Под властью фаворита - Жданов Лев Григорьевич - Страница 29

• Предыдущая
• 29/55
• Следующая

– Ну, уж это прошу прощения! – кровно задетый, тоже осмелевший от вина, решился возразить Семенов. – Без бумаги невозможно… В ей вся сила искони бе. Уж это – воинский барабан… Оно конечно, рацея сильнейшая… А все же бумага… Не обойтись!

И, бормоча свой протест, он потянулся за флягой наливки, чтобы залить полученную обиду.

– Ладно уж… Будет по-пустому слова да время терять! – кинул ему Аргамаков. – Столковаться бы лучше нам надо, как далей дело повести? У меня народу немало подговорено. Нам из больших персон кого-либо надо на подмогу. Без того точно что нельзя. Вы, подполковник, повидать хотели… Удалось ли? – задал он вопрос Пустошкину.

– Побывал… побывал… И у Черкасского, и у князя Головкина. Да… – Он, не досказав, махнул рукою. – Сами они, видно, боятся, как бы им Бирон чего не сделал? Зажирели, вестимо… Дела им нет до родимой земли.

– Головкина и то усылают в чужие края за вольные речи о регенте! – заметил Путятин. – А Черкасский? Кто его знает! Чтобы его карманов не вспороли, он и гнет жирную шею под немецким кулаком!

– Миниха еще боятся многие! – таинственно объявил Семенов. – Тот за регента руку держит. Да Трубецкой… да Бестужев. А ежели бы не они!..

– Бестужев, Алешка Козел… Дядюшка мой любезный! – издали подал голос Камынин. – Пьянчуга горький – и в министры попал!.. А за что? Сами знаете. Немцу и душу и тело продал.

– Э! Кабы не заручка такая сильная у регента, так живо бы его можно! – с пьяной настойчивостью вел свою речь Семенов, почти не слушая других и не замечая, что его мало кто слушает. – Знаете, государи мои, што манифест о Бироне и подписан-то был не собственноручно… Да-с!.. Вот оно што! Я уж не зря сказываю… Я уж…

Тут и его болтовня и общий говор снова стихли, как по мановению чьей-то властной руки. За окнами послышались голоса, шум, крики о помощи, топот людской толпы, набегающей с разных сторон.

– Тише ты, строка приказная! – не стесняясь, прикрикнул на Семенова Пустошкин. – Плюнь со своими подписями! Слушать лучше дай: што там такое творится?

Камынин, словно не имея силы усидеть на диване, поднялся и заходил в глубине комнаты, мимо входной двери, наблюдая за встревоженными товарищами.

– Што-то случилось там…

– Это, гляди, не за нами ль?! – раздались негромкие голоса.

– Нет! Дали бы знать наши! – успокаивал Бровцын.

– Добро… А ежели их подловили самих? Ежели убрали наших сторожей?

– Надо на всяк случай иметь оборону! – кидаясь к своим шпагам, решили многие из компании.

– Стойте! – загораживая дорогу, остановил их Аргамаков. – Али забыли наш уговор? Бросьте шпаги. Сядем, подождем. Видите: не к нам добираются пока…

– И то… На углу галдеж, с переулка! – объявил Бровцын, теперь прильнувший слухом и взором к одному из окон, выходящих в переулок. – Ссора, видно. Нет, не к нам, должно, по…

Он не договорил. Сильный удар прозвучал у входной двери, не то прикладом, не то чем-то другим, тяжелым и твердым.

Все мгновенно застыли.

Бровцын первый овладел собой и кинулся к Пустошкину, рядом с которым теперь стояли старец Афанасий, Семенов и князь Путятин.

– Слышьте! – шепнул он им. – Всем не поспеть, не уйти… А вам, подполковник… И вам, князь… И тебе, старче… Лучше не попадаться сейчас в эту кашу. В моем покойчике – вот эта дверь… Оконце на пустырь выходит. Спешите…

Все трое не заставили себе повторять приглашения и скрылись за указанной дверью. Семенов шмыгнул за ними. А Бровцын между тем кинулся к наружным дверям. Удары здесь участились. Чьи-то голоса звали хозяина.

– Хто там так поздно? Зачем вам хозяина? – громко подал голос Бровцын.

Остальная компания, приняв беспечный вид, уселась снова за стол, наливая и выпивая, как раньше.

– Пусти скорей, хозяин! – послышался чей-то голос с улицы. – Человека… камерада нашего ранили… Перевязать бы надо…

– Ранили кого-то? – вскакивая, переспросил Аргамаков. – Видно, и впрямь помочь надобно… Или отворить, как думаете, братцы?

Ответа он не успел получить. Денщик Бровцына вбежал со стороны кухни, задыхаясь от волнения.

– Как быть, капитан? – обратился он к Бровцыну. – Кажись, нас обошли. Драка тута затеялась на углу. И вдруг патрули набежали. Сам не видал я, а люди кричат: «Солдата зарезали!» Понесли кого-то к нашему крылечку, словно тело мертвое… Свет в ставни видно, вот и понесли… Я иду поглядеть: што будет? А от пустырей – прямо к забору к нашему еще патруль… Я живо во двор… двери все запер. Как быть?

– Ладно. Ступай! – махнул ему Бровцын. – Как же теперь быть, камерады? Отпирать ли?

– Пускай гостей нежданных! – стоя со стаканом в руке, решил Ханыков. – Это же не смерть еще. Да и той не страшно!..

– Ваша воля, товарищи!.. Господи, благослови! Входите… Несите, хто там есть! – отпирая входную дверь, обратился Бровцын к незваным гостям, стоящим на крыльце.

Сразу в сени, а потом в покой вошли около десятка дозорных с поручиком Гольмштремом, бироновцем, во главе.

– Идем… несем! – проговорил он своим плохим, не русским говором. – Пожалуйте! – обернувшись назад, в сторону крыльца, пригласил он кого-то.

Вошло еще человек пять солдат-пехотинцев, под командой Власьева, личного адъютанта Ушакова.

Тут лишь поняли гости Бровцына, что они попали в хитрую ловушку. Но никто не издал ни звука, и только презрительными взорами окидывали они Власьева.

Видя, что от него все ждут первого слова, Власьев, обычно наглый и беззастенчивый, опустил в смущении глаза, растерявшись, стыдясь от сознания, что* сейчас придется наложить руку на своих же товарищей, как на каких-нибудь преступников.

Все-таки кое-как овладев собою, он торопливо забормотал:

– Простите, государи мои… Я получил приказ… Именем его величества… вы… арестованы. Вот бумага… видите: подпись… печать…

Настало тяжелое молчание, снова нарушенное неуверенным, срывающимся голосом адъютанта:

– Извольте одеться… и следовать за мною.

Не говоря ни слова по-прежнему, стали надевать с помощью денщика свои шинели и головные уборы гости Бровцына и он сам.

В это время сильный треск послышался на кухне, и дверь, запертая денщиком, сорвалась с петель, грохнула на пол. Еще несколько солдат с капралом появились за порогом кухонной двери.

– Што, там никого не было? – спросил отрывисто Власьев.

– Так точно… Все выглядели. Пусто там, ваше скородие! – отрапортовал капрал.

– В таком случае… Вы готовы, государи мои? – обратился Власьев к заговорщикам. Увидя, что денщик собирается подать им шпаги, а они их не берут, – он крикнул резко:

– Эй ты… стой… Шпаги давай сюда!..

Гольмштрем, по знаку Власьева, принял шпаги у денщика, неловко сунув их себе под мышку.

– Видите, товарищи, хорошо, что шпаги наши не на нас! – с горькой улыбкой обратился Ханыков. – Вот еще оружие, господин адъютант!

И, достав из кармана небольшой пистолет, он протянул его Гольмштрему. Остальные тоже, кто имел, начали вынимать пистолеты, чтобы сдать оружие.

Две крупные фигуры военных внезапно появились в раскрытых дверях, ведущих на крыльцо: брат фаворита, Густав Бирон, и генерал-майор Бисмарк, креатура регента. Видя, что все обошлось благополучно, вошли в покой посмотреть, как происходит арест.

– Взяли всех… Обезоружили. И без шуму! Прекрасно! – похвалил своих ищеек Густав Бирон. – Никого больше нет? Тут все?

– Все, генерал! – начал было докладывать Власьев.

В то же время Камынин незаметно, стоя почти за спиной у Бисмарка, что-то шепнул ему.

Не меняя нисколько выражения своего грубого, словно из камня резанного лица, Бисмарк перебил Власьева вопросом:

– А вы посмотрели в той комнате?

И он концом тупого подбородка указал на комнату Бровцына, куда скрылись четыре человека из всей компании.

– Не успели? – переспросил уже нетерпеливо Бисмарк. – Осмотреть!

Гольмштрем и четыре дозорных двинулись туда.

Аргамаков, еще не успевший отдать своего пистолета, один только заметил движение Камынина, его перешептыванье с ненавистным немцем.

• Предыдущая
• 29/55
• Следующая