Ловушка для Золушки - Жапризо Себастьян - Страница 20
- Предыдущая
- 20/31
- Следующая
— Не говори глупости! — воскликнула Жанна, схватив меня за руки. Тебе не зачем их видеть! Вот отца Мики придется. Ну поплачешь немножко это объяснят твоим волнением. А твоих родителей тебе лучше никогда не вспоминать. Да и помнишь ли ты их еще?
— Нет. А что, если вспомню?
— К тому времени ты станешь другой. Ты и сейчас не та, а другая. Ты Мики. Мишель-Марта-Сандра Изоля, и родилась ты 14 ноября 1939 года. Ты стала моложе на пять месяцев, потеряла отпечатки пальцев и выросла на один сантиметр. И точка.
На этом мои страхи не кончились. В полдень Жанна съездила в Нейи за нашими вещами. Я спустилась в халате в сад, чтобы помочь ей внести вещи в дом, но она отослала меня, сказав, что этак я могу себе «и могилку схлопотать».
Но о чем бы мы ни заговаривали, моя мысль непрестанно возвращалась к ночи на мысе Кадэ, о которой Жанна мне рассказывала. Я не хотела об этом думать. Я отказывалась смотреть кадры фильма с Мики, которые Жанна сняла во время каникул и которые помогли бы мне подражать Мики. Однако любое слово, сказанное нами, приобретало сейчас двойной смысл и вызывало в моем воображении картины гораздо более мучительные, чем все кинофильмы.
Жанна одела меня, заставила позавтракать, посетовала, что должна оставить меня часа на два одну, так как надо ехать к Франсуа Шансу, чтобы сгладить впечатление от наделанных мною вчера глупостей.
Всю вторую половину дня я томилась, пересаживаясь с кресла на кресло, глядела в зеркала, снимала перчатки, разглядывала свои руки. Подавленная, я с ужасом наблюдала эту чужую девушку, которая поселилась во мне и была для меня ничто, пустой звук, только слова.
Больше, чем совершенное мной преступление, страшило меня другое: что я попадаю под чье-то влияние, становлюсь пустой игрушкой, марионеткой в руках трех незнакомых. Которая из них сильнее тянет нити, управляющие марионеткой? Маленькая, завистливая банковская служащая, терпеливая, как паук? Мертвая ли принцесса, — та, что когда-нибудь непременно снова взглянет в упор на меня из зеркала, раз уж я хочу ею стать? Или рослая молодая женщина с золотистыми волосами, которая издали, в продолжении многих недель, руководила мною, готовя к убийству?
— Когда крестная Мидоля умерла, — рассказывала Жанна, — Мики и слышать не хотела о поездке во Флоренцию. Похороны состоялись без нее. Она даже не потрудилась объяснить свое поведение близким синьоры Рафферми.
В тот вечер, когда Мики узнала о смерти крестной, она решила кутнуть с Франсуа и своими друзьями. Я была с ней. Мики напилась, устроила дебош в кабачке подле площади звезды, обругала выпроваживающих нас полицейских. Дома она плакала, вспоминая покойную мать, свое детство. Пришлось дать ей снотворное.
Несколько дней она была предметом всеобщего внимания. Ей соболезновали по поводу кончины тетки, приглашали в гости. Мики вела себя образцово, как достойная наследница миллиардов Рафферми. Еще до того, как закончился ремонт на улице Курсель, мы перебрались туда.
Однажды днем, когда была одна в новом доме, я получила телеграмму от Жанны. Телеграмма содержала только фамилию и номер телефона во Флоренции. Я тотчас же позвонила Жанне. Сначала она обозвала меня идиоткой за то, что я звоню из дома Мики, а затем, поскольку пришло время отделаться от Франсуа, приказала мне действовать следующим образом: у меня якобы явилось подозрение, что Руссен плутует, поэтому я советую Мики проверить смету работ в особняке Курсель и разобраться, нет ли там каких-нибудь махинаций между ее любовником и подрядчиками. Жанна велела мне вызвать ее по тому же номеру телефона и в тот же час через неделю, но не из дому, а из почтового отделения.
На другой же день Мики произвела расследование, переговорила с подрядчиками и, как она и предполагала, не обнаружила ничего подозрительного в предъявленных счетах. Я спрашивала себя, что у Жанны на уме. Ведь Франсуа Руссен явно надеялся сорвать куш гораздо больший, чем комиссионные за малярные работы или заказанную мебель, ему не могла бы прийти в голову мысль так грубо обмануть Мики.
Я поняла, в чем суть, когда мы с Мики вернулись домой и я стала свидетельницей сцены, которую пришлось выдержать Франсуа Руссену. Он взял на себя все дела по ремонту. Оказывается, он послал во Флоренцию копии счетов и смет еще до того, как Мики сообщила туда о своих планах ремонтировать особняк. Франсуа защищался, как мог, объяснял, что, будучи подчиненным Шанса, должен вести переписку с Рафферми. Мики обозвала его подхалимом, ябедником, кричала, что он примазывается, чтобы получить приданое, и выгнала вон.
Наверное, она все же встретилась бы с ним на другой день. Но теперь я уже знала, чего добивалась Жанна. Мне оставалось только действовать согласно ее указаниям. Мики отправилась к Шансу, но ему ничего не было известно. Тогда она позвонила по телефону во Флоренцию одному из секретарей Рафферми и выяснила, что Руссен, стараясь выслужиться перед Рафферми, постоянно ее обо всем осведомлял. Самое смешное, что он, как и я, возвратил ей чеки, которыми она хотела его подкупить.
Я позвонила Жанне в условленный день и час. Май подходил к концу. В Париже стояла чудесная погода, на юге еще лучше. Жанна велела мне ублажать Мики, как я это умею, и уговорить ее взять меня с собой на юг. У Рафферми была вилла на взморье, в местности, которая называлась мыс Кадэ. «там-то мы и встретимся, когда наступит подходящий момент», — сказала Жанна.
— Подходящий момент для чего?
— Заткнись, — отрезала Жанна. — Я сделаю все, что надо, чтобы помочь тебе ее убедить. Твое дело маленькое: быть душкой, а я буду думать за нас обеих. Вызовешь меня опять через неделю. Надеюсь, вы будете уже готовы к отъезду.
— Завещание еще не вскрыли? Есть какие-нибудь неприятности? Имею же я право знать…
— Повесь трубку, — сказала, Жанна. — Надоела.
Через десять дней, в начале июня, мы с Мики были уже на мысе Кадэ. Мы добирались туда целую ночь на ее маленькой машине, битком набитой чемоданами. Утром мадам Иветта, местная жительница, знавшая Мюрно, открыла виллу.
Она была большая, залитая солнцем и напоенная ароматом сосен. Мы спустились на пустынный, покрытый галькой пляж у подножия скалы, на которой возвышался дом, и выкупались. Мики учила меня плавать. Затем мы, как были в купальных костюмах, так и повалились на кровать и проспали до самого вечера.
Я проснулась раньше. Долго глядела на Мики, спавшую рядом, стараясь угадать, какие сны витают за ее сомкнутыми длинными ресницами. Отодвинувшись, я тронула ее ногу: она была теплая и живая. Меня охватило ужасное отвращение к самой себе. Я взяла машину, поехала в ближайший городок Ля-Сьота и сказала Жанне по телефону, что я противна самой себе.
— Тогда катись обратно, откуда взялась. Поступи в другой банк. Ходи стирать белье, как твоя мать. И отвяжись от меня.
— Будь вы здесь, все было бы иначе. Почему вы не приезжаете?
— Откуда ты звонишь?
— С почты.
— Тогда слушай внимательно. Я посылаю тебе телеграмму в Ля-Сьота на имя Мики по адресу «кафе Дезирады». Это последнее кафе в конце пляжа, чуть не доезжая поворота налево, который ведет к мысу Кадэ. Мимоходом скажи там, что ждешь телеграмму, и заедешь за ней завтра утром. Позвони мне потом. А теперь повесь трубку.
Я остановилась у кафе, заказала кока-колу и попросила хозяина принять корреспонденцию, которая может сюда прийти на имя Изоля.
В тот вечер Мики захандрила. После обеда, который подала нам мадам Иветта, мы привязали ее велосипед сзади к кузову машины и отвезли Иветту в Лек, где она жила. Затем Мики решила продолжать путь в более цивилизованные края, повезла меня в Бандоль, танцевала там до двух часов ночи, объявила, что мальчики на юге скучные, и мы вернулись домой. Выбрав спальню себе, затем мне, она сонно чмокнула меня в щеку и ушла, говоря: «Мы, конечно, не станем прозябать в этой дыре». А так как мне хотелось в Италию, Мики обещала туда меня повезти, показать Неаполитанский залив, Кастелламаре, Соррента, Амальфи. «Вот это будет шикарно! Спокойной ночи, цыпленок».
- Предыдущая
- 20/31
- Следующая
