренцо, грек понял, что зашел слишком далеко, и извинился, объяснив свою неуместную фразу возмущением, которое он испытал, слушая испанского монаха. И добавил в завершение:
– Тебе остается сказать мне, что я должен делать.
Лоренцо не ответил. Он размышлял. Но заговорил каноник-философ:
– Меня интересует один вопрос, Деметриос, и прошу извинить меня, если покажусь нескромным. Ты уже зрелый мужчина, человек науки, далекий от забав юности. Почему ты так интересуешься этой девушкой? Из-за ее красоты? Учитывая, что ты – грек, это вполне объяснимо…
– Действительно, мне тяжело смотреть, когда гибнет произведение искусства. Но что касается донны Фьоры, здесь другое… Ты знаешь, что я советуюсь со звездами, и иногда мне бывают необъяснимые видения, касающиеся будущего. И вот такое видение было мне однажды вечером, во время турнира, когда я встретил эту девушку…
– Что же это было за видение? – спросил Фичино с любопытством.
– Предпочитаю не говорить об этом. Но благодаря ему я установил дату и место ее рождения и составил ее гороскоп, который во многом близок к моему. Я узнал наверняка, что скоро она потеряет своего приемного отца, что ей понадобится помощь, и решил связать себя со звездой, свет которой был неясен, но которая однажды, может быть, ярко загорится…
Подошедший Лоренцо внимательно слушал слова грека. Он положил руку ему на плечо:
– Раз ты знаешь ее судьбу, почему спрашиваешь меня, что ты должен делать?
– Я знаю не все… и ты господин. Теперь ты знаешь всю правду, что касается ее. Почему бы не поступить с несчастной женщиной по справедливости? Ее отец мог себя упрекнуть только в одной лжи, такой естественной, а она совершенно невиновна. Не достаточно ли она настрадалась?
– Если, говоря о справедливости, ты думаешь вернуть ей дворец, ее состояние и все возвратить на прежнее место, как было когда-то, то это невозможно. Народ не допустит этого. В его глазах Фьора Бельтрами – дьявольское создание. Придется охранять ее днем и ночью. И потом… Я уже не так уверен в преданности покойного Бельтрами…
– Как это возможно? – возмутился Марсилио Фичино. – Это был самый великодушный, самый честный и самый открытый человек, какого я знаю… после тебя!
– Тогда как объяснить вот это?
Лоренцо подошел к одному из шкафов и достал оттуда малахитовую шкатулку, открыл ее и извлек пергаментный свиток, который развернул перед Марсилио.
– Анджело Донати, которому я доверил, с согласия Сеньории, временное правление делами Бельтрами, получил от банка Фуггеров в Аугсбурге просьбу об оплате векселя, выданного Франческо Бельтрами мессиру Филиппу де Селонже, на сумму сто тысяч золотых флоринов…
– Вот это да! – воскликнул Фичино. – Кругленькая сумма! Королевская подать!
– Кому? Самое интересное – это то, что по просьбе Селонже эти деньги были переведены в казну герцога Карла Бургундского. Вот почему теперь я сомневаюсь в верности Бельтрами. Он знал о моем тесном союзе с королем Франции Людовиком и, однако, вложил деньги, и немалые, в военную казну его врага, а значит, и нашего врага. Если бы Карл Смелый осуществил свою мечту о создании империи, тотчас же разразилась бы война между нами, Савойей и Миланом, его союзниками, ставшими всемогущими… Я это называю предательством!
– Не торопись судить, пока у тебя в руках нет всех подробностей дела, – сказал Деметриос. – Этому должно быть объяснение… и простое, оно только пока закрыто для тебя. Ты должен верить покойному, которого любил. Скажи мне, что ты решил по поводу его дочери?
– Пусть она пока останется у тебя. Там Фьора будет в наибольшей безопасности, при условии, если она ни под каким предлогом не покинет жилища и будет стараться, чтобы ее никто не видел. Ее знают во Фьезоле. А затем мы решим ее дальнейшую судьбу, я должен подумать!
Сказано это было сухим тоном, и Деметриос подумал, что было бы глупо, даже опасно, настаивать. Лоренцо мог быть при случае чрезвычайно жестоким, если он считал, что его предали, и в душе его были неизведанные потемки.
Деметриос поднялся, собираясь уходить.
– Я передам твои слова донне Фьоре, но прежде чем проститься, могу ли я просить тебя об одном одолжении?
– Проси!
– Это бедное дитя беспокоится о некой Леонарде, которая ее воспитала и к которой она была очень привязана. Женщина исчезла в тот день, когда дворец был разграблен. Возможно, что донна Кьяра Альбицци знает, где она находится. Сам я не могу прийти к ней, не вызвав подозрений и неприязни со стороны ее семьи.
- Предыдущая
- 59/71
- Следующая
