Самый красивый из берсальеров - Эксбрайя Шарль - Страница 11
- Предыдущая
- 11/39
- Следующая
Горячая кровь Тоски снова закипела.
— Господи вечносущий! Просто не знаю, что бы я сделала с такими, как вы!
— Может быть, упокоили бы навеки?
— О Боже! Ну что он пристал ко мне со своими покойниками?! Так кого же я, по-вашему, отправила на тот свет?
И Дзамполь, глядя ей прямо в глаза, отчеканил:
— Берсальера Нино Регацци!
Ему показалось, что девушка слегка пошатнулась, как от удара, но смысл слов еще не вполне дошел до ее сознания.
— Это… это неправда…
— Вчера около полуночи его закололи кинжалом.
И тут гордая, кокетливая Тоска Фьори вдруг превратилась в маленькую, убитую горем девчушку. Несчастная тяжело опустилась на стул.
— Нино… Нино… Нино… — горестно бормотала она.
Инспектор понял, что Тоска не имеет ни малейшего отношения к убийству берсальера, и немного устыдился своего поведения. Он встал.
— Простите меня, синьорина… Я и не подозревал… короче, совсем наоборот… И потом, так или этак вы все равно бы узнали…
Тоска не ответила — она целиком ушла в тот тайный мир, куда не было доступа никому, кроме нее и Нино. Девушка даже не заметила, как полицейский выскользнул из комнаты.
Тарчинини долго стучал в дверь обиталища Дани, пока наконец чей-то надтреснутый голос не предложил ему войти. Комиссар толкнул дверь и оказался в чистенькой, бедно обставленной комнате, вероятно служившей одновременно и столовой, и спальней. В высоком кресле сидела аккуратно причесанная седая старуха в строгом темном платье. Комиссар отвесил изысканный поклон, но не успел произнести ни слова, как услышал вопрос:
— Опять опаздываешь, а?
Мало что могло смутить Тарчинини, но на сей раз он просто окаменел. А старуха, воспользовавшись его молчанием, продолжала:
— Насколько я тебя знаю, снова шалил по дороге? Ну-ка, покажи руки!
— Простите, что?
— Покажи руки, или я тебя хорошенько отшлепаю!
В последний раз Ромео Тарчинини грозили такой карой добрых лет пятьдесят назад, и у комиссара невольно мелькнула мысль, уж не грезит ли он наяву. Сначала священник… теперь эта старуха… пожалуй, многовато на один раз!.. Он машинально протянул руки, и пожилая дама, внимательно осмотрев их, с удовлетворением кивнула.
— Ладно… Хорошо, что ты их вымыл… А уроки выучил?
Нет, этот нелепый разговор не мог продолжаться до бесконечности! Тарчинини взял себя в руки.
— Послушайте, синьора, тут какое-то недоразумение…
— Так я и знала! Ну, что ты еще выдумал в оправдание собственной лени, а? В жизни не видела другого такого бездельника! Слышишь? Сейчас же встань в угол!
— Но, синьора…
— Ну, сам пойдешь или тебя отвести?
И тут Тарчинини вдруг вспомнил, что говорил ему священник о тетке Дани — полупомешанной старой учительнице. Ромео побрел в указанный ему угол, но, прежде чем успел обернуться, снова услышал голос старухи:
— Прошу прощения, синьор, я не заметила, как вы вошли.
Комиссар вздрогнул, решив, что в комнате есть кто-то еще, но нет, они по-прежнему были вдвоем и разговаривала с ним больная тетка Стеллы и Анджело.
— Я уже имел честь приветствовать вас, синьора, — чуть-чуть удивленно заметил он.
— Прошу вас, не сердитесь на меня, синьор, у меня случаются какие-то провалы памяти… Чем я могу вам служить?
Ага, значит, на нее только временами находит…
— Я хотел бы поговорить с вашей племянницей Стеллой…
— Она еще не вернулась, но теперь уже скоро придет… Хотите, подождем вместе?
— С удовольствием.
— Тогда садитесь вот тут, рядом, и…
— И?
Тарчинини увидел, как лицо старухи преобразилось. С него как будто сняли серое газовое покрывало. Молодой задор, бьющий изнутри, настолько оживил его черты, что тетка Анджело и Стеллы, казалось, сбросила много лет в считанные секунды. Она схватила со стола линейку и погрозила Тарчинини.
— А теперь расскажи-ка мне таблицу умножения! И постарайся не сбиться, иначе — береги пальцы!
Сворачивая на виа Неукки, где работала Валерия Беллато, инспектор Дзамполь чувствовал себя немного не в своей тарелке. Перед глазами у него все еще стояла Тоска, как громом пораженная вестью о смерти человека, которого, видимо, и вправду любила. Из-за нее Алессандро стал думать о своей Симоне с меньшей горечью. В конце концов, возможно, он сам отчасти виноват, что они не поняли друг друга и семейная жизнь так и не сложилась? Но инспектор настолько веровал в собственную непогрешимость, что сразу же с возмущением отмел крамольную мысль. И с тем удивительным отсутствием логики, что так характерно для людей, не желающих терзаться угрызениями совести, Дзамполь вдруг воспылал одинаково праведным гневом и против несчастной Тоски, и против певца радостей бытия Ромео Тарчинини. Тем не менее, не желая снова попасть впросак, он решил допрашивать Валерию со всей осторожностью, на какую только способен.
В колбасной «Фабри» свежие и румяные личики продавщиц радовали глаз покупателя ничуть не меньше, чем разложенные среди бумажных фестончиков и цветов деликатесы. Дзамполь сразу заметил невозмутимо спокойную Валерию. Девушка тонкими ломтиками резала мортаделлу для клиента, внимательно наблюдавшего за этой операцией. Одна из девушек тут же подошла к полицейскому и спросила, что ему угодно.
— Поговорить с Валерией Беллато.
— Ma que! В такой час это совершенно невозможно, вы ведь сами должны понимать, а?
— Для меня все возможно, синьорина. Я из полиции!
Девушка так смутилась, что, оставив инспектора, побежала к кассе и что-то зашептала на ухо внушительной матроне, которая показалась Алессандро живой рекламой своих товаров. Кассирша и не подумала выйти из кабинки, где она царила, как некая Юнона колбасно-паштетно-ветчинного Олимпа, а лишь послала к Валерии эмиссара. Девушка тут же вскинула голову и улыбнулась инспектору, как старому знакомцу. Если берсальера прикончила синьорина Беллато, то, похоже, содеянное ничуть не нарушило ее душевного равновесия. Алессандро увидел, как она отошла от прилавка и скрылась за дверью. Девушка, подходившая к полицейскому раньше, отвела его к Валерии. Та стояла у стола в просторной кладовой и на сей раз резала салями, правда, такими же тонкими ломтиками. Можно подумать, она вообще не умела делать ничего другого!
— Вы хотели поговорить со мной, синьор инспектор?
— Да… А не могли бы вы хоть ненадолго остановиться?
— Синьора Фабри терпеть не может, когда мы теряем время попусту.
— Я вижу, вы привыкли ловко орудовать ножом!
— Да я уж почти пять лет тут работаю…
Памятуя о реакции Тоски, Дзамполь думал, как бы помягче сказать девушке о смерти берсальера. А Валерия с четкостью метронома продолжала резать салями, и, казалось, ничто не может нарушить размеренного ритма ее движений.
— Синьорина Беллато… Вы очень любили Нино Регацци?
— Нет.
— Вот как? Однако вчера…
— Это безумица Тоска подбила нас на совершенно дурацкий поступок!.. А мы с Изой ни в чем не можем ей отказать. А что до Нино… в какой-то момент я поверила, будто он и впрямь хочет на мне жениться, ну а потом, в кино, все поняла…
— И вы на него больше не сердитесь?
— Нет… В первую минуту я ужасно разозлилась, но Тоска и Иза куда красивей меня… А уж коль он и вправду сделал ребеночка Стелле, так и вообще говорить не о чем, так ведь?
— Да, как вы верно сказали, говорить больше не о чем…
— Не понимаю…
— Нино Регацци мертв.
Нож почти с той же равномерностью продолжал стучать по доске, и ухо инспектора уловило лишь чуть заметный сбой. Наконец, отрезав еще десяток кусочков салями, Валерия проговорила:
— А отчего он умер?
— Его закололи кинжалом.
— О! Бедный Нино… Мы-то болтали, что хотим его убить, но скорее для смеху… А может, еще какая девушка, которой он морочил голову, так и не смогла простить?
— Где вы провели вчерашний вечер, синьорина?
- Предыдущая
- 11/39
- Следующая
