Двор Хаоса - Желязны Роджер Джозеф - Страница 30

• Предыдущая
• 30/35
• Следующая

— Отец?.. — Голос Джулиана был еле слышен.

— Так он и хотел, — сказал Блейз. — Чтобы его отвезли по ту сторону Двора Хаоса, в запредельную тьму. Это я от Дворкина знаю. За Амбер и за Хаос, в место, которым не правит никто.

— Да, — кивнула Фиона, — выходит, так и сделали. Но остался ли за этой стеной хоть какой-нибудь порядок? Или гроза продлится вечно? Если отец справился с задачей, нам не угрожает никакой особой опасности, все скоро кончится. Но если нет…

— А это не так уж и важно, — сказал я, — справился он или нет. Потому что я — справился.

— Не понимаю, — резко повернулась Фиона. — О чем ты?

— Я думаю, что отец потерпел неудачу. Что он погиб, так и не успев восстановить старый Образ. Когда я увидел приближение этой грозы — более того, на время в нее окунулся, — то понял, что никак не сумею добраться до вас вовремя. Отец после своей попытки переслал мне Камень, чтобы я доставил его сюда — а я не успевал. Бранд преследовал меня буквально по пятам: то выпрашивал Камень, то пытался отнять — чтобы, как он сказал, нарисовать новый Образ. Вот это и подало мне идею. Когда я увидел, что нет никакого иного выхода, то нарисовал с помощью Камня новый Образ. Самое, пожалуй, трудное в моей жизни дело, но я справился. После прохождения волны порядок сохранится, вне зависимости от того, останемся мы в живых или нет. Едва я успел закончить Образ, как Бранд украл у меня Камень. Оправившись после его нападения, я приказал новому Образу перебросить меня сюда. Так что теперь Образ существует и будет существовать, как бы там ни пошли дела дальше.

Фиона на мгновение задумалась.

— Послушай, Корвин, а что, если у папы все получилось? Что тогда будет?

— Не знаю.

— Насколько я понял из объяснений Дворкина, — вмешался Блейз, — два изначально различных Образа не могут существовать в одной Вселенной. Те, в Ребме и Тир-на Ног-те, не считаются, они — только отражение нашего…

— И что же тогда случится? — спросил я.

— Скорее всего произойдет расщепление, где-то образуется новое бытие.

— Новое-то новое, а что будет с нашим?

— Либо полная катастрофа, либо вообще ничего, все останется как прежде, — пожала плечами Фиона. — Я могу найти весьма убедительные доводы и в ту, и в другую сторону.

— Тогда мы опять в исходной позиции, — вздохнул я. — Либо все развалится, причем в самом ближайшем будущем, либо не развалится.

— Похоже на то, — согласился Блейз.

— И не имеет ровно никакого значения, уцелеем ли мы, когда волна нас накроет, — добавил я. — А она не заставит себя долго ждать.

Я снова повернулся к похоронной процессии. За катафалком следовали новые всадники, за ними — строй барабанщиков. Затем колонна пехотинцев с факелами и знаменами. Пение не смолкало, а там, далеко-далеко, за черным бездонным провалом, голова процессии уже приближалась ко Двору Хаоса.

…Как долго я тебя ненавидел, в чем только не обвинял. Теперь все кончено, ни от одного из этих чувств не осталось и следа. Оказывается, ты даже хотел сделать меня королем — совершенно, как я теперь понимаю, не подходящая для меня работа.

Выходит, я не был для тебя пустым местом, что-то для тебя значил. Другим я этого не скажу, никогда. Знаю сам — ну и хватит. И я никогда не смогу думать о тебе так, как прежде. Твой образ уже размывается. Вместо твоего лица я вижу лицо Ганелона. Ганелон был мне товарищем. Рисковал ради меня своей шкурой. Это был ты, но другой ты — ты, которого я прежде не знал. Скольких жен ты пережил, скольких врагов? Много ли было у тебя друзей? Нет, наверное. И как же мало мы о тебе знаем. Никогда не думал, что увижу твои похороны. Ганелон… отец… старый товарищ и враг, я прощаюсь с тобой. Ты будешь вместе с Дейдрой, которую я любил. Ты сохранил свою тайну. Покойся в мире, если ты того хочешь. Я отдам тебе эту увядшую розу, пронесенную мной через ад, я брошу ее в бездну. У тебя останется эта роза и путаница красок в небе. Я буду скучать, мне уже тебя не хватает…

А потом все кончилось. Последний строй появился из-за занавеса, прошел черной дорогой, исчез в направлении цитадели. Молнии все еще полыхали, дождь лился, гром грохотал. Сколько я помню, ни один из участников шествия не выглядел промокшим. Я стоял на краю бездны и смотрел, как они уходят. На моей руке лежала чья-то ладонь, лежала скорее всего давно — просто я ее не замечал.

Я посмотрел на грозу — она снова надвигалась. Бурление в небе словно сгущало мрак.

Слева разговаривали. Разговаривали, похоже, давно, просто я не слышал. Только теперь я заметил, что все мое тело болит, что меня бьет неудержимая дрожь, что я валюсь с ног.

— Пойдем, — потянула меня Фиона. — Полежи. Нас и так осталось мало.

Я покорно отошел от обрыва.

— Ну и что? — Я взглянул на грозу, совсем уже близкую. — Какой смысл? Эта штука накроет нас с минуты на минуту.

— А мы что, обязаны ее дожидаться? — пожала плечами Фиона. — Мы пойдем во Двор, по черному мосту. Оборона уже прорвана. Туда гроза может и не дойти. Она может остановиться на краю бездны. И вообще, нам следовало бы попрощаться с папой.

— Похоже, иного выхода нет, — кивнул я. — Обстоятельства заставляют нас проявить должную почтительность.

Я опустился на землю и глубоко вздохнул. Не знаю, как уж это возможно, но я чувствовал себя еще более ослабевшим.

— Сапоги снять? — спросила Фиона.

— Да.

Она стянула с меня сапог, затем другой. Мои ноги гудели.

— Спасибо.

— Я принесу тебе поесть.

Я закрыл глаза. И задремал. Связного сна я не увидел — слишком уж много плясало в моей голове образов, самых разнообразных. Не знаю, как долго это продолжалось, но затем зацокали копыта приближающейся лошади, сработал старый рефлекс, и я проснулся. По моим закрытым глазам скользнула чья-то тень.

Я открыл глаза и увидел над собой всадника, с головы до ног закутанного в длинный плащ. Он сидел абсолютно неподвижно, не произносил ни слова и смотрел мне в лицо. Собственное его лицо было скрыто краем плаща.

Он глядел на меня — я глядел на него. Никаких вроде бы угрожающих телодвижений, однако этот холодный взгляд выражал явную антипатию.

— Се возлежит доблестный рыцарь.

Я промолчал.

— А ведь мне убить тебя — как раз плюнуть.

Тогда я узнал этот голос, но причина столь пламенных чувств оставалась для меня неясной.

— Я нашла Бореля еще живым, — промолвила Дара. — Он поведал мне, как бесчестно ты взял над ним верх.

Тут уж я не мог ровно ничего поделать. Сам, помимо и против воли, в моем горле возник сухой, иронический смешок. Господи, это ж надо придумать такую ересь! Я мог рассказать ей, что Борель был гораздо лучше снаряжен, что он был свеж и полон сил и при этом требовал поединка. Можно бы добавить еще, что я не считаю войну игрой и что, когда моя жизнь в опасности, я не придерживаюсь никаких правил. Я мог наговорить много самых разных вещей, только какой смысл, если Дара не знала их сама, либо знала, но не хотела с ними согласиться? Кроме того, ее чувства ко мне были вполне очевидны и вряд ли могли мгновенно измениться.

А потому я ограничился одним из величайших трюизмов:

— На все можно взглянуть с разных сторон.

— Мне вполне достаточно одной, — отрезала Дара.

Я хотел безразлично пожать плечами, однако воздержался — слишком уж они болели.

— Знакомство с тобой стоило мне двух самых важных в моей жизни людей, — сообщила Дара.

— Да? Весьма сожалею.

— Ты совсем не такой, как меня убеждали и даже — на какое-то время — убедили. Я видела в тебе человека благородного — сильного, но при этом понимающего и великодушного, иногда — нежного. Честного…

За ее спиной сверкали молнии. Гроза заметно приблизилась. Я не удержался и сказал нечто не совсем пристойное. Дара словно не слышала.

— Я возвращаюсь, — продолжала она, — к своему народу. Сегодня вы вроде бы победили, но Амбер — он в той стороне.

Выпростанная из-под накидки рука указала на грозу. Я молчал и смотрел. Не на бушующие стихии — на Дару.

• Предыдущая
• 30/35
• Следующая