Во дни Смуты - Жданов Лев Григорьевич - Страница 24

• Предыдущая
• 24/46
• Следующая

Громко, внятно читал Минин это послание, не зная того, что оно является как бы завещанием непреклонного духом, но слабого телом старца, который через полгода тихо угас от истощения, от нравственных мук и телесных лишений, каким подвергался в своем заточении.

«Благословение архимандритам, и игуменам, и протопопам, и всему святому собору, и воеводам, и дьякам, и дворянам, и детям боярским, и всему миру от патриарха Гермогена Московского и всея Руссии. Мир вам и прощение и разрешение. Да писать бы вам из Нижнего в Казань к митрополиту Ефрему, чтоб митрополит писал в полки к боярам учительную грамоту да и казацкому войску, чтоб они стояли крепко о вере и боярам бы говорили и атаманам бесстрашно, чтоб они отнюдь на царство проклятого Маринки паньина сына не благословляли, и на Вологду ко властям пишите ж, да и к Рязанскому пишите же, чтобы в полки также писал, к боярам учительную грамоту, чтобы унял грабеж, корчму, и имели бы чистоту душевную и братство и помышляли б, как реклись души свои положити за Пречистыя дом и за Чудотворцев и за веру, так бы и совершили!..

Да те бы вам грамоты с городов собрати к себе, в Нижний Новгород, да прислати в полки к боярам и атаманам, а прислати прежних же, коих ести присылали ко мне с советными челобитными бесстрашных людей: свияжанина Родиона Матвеева да Романа Пахомова, а им бы в полках говорити бесстрашно, что проклятый отнюдь не надобе, а хоти буде и постражете, и вам в том Бог простит и разрешит в сем веце и в будущем; а в городы же для грамот посылати их же, а велети им говорити моим словом. А вам всем от нас благословенье и разрешенье в сем веце и в будущем, что стоите за веру неподвижно, а аз должен за вас Бога молити».

Знакомая всем подпись заключила это спешное, наскоро набросанное послание, в котором сквозили мучительные опасения старца за судьбу родины, чуялось лихорадочное напряжение, с каким он, не выбирая выражений и оборотов, повторяя одно и то же несколько раз, старался сильнее высказать свою главную мысль, врубить ее в сознание тех, кто будет читать тревожный, отчаянный призыв, мольбу: не щадить себя и стать на защиту Руси и православия.

Крупные капли пота выступили на лбу Козьмы, когда он закончил чтение.

Послание пошло по рукам, каждый вглядывался в неровно набросанные, дрожащею, очевидно, рукою выведенные строки, словно хотелось им открыть еще более глубокий, тайный смысл за этими призывами и мольбой. Иные благоговейно целовали подпись, будто касались губами исхудалой, прозрачной руки святителя…

Минин, между тем перешепнувшись с Пахомовым и Моисеевым, о которых поминалось в послании Гермогена, взволнованным голосом, негромко, но решительно, почти властно заговорил:

– Внемлите, други и братья! И ты, святой отец! Час, видно, подоспел… Сил более не хватает выносить обиды от недругов! Хоть кара нам дана и по грехам… Да – Землю всю жаль!.. Робяток неповинных… Али за грехи отцов им тоже погибать? Али для всей Руси пришла теперь погибель!.. Вон и патриарх святейший наказывать строго изволит упросить митрополита Казанского, штоб устыдил разбойников-казаков!.. Сбираются, никак, они Ворёнка сажать на трон да присягнуть проклятому! Теперь не пора для обоюдной свары, для перекоров стародавних. Казаки же – народ крещеный, не вовсе басурмане. Авось одумаются, коли им крепко поговорит митрополит Казанский. Он с ними ладил завсегда. Честной отец, не выполнишь ли приказа патриаршего? До Казани не больно далече. Не съездишь ли, пожалуй!..

– Готов! – коротко отрезал протопоп. – Да со мною, чаю, и еще кто ни есть поедет?

– Вот, наших двое! – указывая на Онучина и Приклонского, подтвердил Минин. – Да, ошшо вот, – дворянин московский, князь Петр Кропоткин… Да разве, кум, тебя ошшо просить! – с поклоном обратился он к дьяку Сменову. – Ты – человек ученой, дело знаешь… И мы тебе все верим же!..

– Я не прочь. Как люди, так и я! – быстро отозвался Сменов. – Нам от людей не отшибаться… Еду, Миныч. Твой слуга, мирской работник!..

– С того тяжкого дни, как пал преславный воевода Прокофий Ляпунов от рук буйных лиходеев, казаков, – рассеялись земские рати, ополченье, што на выручку собралось, врагов прогнать примерялося… Но полки нетрудно снова собрать. Прежние начальники согласны за дело снова взяться… Города нам пишут, что людей дадут, и денег, и припасу… Може, тут есть люди, кто знает, что на местах задумали братья, христиане православные?.. Послушаем их речей.

– Да… Надо бы услыхать! – раздались голоса.

– Чаво много баять! Калуцкие – все наши наготове! – первый откликнулся Смирной, пожилой, степенный торговец. – Пущай люди починают, а мы не отстанем!

– Из Галича нас тута целых трое, – заговорил темноволосый Савва Грудцын. – Вот, значит, я…

– И я! – подал голос его товарищ, служилый человек, Яков Волосомоин.

– Из Галич и моя! – подал звонко голос Отлан Сытин, молодой мурза, одетый наполовину по-татарски, наполовину по-московски, с дорогим оружием за поясом, с ятаганом в блестящих ножнах при бедре.

– Галичане родной земле да вере православной искони служили! – за всех повел речь Грудцын. – Чуть клич пойдет по Руси: на врага, в бой! – галичане в последних не бывали, все первыми… Послужим сызнова, по-старому. А выберут, Бог даст, царя, так мы и того охотнее вступим в дело. Тогда будет кому заслугу нашу награждать… А мы и людишек соберем, да малость и казны дадим, коли такое дело… А ежели в цари выберут, ково мы сами метим, тогда…

– О том речи покуда впереди! – остановил Минин словоохотливого галичанина. – А што Кострома скажет? – обратился он к Головину да Жабину, двум влиятельным обывателям-костромичам.

– За правду… за сирот… за Землю всю, вдовицу печальную – ужли не встанем! – даже срываясь с своего места, горячо проговорил Жабин, молодой, красивый богатырь. – Мы же не казаки… А, слышь, и те в совесть пришли, на ляхов в бой собралися! Как прослышали, што идет Хотькевич на помощь своим, запертым в Кремле Московском. Так неужто мы их хуже, за крест святой, за родину грудью не постоим! Уж себя не пожалеем, а с треклятыми потягаемся…

– Скорее бы очистить только Землю да болярина нашего юного, Михаила… – начал было второй костромич, Головин.

Но Минин снова остановил не вовремя начатую речь:

– Ладно! Добро. Ошшо кто слово молвит?..

Поднялся грузный, толстый татарин, князек Иссупов и громко заговорил, кланяясь на все стороны:

– Бачка!.. Арзамас – нас пасылали сюда… Москов нам брат… А лях – ми будим бить! Айда на ляхи!..

Сказал и сел, даже отдуваясь от трудного для него дела: передать по-русски наказ арзамасцев-татар.

– Молчит Москва… вот как и я молчал доселе! – начал Кропоткин, на которого теперь перевел свой взгляд Минин, как бы приглашая тоже высказаться по общему примеру.

– У ляхов – Кремль Московский! – так же негромко и печально продолжал князь. – Владыка Гермоген, бояре, вельможи, какие есть еще у нас в земле, – какие не взяты в полон Жигимонтом, все тамо! Держат их ляхи крепко взаперти!.. Но ежели у стен Москвы, испепеленной врагом, покажутся земские дружины!.. Чаю, из пепла люди выдут им на помочь, как птица Феникс, век не сгорающая и в самом огне! Поляки пожгли дома, пограбили добро. В пустыню, в погорелое кладбище обратили весь престольный град… Отцы и деды восстанут из гробов поруганных… Святители московские появятся из рак своих… Из соборов, из усыпальниц своих тяжелых, каменных восстанут князья, цари… В челе дружины земской встанут, ужас нагонят на врага и предадут его нам в руки, когда Господь захочет! Вот што мне сдается… Недаром знамения уж были…

– Были, сыне, были! – проговорил Савва, захваченный ярким настроением Кропоткина. – У нас, здесь, в Нижнем ошшо в мае видения чудесные являлися инокам и мирянам, известным своею жизнию отменно чистою… Господь сам знаки дает. Это ты верно, княже, молвил… С нами Бог!

– Верю, честной отец… – упавшим голосом, потрясенный своим порывом, откликнулся Кропоткин. – Но… поспешайте!.. Христом Богом заклинаю! Сил не хватает выносить, што ныне на долю всем досталось!..

• Предыдущая
• 24/46
• Следующая