Выбери любимый жанр

Владимир Ковалевский: трагедия нигилиста - Резник Семен Ефимович - Страница 24

Изменить размер шрифта:

Девушки отправлялись якобы ко всенощной, а сами ехали к Сусловой, у которой их уже поджидали все остальные участники «заговора», то есть, кроме Сусловой и Ковалевского, еще Мария Александровна Бокова, принявшая горячее участие в судьбе сестер.

После двух-трех тайных свиданий брат (так стали называть Ковалевского девушки) уточнил, что ему небезразлично, с которой из них идти под венец: он предпочитает младшую. Анюта в глубине души должна была оскорбиться, хотя виду не подала. «Жених», впрочем, разъяснил, что исходит из сугубо деловых соображений: если младшая сестра «выйдет замуж», то родителям трудно будет препятствовать против того, чтобы с нею жила и старшая; следовательно, удастся обойтись без второго «жениха», тем более что такового пока нет на примете. Софа пришла в восторг от столь остроумной мысли одним выстрелом убить двух зайцев, да и Анюте возразить было нечего…

«Младшая, именно мой воробышек, такое существо, – писал Владимир Онуфриевич брату в Неаполь, – что я и описывать ее не стану, потому что ты, естественно, подумаешь, что я увлечен. Довольно тебе того, что Мария Александровна (величайший женоненавистник) после двукратного свидания решительно влюбилась в нее, а Суслова не может говорить, не приходя в совершенный восторг […]. Несмотря на свои 18 лет, воробышек образован великолепно, знает все языки как свой собственный и занимается до сих пор главным образом математикой, причем проходит уже сферическую тригонометрию и интегралы, работает как муравей с утра до ночи и при всем этом жив, мил и очень хорош собой. Вообще это такое счастье свалилось на меня, что трудно себе представить».

Восторженное, радостное письмо… Но вот что озадачивает: в нем ни слова о том, что предстоящий брак фиктивен, и, значит, свалившееся счастье – призрачно.

Высказывалось предположение: умолчание вызвано тем, что Владимир Онуфриевич просил брата показать письмо Мечникову, который опять работал на Средиземном море вместе с Александром Онуфриевичем, а правду можно было доверить лишь самым близким людям.

Но ведь Мечников в это время – один из лучших друзей обоих Ковалевских, а не только Александра. За неосторожную свою причастность к слухам о «шпионстве» Владимира Онуфриевича он давно уже повинился и всячески старался загладить свою ошибку. Зиму 1867/68 года он жил в Петербурге у Владимира Онуфриевича, и они особенно сблизились.

Умолчание, на наш взгляд, вызвано вот чем.

Фиктивные браки, заключавшиеся с целью освободить девушек от родительской опеки, были в те годы хотя и нечасты, но вполне обычны. Молодые люди венчались, уезжали подальше, чаще всего за границу, где и разъезжались, свободные от каких-либо обязательств друг перед другом.

Но таков ли был уговор между Владимиром и Софьей?

«Я вам нужен столько же, сколько и вы мне, – писал Ковалевский сестрам в первом же письме, – следовательно, и третировать меня следует en consequence11 и поручать все, что вздумаете, не опасаясь затруднять; я работаю тут столько же для вас, как и для себя лично». Эти строки вызваны не простой деликатностью. В том же письме читаем: «Право, знакомство с вами заставляет меня верить в Wahlverwandschaft12, до такой степени быстро, скоро и истинно успели мы сойтись и, с моей стороны по крайней мере, подружиться. Последние два года я от одиночества да и по другим обстоятельствам сделался таким скорпионом и нелюдимым, что знакомство с вами и все последствия, которые оно необходимо повлечет за собою, представляются мне каким-то невероятным сном. Вместо будущей хандры у меня начинают появляться хорошие радужные ожидания, и как я ни отвык увлекаться, но теперь поневоле рисую себе в нашем общем будущем много радостного и хорошего».

Выходит, союз между Владимиром и Софьей не очень-то походил на фиктивный брак в общепринятом смысле!

Нет, истинно супружеских отношений не предполагалось. Но все же речь шла об «общем будущем», и Ковалевский связывал с ним важные перемены в своей судьбе. Не так-то просто было объяснить все это в торопливом послании брату! Не потому ли он счел за лучшее вообще не распространяться на эту тему?

Зато в письмах к сестрам он с воодушевлением расписывал рисовавшееся в его воображении свободное трудовое братство, основанное на общности идеалов и взаимной дружеской привязанности.

На первое место в братстве он ставил, конечно же, своего «воробышка», полагая, что Софья Васильевна станет превосходным доктором или ученым-естествоиспытателем. Анне Васильевне он пророчил будущее талантливой писательницы. Суслова и Бокова, само собой, были врачами. Кроме того, в братство должен был войти Сеченов, который «всегда останется (для одних) или сделается (для других) нашим общим и лучшим другом». Себе же Ковалевский отводил скромную роль особого связующего всех членов братства цемента. В этом он видел «блестящее условие для счастья», для «хорошей и дельной работы в будущем».

Нетрудно, однако, обнаружить недоговоренность, о самого начала возникшую между «женихом» и «невестой», ибо ни он, ни она не признавались друг другу и даже самим себе, что их связывают не только «идейные» побуждения, но и взаимное чувство.

В палибинском уединении сестры часто мечтали о жизни, наполненной радостями полезного труда и аскетического самоограничения. Аскетизм занимал особенно важное место в их проектах. Софа рисовала в своем воображении бедную комнатушку в Гейдельберге (почему-то именно в Гейдельберге), в которой она сидит дни и ночи до полного изнурения, постигая премудрости университетской науки. При этом она учится не математике, которую слишком сильно любила и потому заниматься ею считала непозволительной роскошью, а обязательно медицине. А потом, став доктором, едет в Сибирь, чтобы там, преодолевая немыслимые трудности и испытывая горькие разочарования, облегчить страдания самым несчастным и обездоленным людям на свете – каторжникам и ссыльнопоселенцам…

В этих романтических мечтаниях своеобразно преломились убеждения, воспринятые от Достоевского с его «Записками из мертвого дома» и проповедью милосердного сострадания к Униженным и Оскорбленным, и символ веры нигилистов, то есть крайний утилитаризм, проповедовавшийся Писаревым, Зайцевым и их единомышленниками, которые выше науки, выше искусства ставили непосредственную сиюминутную «пользу».

Узнав о планах «воробышка», Владимир Онуфриевич нисколько не усомнился в их осуществимости и одобрил целиком и полностью. Он посчитал, что «жизнь этого рода сформирует ее характер», а о братстве тотчас забыл и решил вместе с Софой ехать за границу и тоже заняться науками – геологией, физикой и ботаникой. На то, что из него еще может выйти естествоиспытатель-теоретик, как его брат или Мечников, он уже не рассчитывал и хотел лишь подготовиться «школьно», чтобы затем поехать в Сибирь или на Дальний Восток и стать исследователем Камчатки, Уссурийского края, южной границы Сибири, то есть быть поближе к «воробышку».

Сообщая обо всем этом брату, он, правда, добавлял: «А впрочем, кто знает, может быть, найдутся способности заниматься научно». (Описание малоизученных земель он, как видим, не относил к истинно «научной» работе.)

Однако то, каким станет их будущее, ни «невеста», ни «жених» не могли обсуждать всерьез, ибо пока что им предстояло осуществить на деле саму его возможность, то есть устранить препятствия на пути к венчанию.

Прежде всего им требовалось найти способ встретиться «в свете», чтобы познакомиться официально. Тут же нужно было произвести друг на друга «впечатление», так, чтобы последовало приглашение Ковалевскому бывать у Корвин-Круковских. Затем должны были начаться «бывания», причем в короткий срок (весной генеральское семейство, как обычно, отбывало в деревню) следовало разыграть взаимное сближение, возрастающую симпатию, взаимное увлечение, после чего уже естественно бы выглядело официальное предложение…

вернуться

Соответственно (франц.).

вернуться

Сродство душ (нем.).