Остров мёртвых - Желязны Роджер Джозеф - Страница 11
- Предыдущая
- 11/37
- Следующая
Тут я разозлился. Этот ублюдок, кроме жратвы, может думать только о том, как бы ему преумножить свои капиталы. Соответственно он считал, что и я всe своe время трачу лишь на то, чтобы на Большом Дереве было как можно больше листьев с моим именем.
Ну что ж, пусть пеняет на себя.
— Я хочу треть, — заявил я, — иначе буду действовать самостоятельно.
— Треть?! — на его лице был неподдельный ужас.
Он вскочил на ноги, и тут такое началось! Хорошо, что хоть комната была звукоизолированной и без «клопов». Давненько я не слышал подобных выражений в свой адрес. Он без остановки бегал по комнате, размахивая руками. А жадный, прижимистый торгаш, который сидел во мне, уже подсчитывал прибыли от этих проклятых трубок, пока Бейнер с багровым перекошенным лицом что-то вопил о справедливости.
За долгие годы в моей голове скопилась уйма самой разнообразной информации. Например о том, что в годы моей молодости, на Земле, самые хорошие трубки делали из пенки, либо верескового корня. Глиняные трубки слишком быстро нагревались и их было неудобно держать в руке, а деревянные трескались или слишком быстро прогорали. В конце девятнадцатого века, благодаря постоянным предостережениям медиков о вреде сигаретного дыма, курение трубок испытывало небывалый подъeм. И к началу следующего столетия мировые запасы пенки и вереска были почти полностью исчерпаны. Пенка или точнее гидросиликат магния — осадочная горная порода, встречающаяся среди многовековых отложений морских раковин, спрессованных огромным давлением. Очень быстро все еe выработки истощились, и поставки этого сырья были прекращены. А белый вереск, по латыни Erica Arborea, из корня которого изготовляются трубки, рос лишь в некоторых районах Средиземноморья и достигал крупных размеров, в лучшем случае, лет за сто. Собирали его все кому не лень, ничуть не заботясь о новых посадках для будущего урожая. Поэтому нынешним курильщикам трубок приходится довольствоваться продукцией из пиролитического углерода, а пенковые и вересковые трубки остались лишь в воспоминаниях да у некоторых коллекционеров. Время от времени небольшие залежи пенки обнаруживаются на других планетах, мигом обогащая счастливчиков, которым удаeтся их найти. Но Erica Arborea или что-либо сравнимое с ней нигде, кроме Земли, обнаружено не было…
В наши дни люди, вроде меня или Дюбуа, являют собой редкое исключение. Подавляющее большинство курильщиков предпочитают именно трубки, и цена на вересковый корень может быть очень приличной. Именно такую трубку мне и показывал Бейнер. Следовательно…
— …пятнадцать процентов, — настаивал он. — Это едва позволит мне надеяться хоть на небольшую прибыль.
— Чeрта с два! Этот вереск стоит вдесятеро дороже куска платины такого же веса!
— Ты заставишь моe сердце разорваться, если потребуешь больше восемнадцати процентов.
— Тридцать.
— Фрэнк, будь благоразумен.
— Может быть, бросишь молоть чепуху и перейдeшь к делу?
— Двадцать процентов — это всe, что я могу позволить. Больше нам говорить не о чем. Это тебе обойдeтся в пять миллионов.
Я расхохотался ему в лицо.
Из чистого упрямства я торговался ещe целый час, отвергая одно за другим предложения Бейнера и не веря не единому его слову. Я ведь тоже в этом собаку съел. Наконец мы сошлись на двадцати пяти с половиной процентах и четырeх миллионах. Мне пришлось звонить Малисти, чтобы распорядиться о финансировании этой затеи. Я искренне пожалел, узнав что поднял его с постели.
Вот так мне и удалось уладить дело с вересковым корнем, завершившееся столь удивительным образом. Точнее было бы сказать забавным, чем удивительным. Но, в конце концов, все мы живeм в тени Большого Дерева! Помните об этом? Впрочем, я это уже говорил.
Когда мы, наконец, закончили он похлопал меня по плечу, сказав, что я хладнокровный игрок, и что лучше быть со мной по одну сторону баррикад. Затем мы выпили ещe по одной, и Бейнер стал жаловаться, что ему никак не удаeтся подыскать себе повара-ригелианца и намекнул о желании перекупить у меня Мартина Бремена. Под конец он снова стал допытываться, кто же всe-таки дал мне знать об этом деле.
Потом Бейнер отвeз меня к Башне Бертоля. Мы попрощались, и он уехал. Ливрея подогнала мой глайдер к подъезду ресторана и открыла дверцу. Получив причитающиеся деньги, она выключила улыбку и удалилась. Я поехал в «Спектрум», жалея, что вместо того, чтобы спокойно поужинать в отеле и завалиться спать пораньше, я весь вечер ставил свой автограф на всe новые и новые листья.
Радио в моей машине наигрывало какую-то лeгкую мелодию, которую я лет сто уже не слышал, и в сочетании с начавшимся дождeм, она вызвала у меня чувство лeгкой грусти и одиночества. Машин на улицах почти не осталось, и я прибавил скорость.
На следующее утро, я отправил курьер-грамму Марлингу с Мегапеи, в которой заверял, что Шимбо будет у него ещe до начала пятого периода. Ещe спрашивал, не известен ли ему пейанец по имени Грин-Грин, или что-то в этом роде, причeм может ли он быть связан каким-нибудь образом с Белионом. Я попросил его ответить курьерограммой с оплатой получателем, адресованной на имя Лоуренса Дж. Коннера, п/о Вольная. Подписываться я не стал.
Я планировал в этот же день покинуть Дрисколл и вернуться домой. Курьерограмма — самый быстрый и самый дорогой вид межзвeздной связи, но тем не менее, я был уверен, пройдeт пара недель, прежде чем я получу ответ.
Конечно, я несколько рисковал, посылая депешу подобного рода с Дрисколла, да ещe с обратным адресом на Вольной, если по прежнему хотел сохранить инкогнито. Но я собирался улететь сегодня же и стремился закончить дела побыстрее.
Расплатившись за номер в отеле, я поехал на улицу Нуаж, чтобы окинуть дом Рут прощальным взглядом. По дороге я позавтракал в какой-то забегаловке.
В Мармеладном Дворце меня поджидало кое-что новенькое. Из щели почтового ящика я извлeк большой белый конверт без обратного адреса.
На нeм значилось: «Фрэнсису Сандау, дом Рут Лэрис». Я вошeл в дом и, прежде чем распечатать послание, убедился, что, кроме меня, тут никого нет. Затем я достал из кармана безобидную с виду, тонкую трубочку, несущую тихую, мгновенную смерть любому живому существу, сел в кресло и положил еe перед собой. И лишь приготовившись подобным образом, я наконец вскрыл конверт.
Так и есть. Ещe один снимок.
Это был Ник, старина Ник, Ник-карлик… Покойный Ник. Он скалился сквозь свою бороду, стоя на скалистом утeсе, словно собираясь кинуться на человека, его фотографировавшего.
«Прилетай на Иллирию. Здесь все твои друзья». — Гласила записка, написанная по-английски.
Я закурил свою первую за сегодняшний день сигарету.
О том, кто скрывался под именем Лоуренса Дж. Коннера знали лишь трое: Малисти, Бейнер и Дюбуа.
Малисти был моим агентом на Дрисколле, и я платил ему достаточно, чтобы быть уверенным, что его не подкупят. Правда, к человеку можно применить и другие средства воздействия, но Малисти сам узнал о том, кто такой Лоуренс Дж. Коннер, только вчера, когда произнесeнный пароль «Бе-бе, я чeрная овечка» позволил ему расшифровать специальные инструкции. Так что для применения особых мер воздействия времени было явно недостаточно.
С другой стороны, Бейнер тоже ничего не выигрывал, ставя мне палки в колeса. Ведь мы были партнeрами в совместном предприятии, к тому же достаточно мелком и незначительном, чтобы о нeм заговорили люди. Так, капля воды в море бизнеса. Если изредка интересы наших с Бейнером капиталов каким-то образом и вступали в противоречие, то этот конфликт никогда не носил личного характера. Нет, Бейнер исключается.
Дюбуа тоже не произвeл на меня впечатление человека, который разбалтывает чужие имена и секреты. Чтобы получить от него нужную информацию, мне даже пришлось намекнуть о своей готовности прибегнуть к чрезвычайным мерам.
На Вольной никто не знал, куда и зачем я направляюсь. Никто, кроме моего электронного секретаря, но все сведения о цели моей поездки я стeр из его памяти ещe перед отлeтом.
- Предыдущая
- 11/37
- Следующая
