Коко Шанель - Гидель (Жидель) Анри - Страница 8

• Предыдущая
• 8/78
• Следующая

Находя тысячи оправданий бросившему ее отцу, она затаила неприязнь ко всем остальным членам семьи. У нее в голове не укладывалось, как это дедушка с бабушкой, не говоря уже о дядюшках, тетушках и кузинах, отказались взять к себе ее и сестер. Но, право же, могла ли она, в свои двенадцать детских лет, понять далеко не столь простые мотивы их поведения?

…Несмотря на все, через три года после приезда в Обазин в затворнической жизни Габриель наступил перерыв. Тетушка Луиза и ее супруг Поль Костье, служивший на железной дороге, пригласили ее и двух сестричек провести каникулы у них в Варенн-сюр-Алье, в компании маленькой сестры Луизы – Адриенн и своей дочери Марты.

Варенн-сюр-Алье! Звучит приятно на слух, но этому городишке всего-то с тремя тысячами жителей далеко до живописных красот Обазина или до бьющей ключом жизни Мулена. Вокруг городка только несколько невысоких холмов скрашивают монотонность пейзажа. Здание мэрии сооружено без всякого вкуса, вокзал, где служит дядюшка, по-настоящему отвратителен, улицы почти всегда пустынны. На всем печать серости и смертной тоски, даже на домике, который занимает тетушка Луиза, – впрочем, по каким-то непонятным соображениям, ее здесь называют тетушкой Джулией. Эта банальная каменная постройка, крытая фабричной черепицей и с двумя куртинами цветов, призванными внести сколько-нибудь поэзии во все это обескураживающее убожество, ничем не отличается от многих тысяч обывательских домов, разбросанных по французской земле, а садик кажется перенесенным сюда прямо с парижской окраины.

К счастью для Габриель, каникулы в Варение оказались не такими тусклыми, как того можно было бы ожидать в столь бесцветной местности. Правда, свободы, отнятой у нее в Обазине, она не обрела и здесь – надзор четы Костье за каждым шагом и поступком трех отроковиц был почти столь же строгим, как и неусыпный взгляд монахинь в обители. Но все же дни, проведенные в Варение, подарили девочке и свою светлую сторону. Прежде всего тетушка Джулия поселила ее в одной комнате с Адриенн, что позволило девочкам открыть друг другу самое сокровенное – сколько тут было веселой болтовни, тихого смеха (чтобы тетушка не услышала!), разговоров о своем, о девичьем, которые затягивались до глубокой ночи, а порой и до первых лучей зари! И не надо бояться, что щелкнет окошечко-шпион, выйдет суровая надзирательница и пресечет милый треп, как бывало в Обазине…

Девочка обрела теперь пусть не жизнь в родной семье, которая была так дорога ей в Бриве и которая никогда больше не вернется, но, во всяком случае, что-то похожее на нее. И, хотя в ее отношении к тетушке и дядюшке еще сквозил налет недоверия, ближе родни у нее не осталось. Пусть этот дом не был ее домом, но здесь она все же чувствовала себя раскованнее, чем в суровом каменном интерьере средневекового аббатства. И еще – здесь, в Варение, Габриель время от времени слышала разговоры о том, о чем в аббатстве не могло быть и помину: о моде.

Шитье, которому ее учили в обители, было самого утилитарного свойства – расшить скатерть, окаймить салфетку, раскроить сукно, расширить или заузить юбку… Подобной работы было много и у тетушки Костье, и Габриель научилась сравнительно ловко с нею справляться. Но, кроме шитья вещей для повседневных нужд, тетушка интересовалась шляпами. Она никогда не приобретала их в готовом виде. Покупая в расположенном неподалеку большом городе Виши фетровые заготовки, она перекраивала их на свой фасон, моделировала, как ей подсказывала фантазия, украшала согласно своему вкусу. Под ее ловкими пальцами бесформенные болванки превращались не в те безликие головные уборы, которые мы видим по сто раз на дню, но в оригинальные модели, не встречавшиеся ни в Варение, ни в Сен-Пурсене, ни даже в Виши. Понятное дело, этим скромным изделиям далеко было до неподражаемого шика парижской моды… Ну и что! Представляется весьма правдоподобным, что именно в свете опыта, приобретенного у тетушки Луизы, в душу девочки запала мысль, что шитье – это нечто гораздо большее, чем нитки и иголка… Чем просто применение рутинных технических приемов в скучных повседневных занятиях.

В такие моменты Габриель ненадолго забывала о своей участи оставленной сироты, переставала завидовать судьбе своих более благополучных кузин.

К несчастью, в один прекрасный день кто-то в ее присутствии обронил в разговоре, что Альберт время от времени навешает тетушку Луизу, свою любимую сестру. Нетрудно понять, какую моральную травму причинило ей это открытие. Родной отец, который, оказывается, находит возможность наезжать в этот край, не предпринимает ни малейшего усилия, чтобы повидать собственную дочь!

Вот теперь она действительно почувствовала себя забытой-заброшенной круглой сиротой. Воспользовавшись первым же предлогом, она вбежала к себе в комнату и бросилась на постель, захлебываясь от рыданий.

Эта рана не затянется у нее никогда.

Вернувшись в Обазин, она также не найдет утешения. Даже искренняя привязанность со стороны Адриенн была бессильна успокоить ее.

Впрочем, проведя в Варение всего несколько дней, она нашла себе другую утеху – в чтении, уединяясь для этого на душном чердаке тетушкиного дома. Там, под раскаленной на летнем солнце черепичной крышей, в старинных запыленных чемоданах доживали свой век пустяковые брошюрки, пожелтевшие газетные фельетоны, неумело переплетенные тетушкой. Здесь же она открыла для себя сочинения иных романистов, как, например, Пьера Декурселя и Рене де Пон-Жеста,[8] повествовавших с буйной, утрированной страстью о наивных мелодрамах эпохи. Вот каким слогом описывается, к примеру, попытка насилия молодого богатого вертопраха над бедной фабричной работницей:

«– Клянусь, что не переступлю через этот порог, пока ты не утолишь тот адский жар, что бушует в моем сердце.

Затем денди, точно змей, сжал ее в своих объятиях и прижал к груди.

– На помощь! На помощь! – вскричала Мария. – Пощадите! Пощадите!

– Не будет тебе пощады! Я слишком настрадался!

Опьяненный безумным сладострастием денди уже собрался осуществить свой исполненный цинизма замысел, но Мария, сломленная нахлынувшими на нее эмоциями, мгновенно испустила дух в его объятиях!..»

В свои восемнадцать лет Габриель сложилась в милую юную барышню с белой матовой кожей и очень худощавую. Согласитесь, что в эпоху, отдающую предпочтение дамам в теле и с пышным бюстом, не всегда чувствуешь себя уютно, если у тебя плоская грудь и талия лишь чуть толще, чем у госпожи Полер.[9] Но и у Габриель были свои козыри физической привлекательности. Она обладала особой, самобытной красотой, которая изумляет, возбуждает и побеждает сердца подчас даже в большей степени, чем классические типы красоты.

По мере того как она росла и формировалась ее личность, Габриель все более выказывала, что в Обазине она не на своем месте.

Она все чаще и все более демонстративно закусывала удила. Ее непокорный дух становился все очевиднее. Со своей стороны, ее сподвижница Адриенн взбунтовалась против родной семьи. Ее проживавшая в Бриве тетушка – та самая, которая поместила ее в Обазин – нашла ей выгодную партию. А согласитесь, найти хорошую партию девушке без гроша в кармане, пусть и очаровательной – задача не из легких. Когда ей показали фото жениха – нотариуса, который вот-вот должен был вернуться из поездки, бедняжка Адриенн не смогла сдержаться и отпихнула карточку от себя прочь. Что касается Габриель, то ей с полным основанием дали понять: она ничего не теряет, пускай ждет… Не колеблясь ни минуты, обе девочки улизнули из приюта. Но куда податься без единого франка? Выбора не было – обе, сгорая от стыда, отправились в Варенн, к чете Костье… Нетрудно понять, какой их там ожидал прием. Как только буря улеглась, их попытались водворить обратно в Обазин. Не вышло: настоятельница отказалась обременять себя новыми хлопотами. Она дала понять, что оставит у себя только тех воспитанниц, которые посвятят себя послушничеству в монастыре. Едва ли две маленькие бунтарки годились для такой карьеры…

• Предыдущая
• 8/78
• Следующая