Выбери любимый жанр

Счастливого Рождества, Тони! - Эксбрайя Шарль - Страница 16

Изменить размер шрифта:

— Договорились, в пять так в пять.

Как это обычно бывает в больницах, прежде чем пустить меня в комнату больного, сиделка разразилась целым потоком нудных напутствий. Можно подумать, я впервые в жизни навещал раненого товарища! Агенты спецслужб куда чаще отдыхают на больничной койке, чем с удочкой на берегу реки.

Иеремия встретил меня цитатой из Писания, которое, похоже, выучил наизусть:

— «Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное».[4]

— Это точно, но попытайтесь все-таки еще немного побыть здесь, с нами, Лафрамбуаз!

— Еще бы! Я вовсе не жажду обрести обещанное Царство, пока сторицей не отплачу тому или той, кто собирался отправить меня туда раньше срока!

— То есть, говоря простым и ясным французским языком, это означает, что вы понятия не имеете, кто именно решил подарить вам на Рождество две-три пули?

— Да, пока я этого не знаю, Тони, но, не беспокойтесь, рано или поздно непременно выясню.

Мы говорили вполголоса, почти шепотом, чтобы тот, кто, возможно, подслушивает под дверью (разумеется, из самых благородных побуждений), не подумал, будто я утомляю больного.

— А теперь, Иеремия, может, расскажете, как было дело?

— Да самым классическим и банальным образом. Естественно, мне бы следовало держаться настороже, но мы, простые полицейские, как-то не привыкли к подобному обращению.

— Слушайте, старина, вы, конечно, самый потрясающий малый на свете, и, хотя мы познакомились совсем недавно, я вас чертовски уважаю и все такое, но, между нами говоря, мне жутко действует на нервы, когда собеседник не желает прямо отвечать на вопрос! Ну, так будете вы по-человечески рассказывать мне, что произошло, или нет?

Моя гневная вспышка, похоже, не произвела на раненого ни малейшего впечатления.

— Сказано же: «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня»[5], — насмешливо изрек он.

— Надеюсь, вы не собираетесь пересказывать мне весь Ветхий Завет?

— Это из Евангелия от святого Матфея, язычник! — хмыкнул Лафрамбуаз. — Просто я не обратил внимания, что за мной уже довольно долго едет какая-то машина и что, когда я собирался войти в дом, мотор заглох. К счастью, у меня пока еще неплохая реакция, но несколько пуль все же попали в цель.

— А что было потом?

— Как — что? Больница… Я был почти в отключке, но не настолько, чтобы не вспомнить, что вы, вероятно, сидите в «Кольце Сатурна» и можете схлопотать такое же угощение. Поэтому я и попросил немедленно позвонить Сальваньяку…

— А почему не мне самому?

— Потому что, если преступники связаны с кабаре, не стоило поднимать там тревогу… иначе они могли бы несколько изменить планы и прикончить вас каким-нибудь иным способом.

— Я, кажется, должен вас поблагодарить?

— Не стоит.

Мы улыбнулись друг другу.

— Когда вас отсюда выпустят, Иеремия?

— Выпустят? Дня через два-три.

— И вы вернетесь домой?

— Черт побери! Надо думать, мне еще очень не скоро разрешат выйти на работу… Как ни жаль, Тони, а, боюсь, теперь вам от меня мало проку.

— Меня гораздо больше заботит ваше намерение торчать дома. Если вас во что бы то ни стало хотят укокошить, вы не сумеете защищаться. Перебирайтесь-ка ко мне в гостиницу, я вас приглашаю.

— Нет, ибо сказано: «Желаю лучше быть у порога в доме Божием, нежели жить в шатрах нечестия».

— О нет! Оставьте меня, наконец, в покое со своим Евангелием!

— Опять мимо, Тони, на сей раз я цитировал Ветхий Завет, псалом восемьдесят третий!

— Иеремия… А вы случайно не знаете, за что вас хотели убить?

Он посмотрел мне в глаза, и я, несмотря на всю незамутненную прозрачность его взгляда, смутился. Ну и странный тип этот неудавшийся пастор!

— Просто-напросто убийца выяснил, что я вам помогаю… Вернее, теперь уже помогал.

— Но, черт возьми, откуда он мог об этом пронюхать?

— От того, кому вы сами сказали о нашем договоре, Тони…

— Но я не…

Я замер на полуслове, вдруг вспомнив, что и впрямь кое с кем поделился радостью, что обрел такого бесценного помощника, как Лафрамбуаз. А раненый не сводил с меня глаз. Поскольку я молчал, не в силах выдавить из себя ни звука, он сам мягко спросил:

— Вы говорили обо мне ей, верно?

От необходимости отвечать меня избавила сиделка — с решительным видом войдя в палату, она мигом вывела меня из затруднительного положения.

— Свидание слишком затянулось, месье.

Я встал.

— Что же, ладно, ухожу…

Я положил руку на здоровое плечо Лафрамбуаза.

— Не мечите икру, Иеремия… Хоть вы и ранены, но все равно сможете оказать мне огромную помощь, особенно если согласитесь еще раз обдумать события и сообщить мне результаты своих размышлений.

— Для этого надо еще, чтобы вы приняли их в расчет…

— Постараюсь.

Неторопливо катя к центру города, я мысленно возвращался к разговору с Лафрамбуазом. В конце концов мне пришлось-таки признать, что о моем альянсе с инспектором, как и о том, что я хочу тайно повидаться с Сюзанной Краст, знала одна Эвелин. В обоих случаях она могла вольно или невольно передать это Сужалю. То, что покушение на полицейского сорвалось, как пить дать, вызвало в лагере противника легкую панику. И, если Эвелин виновна (то есть действовала сознательно), скорее всего, она ожидает бурной реакции с моей стороны и готовится к новому визиту. Поэтому я решил дать ей возможность подольше поломать голову над странностями моего поведения, а потом, свалившись как снег на голову, потребовать отчета. Внезапность нападения поможет мне вывести Эвелин на чистую воду. Решился я на это скрепя сердце, ибо в глубине души никак не мог уверовать в ее двуличие. Вне всякого сомнения, я по-настоящему влюбился, а для любого нормального человека, сколь бы жизненный опыт ни призывал к осторожности, любимый всегда невиновен.

Я остановил машину на набережной, так, чтобы не мешать движению, и закурил. Хотелось еще раз спокойно разложить все по полочкам. Уже слишком давно я вел себя как последний дурак и понимал, что с этим пора кончать. Мимо ехали набитые елками грузовики — до Рождества осталось всего шесть дней. И я с горечью подумал, что, окажись Эвелин ни в чем не повинной, сумей я найти и обезвредить ее недостойного супруга, мы могли бы провести вместе восхитительный праздник… «Восхитительный»! Я невесело усмехнулся. Взбредет же такое в голову! Как и все влюбленные, я не мог выражать свои чувства иначе как в самых глупых и напыщенных словах… А когда агент секретных служб позволяет себе дойти до подобных слабостей, это почти всегда конец. Но, по зрелом размышлении, так ли уж я дорожу своей работой? Смерть Бертрана Тривье, горе Кристиан, внезапно вспыхнувшая моя любовь к Эвелин — все вместе убеждало, что жизнь, во всяком случае настоящая, протекает в иной плоскости и несовместима с этим нечеловеческим ремеслом. А может, на такой лад меня настроило приближение Рождества? Вид закутанных людей, нагруженных всевозможными свертками и спешащих к домашнему очагу, где их ждут жены и детишки? Короче, во мне больше не было священного огня. Я всегда старался оставаться честным хотя бы с самим собой и признавать собственные ошибки, но сейчас вдруг впервые задумался, уж не составляют ли они, часом, истинную радость жизни? Иными словам, если уж говорить всю правду, Эвелин, будь она сто раз виновна, продолжала мне нравиться и в глубине души я хотел не преследовать ее, а защищать от преследований.

Но — к делу. Итак, инженер работает над изобретением, интересующим Министерство национальной безопасности и тем самым правительства других держав — как союзных, так и враждебных нашей стране. В один прекрасный день означенный господин ни с того ни с сего проваливается сквозь землю с практически готовой работой, бросив при этом жену, в которой, по общему мнению, души не чает. Направился ли он в государство, готовое заплатить за его работу гораздо дороже нас? Или его похитили? И какова роль супруги в том или ином случае? Жертва она или сообщница? Ясно только одно: Тривье убили, потому что он расследовал дело об исчезновении Гажана. Сюзанну Краст — за то, что она собиралась рассказать мне все, что знала сама. Лафрамбуаз пострадал за помощь мне. И это — не говоря о том, что я сам чуть не расстался с жизнью. Следовательно, либо Гажан все еще прячется в Бордо и располагает достаточно сильными помощниками, готовыми на что угодно, лишь бы помешать нам найти беглеца, либо он попал в руки людей, способных ради наживы пролить моря крови. Возможен, наконец, и еще один вариант: перед нами классическая история о том, как жена и ее любовник (в данном случае Эвелин и Сужаль) убивают докучливого мужа, а заодно проворачивают выгодное дельце, намереваясь продать изобретение жертвы.

вернуться

Мф. 5.10.

вернуться

Мф. 5.11.