Фиора и Папа Римский - Бенцони Жюльетта - Страница 6

• Предыдущая
• 6/74
• Следующая

При появлении повозки в толпе воцарилось молчание. Внешний облик осужденного, его гордый вид внушали к нему несомненное уважение.

Все хорошо знали, что Филипп де Селонже принадлежал к одной из самых знатных семей Бургундии, что он — кавалер ордена Золотого Руна и что он был другом Карла Смелого. Ко всему прочему, он был еще красив, и немало женских глаз увлажнилось от слез. Что касается мужчин, то для них он был олицетворением роскоши и величия прошлого, возвращения которого большинство из них не желало, вероятно, потому, что оно почти разорило их, но которое по — прежнему оставалось для них образцом для подражания. Люди сдернули со своих голов капюшоны и колпаки, женщины перекрестились.

Скорбный экипаж медленно продвигался сквозь толпу, дорогу для него прокладывали вооруженные алебардами солдаты. Но вдруг они остановились, наткнувшись на живую преграду. Какой-то одетый в черное человек, размахивая шпагой, вспрыгнул на эшафот и громко закричал:

— Народ Бургундии, неужели ты стал таким трусливым и безвольным, что невозмутимо позволяешь убивать на твоих глазах лучших людей? Этот человек не совершил никакого преступления. Он хотел всего лишь, чтобы наша древняя страна осталась независимой. Он хотел, чтобы она сохранила верность своей герцогине, мадам Марии. Только она имеет право распоряжаться нами, а людям французского короля здесь не место…

Народ Бургундии, когда-то ты был гордым и смелым, а теперь Напоминаешь стадо баранов! Очнись! Если ты не сделаешь этого, то, возможно, уже завтра сам взойдешь на этот эшафот…

— Остановись, Матье! — крикнул Филипп. — Уходи! У тебя ничего не получится!

— Как раз ты-то мне и нужен, — выкрикнул Прам, все еще размахивая шпагой.

Палач между тем оставался без движения, закон запрещал ему касаться человека, если он не был осужден правосудием.

— Идите же, трусы! Очнитесь! Помогите мне!

Его живые черные глаза, казалось, одновременно поспевали повсюду, наблюдая за сумятицей, которую произвела в толпе его речь, и смутно надеясь на спасительную помощь, но к нему уже приближался отряд солдат, окруживших эшафот. На трибуне Жорж де Латремойль вскочил с места, отдавая какие-то приказы, но его не было слышно, потому что в это самое время со всех сторон стали раздаваться крики. «Помиловать! Помиловать Селонже!»— вопили из толпы, но никто не двигался с места.

— Уходи прочь, Матье! — кричал в отчаянии Филипп. — — Тебя убьют, я хочу, чтобы ты жил!

Но Матье де Прам не хотел ничего слышать. Он уже начал сражаться с солдатами, которые ринулись на эшафот с рвением, порожденным его неистовой яростью. Увы, он был бессилен против целого взвода дюжих молодцев. Мгновение спустя он был укрощен и связан по рукам и ногам. Четверо солдат взвалили его себе на плечи, словно какой-нибудь тюк. Ему не стали затыкать рот, и он горланил как одержимый, выкрикивая в адрес толпы, не захотевшей прийти ему на помощь, оскорбления.

— Вы сборище трусов! Скоро вы узнаете, как тяжела рука короля Франции! Прощай, Филипп, прощай! Передай монсеньору святому Пьеру, что я в скором времени буду у него.

Вскоре он исчез за поворотом на улице Сен-Жан. Осужденный попытался утереть плечом слезу, пробежавшую у него по щеке. А на трибуне французский губернатор уже успокоился и сделал знак. Пора было начинать казнь.

Упряжка остановилась напротив помоста. Монах помог осужденному выйти из телеги, но, поднимаясь на эшафот, Филипп от его помощи отказался. Добравшись до верха, он пересек обитый черным драпом настил и приблизился к трибуне.

— Сохраните жизнь этому безрассудному человеку, мессир губернатор! Матье мой друг, и он хотел доказать мне это. Он прекрасно знал, что у него нет никаких шансов.

— Он попытался взбунтовать народ. Такое доказательство дружбы заслуживает смертной казни!

— Разве это преступление, если мы хотим оставаться теми, кто мы есть? Бургундцами?

— Бургундия забыла, что она лишь удельное владение французской короны. Ваша независимость — не что иное, как предательство. Это не раз доказали ваши герцоги, вступая в союз с англичанами. И теперь король восстановит свои права!

— Его права?

— Неотъемлемые! Еще несколько дней — и ваша герцогиня выйдет замуж за наследника императора. Неужели вам так хочется стать немцами? Мы, французы, не допустим этого! Выполняй свое дело, палач!

— Думайте о боге, брат мой! — прошептал монах, подойдя к Филиппу, и приложил к его губам небольшое распятие из черного дерева, которое тот почти машинально поцеловал.

Он ощутил, как его охватывает чувство безграничной грусти.

Все, за что он сражался, оказалось обманом! Раздираемая между империей и Францией Бургундия не имела больше никаких прав на собственную независимость. Войдет ли она в состав империи или станет французской провинцией, какое это имело теперь значение, если он никогда этого не увидит.

Отказавшись от повязки на глаза, предложенной ему палачом, осужденный обвел взглядом площадь, запруженную людьми, их напряженные лица, огромные деревья, и еще выше — лазурное небо, исчерченное стремительным полетом ласточек.

Затем он твердой поступью подошел к плахе, улыбнулся в знак прощения заплечных дел мастера, который, встав на одно колено, молил простить его, и в свою очередь склонил колени.

— Фьора! — прошептал он. — Я так любил тебя и люблю по-прежнему. Не забывай меня!

Без малейшего трепета Филипп де Селонже опустил голову на грубый деревянный чурбак и закрыл глаза.

Палач поднял свой меч…

Фьора была уверена, что на свете нет места прекраснее, чем ее замок на берегу Луары. Она полюбила его сразу же, как только увидела за поворотом дороги, которая, продолжаясь дальше за стенами Тура, вела в монастырь Сен-Ком. И хотя все это происходило зябким январским утром, когда природа, охваченная зимним холодом, дремлет в ожидании весны, но даже тогда этот дом был необычайно привлекателен!

Выстроенный из кремового туфа и розового кирпича в виде восьмиугольной башенки, по обеим сторонам которой были расположены прямоугольные строения, дом сверкал всеми своими нарядными окнами из разноцветного стекла. Вокруг замка простирался обширный сад, который с одной стороны спускался к реке, а с другой — переходил в лес, примыкавший к крепостным стенам Ле-Плесси-ле-Тур, королевского замка, где накануне Фьоре и ее спутникам был оказан самый теплый прием. Еще дальше к северу располагался старинный монастырь, находившийся на островке, погруженном в сиреневатый туман, из которого таинственно проступали его высокие колокольни, как бы устремленные к небу. Все это напоминало рисунок, благоговейно выполненный каким-нибудь набожным художником.

Дорога, ведущая в этот небольшой замок, была достаточно широка, чтобы по ней могла проехать двухколесная карета.

Должно быть, она была уже старой, потому что вклинивалась меж поросшими густой травой склонами, на которых уже пробивались первые нежные побеги примулы и фиалки.

По обеим сторонам возвышались на фоне бледно-голубого неба старые дубы с кривыми, поросшими серым лишайником ветвями. Своими кронами они образовывали нечто вроде высокого свода, который летом, вероятно, давал желанную прохладу и за которым виднелся как на ладони весь дом, словно излучающий дружелюбие и, казалось, раскрывший свои объятия навстречу желающей найти здесь свое убежище путнице.

После леденящих туманов Лотарингии и нескончаемых снегов Шампани спокойная холмистая местность долины Луары, ее чистый прозрачный воздух и величественное сияние ее синих вод создавали у путешественников впечатление, что они переместились из сурового чистилища в безмятежное жилище избранных. Гнев и печаль молодой женщины несколько поутихли.

Смягчилось выражение ее лица, омраченное теми воспоминаниями, которые она увезла с собой из Нанси. Леонарда, ее верная спутница, мысленно возблагодарила за это всевышнего.

Как бы давно старая дама ни жила на свете, а такого она еще не видела. Два дня спустя после похорон Карла Смелого Фьора неожиданно появилась в ее плохо отапливаемой комнате. Она ступала босиком по холодным каменным плитам, едва прикрытая покрывалом, которое она придерживала на груди, копна черных волос рассыпалась по плечам, глаза метали молнии. Не потрудившись даже поздороваться, Фьора дрожащим от гнева голосом распорядилась, чтобы упаковали вещи и послали узнать, находится ли еще во дворце посланник короля Дуглас Мортимер. Если он еще не уехал, надо попросить его приготовить лошадей и быть готовым к отправлению через час.

• Предыдущая
• 6/74
• Следующая