Лунный парк - Эллис Брет Истон - Страница 2

• Предыдущая
• 2/80
• Следующая

Он навсегда остался заложником безумной ярости, которая бушевала вне зависимости от того, насколько благополучными были внешние обстоятельства. И от этого мир представлял для нас смутную угрозу, причину которой мы не в состоянии были уяснить – карта исчезла, компас разбился, мы заблудились. Я и мои сестры необычайно рано познали темную сторону жизни. Поведение нашего отца показывало, что миру не хватает логики и последовательности, что, находясь внутри этого хаоса, люди обречены на провал, и осознание этого отравляло любые наши устремления.

Таким образом, отец был единственной причиной, по которой я поступил в колледж в Нью-Гэмпшире, вместо того чтоб остаться в Лос-Анджелесе со своей девушкой и пойти в Калифорнийский университет, где в конце концов оказалась большая часть моих однокашников из частной школы в предместьях долины Сан-Фернандо. Это было бегство от отчаяния. Но – поздно. Отец уже замарал мое восприятие мира, и его зубоскальство, его сарказм в отношении всего на свете безотчетно прилипли ко мне. Как ни старался я избежать его влияния – ничего у меня не получалось; оно пропитывало меня, формировало, делало из меня мужчину. Те крохи оптимизма, которые у меня еще оставались, истерлись в прах самой его сущностью. Я было полагал, что физическое отсутствие что-то изменит, но затея эта была настолько бессмысленной и жалкой, что первый год в Кэмдене я провел парализованный страхом, в глубокой депрессии. Больше всего мое негодование вызывал тот факт, что из-за боли, и моральной и физической, которую причинил мне отец, я и стал писателем. (Между прочим, он и собаку нашу бил.) Поскольку отец не верил в мои писательские способности, он требовал, чтобы я поступил в бизнес-школу Калифорнийского университета (я недобирал по баллам, но у него были связи), я же хотел подать в колледж, максимально удаленный географически, – школу искусств, чеканил я поверх его рева, в которой бизнес-дисциплины не преподавались. В штате Мэн я так ничего и не нашел и выбрал Кэмден – небольшой гуманитарный колледж, угнездившийся посреди пасторальных холмов Нью-Гэмпшира. Отец, естественно, разъярился и за обучение платить отказался. Зато мой дед, которому на тот момент собственный сын предъявил иск по денежному делу настолько запутанному и сложному, что я так и не уяснил, как и почему все заварилось, выслал необходимую сумму. Я практически не сомневаюсь, что дедушка согласился внести возмутительно высокую плату за мое обучение только потому, что это глубоко задело бы отца, как, собственно, и произошло. Когда я стал посещать занятия в Кэмдене весной 1982 года, с отцом мы уже не разговаривали, что для меня было большим облегчением.

Молчание не прерывалось ни одной из сторон, пока в свет не вышло «Ниже нуля». Под влиянием популярности моего романа отцовская неприязнь странным образом мутировала, превратившись в пылкий восторг, что лишь усилило мое к нему отвращение. Создав меня, отец решил, что это не есть хорошо, и стер меня в пыль, а потом, когда я выдумал себя заново и с трудом обрел плоть, он заделался гордым, хвастливым папашей, который затеял снова войти в мою жизнь, и все превращения заняли буквально несколько дней. Обретя независимость, я стал сам себе хозяин, но все равно чувствовал себя побежденным. Я не отвечал на его телефонные звонки и отказывался от любых контактов, но это не приносило удовлетворения, это ничего никому не доказывало. Я выиграл в лотерею, но так и не выбрался из бедности и нужды. И вот я с головой окунулся в новую, раскрывшуюся передо мной жизнь, хотя такой смышленый и пресыщенный парень из Эл-Эй,[4] как я, мог бы уже уяснить, что хорошего в этом мало.

Роман ошибочно приняли за автобиографию (к тому времени я написал уже три автобиографических романа, ни один из которых не был опубликован, так что в «Ниже нуля» было больше художественного вымысла, чем реальных событий и прикрытых псевдонимами персонажей), а основой для самых скандальных сцен (порнофильм с убийством в финале, групповое изнасилование двенадцатилетней девочки, разложившийся труп в узком переулке, убийство в автокинотеатре) послужили не личные переживания, а зловещие слухи, что ходили в компании, с которой я тусовался в Лос-Анджелесе. В прессе, однако, поднялась ужасная шумиха насчет «шокирующего» содержания романа и не менее вызывающего стиля: короткие емкие сцены, описанные в сдержанных выпуклых хайку. Книга получилась короткая и читалась легко («черная конфетка» – эпитет от «Нью-Йорк мэгэзин» – проглатывалась за пару часов), а из-за крупного шрифта (и коротких, не более двух страниц, глав) она (благодаря «Ю-Эс-Эй тудэй») стала известна как «роман для поколения MTV»; все и вся спешили прилепить мне ярлык – голос нового поколения. Тот факт, что мне едва исполнился двадцать один и других голосов еще просто не было, во внимание не принимали. Я был модной штучкой, а размышлять об отсутствии молодых талантов никому не хотелось. Обо мне написали все существующие газеты и журналы, кроме того, меня пригласили в программу «Сегодня» (где беседа длилась рекордные двенадцать минут) и в «Доброе утро, Америкам, меня интервьюировали Барбара Уолтерс и Опра Уинфри, я появился у Леттермана; на «Линии огня» мы чрезвычайно живо побеседовали с Уильямом Ф. Бакли. Целую неделю я представлял клипы на MTV. По возвращении в Кэмден я закрутил краткосрочные романы с четырьмя девушками, которые до выхода книги не проявляли к моей персоне особого интереса. Среди гостей на выпускной вечеринке, которую отец закатил в «Карлайле», были Мадонна, Энди Уорхол с Китом Харингом и Жаном-Мишелем Баскиа, Молли Рингуадд, Джон Макэнро, Рональд Рейган-младший, Джон-Джон Кеннеди, весь актерский состав «Огней святого Эльма», всяческие виджеи и члены моего громадного фан-клуба, который организовали пятеро старшекурсников Вассара; освещала событие съемочная группа «20/20». Был также Джей Макинерни, чей дебютный роман «Большой город, яркие огня» о молодых людях и наркотиках в Нью-Йорке, вышедший незадолго до этого, принес ему мгновенную славу и сделал моим ближайшим соперником на Восточном побережье. Некий критик в одной из бесчисленных статей, сравнивающих два романа, написал, что если заменить слово «кокаин» на «шоколад», то «Ниже нуля» и «Большой город, яркие огни» можно было бы продавать в отделе «Книги для детей». Нас так часто фотографировали вместе, что публика уже не понимала, кто есть кто, и для простоты нью-йоркская пресса окрестила нас «ядовитыми близнецами».

Получив диплом, я переехал в Нью-Йорк и купил квартиру в доме, где жили Шер и Том Круз, в одном квартале от Юнион-сквер-парк. И пока реальный мир продолжал испаряться из моей действительности, я стал основателем некой общности, которую назвали «литературным Олимпом молодых».

ЛОМ в сущности был компанией, созданной усилиями масс-медиа: бесконечное позерство, все показное – блеск, распущенность, угрозы. Состояла она из группы молодых писателей и издателей до тридцати, которые попросту тусовались вместе, проводя вечера в «Нелль», или в «Туннеле», или в «МК», или в «О-баре», и нью-йоркская пресса, а за ней и национальная, и международная впадали в восторг на грани транса. (Почему? «Монд» объяснил это по-своему: «Американская проза еще никогда не была так молода и сексуальна».) Мы представляли собой новую версию «крысиной стаи» кинозвезд конца пятидесятых, компания состояла из меня (Фрэнк Синатра), издателя, который открыл мое дарование (Морган Энтрекин в роли Дина Мартина), издателя, который открыл Джея (Гэри Фискетджон/Питер Лоуфорд), продвинутого редактора из «Рэндом-Хаус» Эррола Макдональда (Сэмми Дэвис-младший) и Макинерни (наш Джерри Льюис). У нас была даже своя Ширли Маклейн, скрывавшаяся под личиной Тамы Яновиц, которая написала сборник рассказов о прелестных молодых интеллектуалах, в наркотическом дурмане не способных выбраться за пределы Манхэттена, и книжка эта уже много месяцев не слезала с первого места в списке бестселлеров «Нью-Йорк таймс». И все мы были на мега-драйве. Перед нами распахивались любые двери. К нам подходили с распростертыми объятиями и сверкающими улыбками. Мы снимались для модных журналов, в стильных ресторанах, в костюмах от Армани, развалившись на диванах в откровенных позах. Среди наших поклонников были рок-звезды, которые приглашали нас за сцену: Боно, Майкл Стайп, «Деф Леппард», участники «И-стрит-бэнда».

• Предыдущая
• 2/80
• Следующая