Фиора и Папа Римский - Бенцони Жюльетта - Страница 17

• Предыдущая
• 17/74
• Следующая

Эти последние слова не понравились Леонарде.

— У нас совсем другой случай! — сказала она сухо. — На нашу молодую госпожу обрушилось огромное несчастье. Под его влиянием она может лишиться рассудка. Этой ночью я посмотрю за ней, и, если назавтра она будет все в том же состоянии, тогда мы посмотрим, что можно будет сделать. Сегодня вечером мы ограничимся тем, что заставим ее выпить немного липового отвару с медом.

Добрая женщина покорно стала готовить все необходимое, а Леонарда тем временем устроилась у кровати Фьоры. Она поступала так довольно часто, когда в детстве та болела или просто была сильно возбуждена, — и, взяв ее лежавшую на покрывале руку, поднесла к губам, не пытаясь больше скрыть слез, которые она все это время сдерживала.

«Боже, — мысленно молила она, — не забирай ее у меня, заклинаю тебя! Не позволяй ее сознанию отправиться вслед за тем, кого она так любила, не дай погрузиться ей во мрак безумия. Вспомни о ребенке, который должен родиться и у которого уже нет отца. Не лишай же его матери! Я знаю, что она еще будет страдать, знаю, что она на пороге новых тяжких испытаний и что милосерднее было бы лишить ее разума, но…»

Ей пришлось прерваться, когда Фьора застонала. Леонарда подняла голову и увидела, что та смотрит на нее расширенными от страха глазами.

— Мне больно! — прошептала она — — Как от удара ножом, вот здесь, внизу живота!

Она была захвачена врасплох этой острой и внезапной болью, которая вновь вернула ее к жизни. Чтобы избавиться от боли, Фьора повернулась на бок и поджала ноги, но боль не отпускала. Она распространялась внутри ее обжигающе горячей волной, и Фьора, которая была все еще в плену своей скорби, не могла понять, откуда она исходит.

Леонарда, отбросив одеяло и простыню, уже осматривала ее, осторожно ощупывая раздувшийся живот. Взгляд Фьоры молил о помощи, а сама она напоминала сейчас затравленного зверька.

Под руками Леонарды боль вдруг утихла, одновременно Фьора почувствовала, что простыни под нею стали влажными…

— Что… что со мной? — испуганно прошептала она. Ей показалось, что, несмотря на текущие по щекам Леонарды слезы, лицо ее просветлело.

— Ничего, моя голубка, ничего страшного, так и должно быть! Скоро появится ребенок. Вам понадобится капелька мужества.

— Мужества? У меня его больше нет и, наверно, не будет никогда! Филипп! Мой Филипп!

Боль внезапно вернулась, мгновенно вытеснив скорбь, заставила Фьору испытать страшные физические муки, через которые проходят все роженицы. Перонелла, вошедшая с липовым отваром, с первого взгляда поняла, что происходит.

— Ребенок? — воскликнула она радостно. — Сейчас я приготовлю все, что нужно!

Она немедленно принялась растапливать в комнате камин и затем поставила на огонь котел с водой. На кухне тоже грелась вода. Перонелла подумала, что она всегда пригодится. После этого она согрела простыни, чтобы заменить ими те, на которых лежала Фьора, и приготовила чистое белье, полотенца, салфетки. А Леонарда по-прежнему оставалась в изголовье роженицы, которая, ухватив ее за руку, не хотела от себя отпускать.

Как долго длился этот нежданно налетевший и подхвативший Фьору шквал страданий? Она не могла этого определить, но ей показалось, что целую вечность. Время как будто растворилось, а вместе с ним и память обо всем, кроме мучительной боли, терзавшей ее тело. Исчезла даже скорбь. И только боль ни на минуту не отпускала ее.

Ребенок, словно исполин, разбивающий стены своей темницы, принялся сокрушать внутри ее все перегородки, чтобы скорее выйти на свет. В этом океане невыносимых мучений только заботливое лицо Леонарды, освещенное бликами пламени из камина, рука Леонарды, крепко державшая ее руку, и голос Леонарды, тихо произносивший ободряющие слова, помогали ей сохранять силу духа.

Фьора уже не кричала, но с ее пересохших губ, которые Перонелла время от времени смачивала водой, продолжали срываться стоны. Она задыхалась от этой неиссякаемой боли, которую нельзя было прекратить ни силой, ни волшебством, ее надо было вытерпеть, подождать, пока не наступит естественная развязка. Временами Леонарда прикладывала к ее покрытому бисеринками пота лбу полотенце, смоченное в настойке «венгерской королевы». Ее освежающий запах возвращал на время роженицу к жизни, а затем боль вновь брала свое, снова погружая Фьору в пучину страданий.

Изнуренная накануне рыданиями, Фьора отчаянно хотела предаться своей усталости и отдохнуть, совсем немного, чуть-чуть. Ей так хотелось спать!.. Спать! Отрешиться от страданий, забыться… Господи, прекратится ли когда-нибудь эта ужасная боль? Дадут ли ей немного поспать?

Перонелла, знавшая решительно все, что нужно было делать в этих случаях, осматривала время от времени Фьору, которая каждый раз умоляла оставить ее в покое. Затем она сообщала Леонарде на ухо о тех признаках, которые, по ее мнению, свидетельствовали о близком исходе.

Под утро молодая женщина, обессилев, начала уже терять сознание. Тогда Перонелла велела ей собраться с силами и поднатужиться.

— Я не могу… не могу больше… — всхлипнула Фьора. — Дайте мне умереть!

— Вы не умрете, а через несколько минут уже появится ребенок. Еще немного мужества, моя милая!

Мужества? Фьора забыла теперь, что это такое. Тем не менее она почти инстинктивно повиновалась. И вдруг ее пронзила боль, еще более острая, чем прежде, от которой она издала ужасный крик, почти завывание.

Флоран, метавшийся все это время в саду, бросился на колени и заткнул уши руками.

Но это был уже финал. Мгновение спустя Фьора, освободившись от бремени, погрузилась наконец в блаженное забытье, которого она так долго желала. Ей не довелось услышать ни сиплых криков петуха, ни требовательного голоса младенца, которого многоопытная Перонелла похлопывала рукой по попке, ни радостного возгласа Леонарды:

— Мальчик!

Она потеряла сознание…

Когда она очнулась, все было как в тумане. Фьора не ощущала своего тела, которое вдруг лишилось тех цепей, которые удерживали его на этой жестокой, не ведающей сострадания земле.

Эта удивительная иллюзия была так реальна, что Фьора некоторое время пребывала в полной уверенности, что она достигла жилища блаженных.

Однако знакомый голос — то была Леонарда — возвестил ей, что она по-прежнему находится среди живых.

— Она открыла глаза, — сказал этот голос. — Перонелла, живо принесите мне взбитое яйцо в молоке! Ей необходимо подкрепиться.

Фьора бессознательно провела рукой по животу и обнаружила, что он снова стал почти таким же плоским, как прежде. Она вспомнила тогда все, что ей довелось недавно вытерпеть, и спросила все еще слабым голосом:

— А мой ребенок? Что с ним?

— Посмотри-ка, вот он!

Леонарда, державшая на руках маленький белый сверток из тонкого полотна, благоговейно положила его рядом с молодой матерью, прямо ей на руку. Фьора приподнялась и стала рассматривать красное, сморщенное личико в белоснежном обрамлении кружевного батистового чепчика, два малюсеньких кулачка, сжатых возле крошечного носика.

Она отодвинула немного руку, чтобы лучше рассмотреть малыша, своего малыша, и инстинктивно улыбнулась ему.

— Боже, как он безобразен! — выдохнула она, осторожно лаская пальцем его щечку.

— Вы хотели сказать, как он хорош! — громогласно объявила Перонелла, вошедшая с кружкой молока. — Можете мне поверить, это будет красивый малый! Чтобы вас усовестить, скажем только, что он не очень-то на вас и похож…

Леонарда толкнула ее локтем, оборвав на полуслове, но было поздно: Фьора уже пристально вглядывалась в крохотное личико. И ее снова охватила горестная волна скорби, вытесненная было родовыми муками:

— Он похож на своего отца… На своего отца, который никогда его не увидит!

Леонарде пришлось потратить еще немало усилий и слов, чтобы предотвратить новый приступ слез. Закончилось все тем, что Фьора успокоилась, немного подкрепилась и уснула тем восстанавливающим силы сном, о котором ей мечталось накануне во время ночного испытания. Леонарда взяла малютку на руки и отправилась укладывать его в колыбельку, которую она поставила в своей комнате, дабы мать могла отдохнуть в тишине.

• Предыдущая
• 17/74
• Следующая