В трущобах Индии - Жаколио Луи - Страница 71

• Предыдущая
• 71/152
• Следующая

К провансальцу вернулась обычная веселость, а с ней вместе и неистощимая шутливость. Барнет, не считавший обжорство одним из семи смертных грехов и не приходивший в восторг от такой примитивной пищи, заразился, однако, веселостью своего товарища… Но разнородные сюрпризы не кончились еще, и день этот готовил им еще более ужасные и непредвиденные… Одному из двух — увы! — не суждено было видеть восход солнца на следующий день.

Друзья снова опустили свои удочки и, устремив взор на поплавок, с тревогой и нетерпением ждали, кому из них первому будет благоприятствовать судьба.

— Скажи, Барбассон, — заговорил Барнет спустя минуту, — что если не клюнет?

— Шутишь ты… приманки, приготовленные мною по всем правилам искусства… secundum arte!

— Если ты будешь говорить на провансальском наречии, я заговорю по-английски и тогда…

— Как ты глуп! Это из воспоминаний о коллегии.

— Так ты был в коллегии?

— Да, до шестнадцати лет; мне отказали в степени бакалавра, в Ахене, — небольшой провансальский факультет, устроенный специально для приема провансальцев. — Это было целое событие. За все тридцать лет отказали только одному парижанину, который хотел выдать себя за провансальца, но, понимаешь, у него не было акцента, и это выдало его. Но я был уроженец Марселя… это было слишком и едва не подняло целую революцию на Канебьере. Хотели идти целой толпой на Ахен… но дело уладилось, экзаменаторы обещали не повторять этого.

— И тебя приняли?

— Нет!.. Отец-Барбассон якобы нечаянным образом уронил на мои чресла целый пук веревок, я бежал из отцовского дома и с тех пор не возвращался туда.

— Ну, а я, — отвечал Барнет, — никогда не ходил в коллегию и не умел ни читать, ни писать, когда дебютировал в роли профессора.

— Скажи, пожалуйста! Да вы там еще ученее, чем мы в Марселе!

— Нет, видишь… надо было жить чем-нибудь, я и взял место директора сельской школы в Арканзасе.

— Как же ты справился?

— Я заставил больших учить маленьких, а сам слушал и учился; недели через три я умел читать и писать. Месяца через два я с помощью книг давал уроки, как и другие.

— Ах, Барнет, как освежается сердце воспоминаниями старины! Я чувствую себя растроганным. Ничего не вызывает так на откровенность, как ловля удочкой. Мне кажется, шнурочек этот — проводник, по которому… стой, клюет!.. Внимание, Барнет, полно болтать.

Ловким движением руки, как настоящий знаток, Барбассон остановил удочку и затем вытащил ее не сразу, как это сделал бы новичок, а потянул медленно, еле заметно, и не мог удержаться от крика торжества, когда на поверхности воды показалась чудная лакс-форель в пять-шесть фунтов. Спустить ее в сетку и поднять на борт было делом одной секунды. Это была превосходная рыба, с розоватой чешуей, темно-красной кожей, того нежного цвета, который напоминает луч солнца и так ценится гурманами.

Барнет вздохнул с сожалением.

— Вспомнил масло и приправы… дьявольский обжора! — сказал Барбассон и вслед за этим крикнул своему другу: — Обрати же внимание на свою удочку… уже клюнула и тащит поплавок под шлюпку.

Но заблуждение его продолжалось недолго; он остановился, выпучил глаза, раскрыл рот, и все лицо его приняло глупое выражение, как бы под влиянием какого-то непредвиденного удара…

Шлюпка двигалась медленно, почти незаметно, но двигалась, — и это движение, придвинув ее к поплавку, заставило Барбассона подумать, как будто поплавок, наоборот, двигался к ней, увлекаемый рыбой.

— Не шути только, Барнет, пожалуйста… Двигается она действительно? — пролепетал несчастный, близкий на этот раз к сумасшествию.

Барнет был не в состоянии отвечать; он хотел крикнуть, но голос остановился у него в горле… Захлопав руками по воздуху, он тяжело рухнул на палубу. Падение друга привело в себя Барбассона; инстинктивно бросился он к нему на помощь и, не понимая, что делает, окатил свежей водой; внезапное ощущение холода принесло обычные результаты, и Барнет, придя в сознание, осматривался кругом безумными глазами, бормоча:

— Это дьявол… Барбассон… Дьявол преследует нас!

Слова эти во всех других случаях заставили бы расхохотаться провансальца, но в эту минуту он употреблял напрасные усилия, чтобы хоть сколько-нибудь собрать свои мысли… Перед глазами его совершался неопровержимый факт: шлюпка двигалась. Скорость ее постепенно увеличивалась, и винт все сильнее шумел в воде, оставляя позади себя длинную полосу пены… И действительно, мозг его в данную минуту не был способен дать какое бы то ни было объяснение. Только по прошествии нескольких минут почувствовал Барбассон, что кровь не так сильно приливает к его вискам и он может хоть сколько-нибудь привести свои мысли в порядок.

— Слушай, Барнет, — сказал он, — мы живем, однако, не в стране фей… будем рассуждать просто, как будто мы с тобой не на шлюпке, а видим ее, стоя на берегу.

— Будем рассуждать, хорошо, — пробормотал Барнет, который не совсем еще оправился.

— Что сказали бы мы?

— Да, что сказали бы мы?

— Мы сказали бы, Барнет: если она двигается, то ее кто-то двигает.

— Ты думаешь, мы это сказали бы?

— Да, думаю… Примочи себе еще голову холодной водой, это тебе необходимо… так… лучше тебе?

— Да, как будто начинает…

— Так вот, почему здесь, на борту, мы не можем прийти к тому же заключению, как и на земле? И смотри, как все теперь ясно и легко объяснится. Один или два человека забрались в шлюпку и отпечаток ноги одного из них мы видели с тобой на палубе; они заметили, что мы идем, и, не имея возможности или не желая выйти оттуда, закрыли люк. Теперь же, так как им не нравится долгое пребывание в трюме, раз мы наверху, они двигают шлюпку к берегу, чтобы мы могли сойти на землю и уйти, потому что мы без оружия, а затем и сами они сделают то же самое, если пожелают.

— Да, если пожелают, а если не пожелают?

— Что же им делать иначе, не могут же они унести шлюпку в кармане… мы всегда найдем ее.

— А если это англичане?

— Ну, мы сложили оружие, поступили по правилам, и моя предосторожность спасет нас.

— Ты, быть может, прав…

— Впрочем, мы скоро узнаем, в чем дело; шлюпка приближается к берегу, будь готов следовать за мной и действовать ногами.

— О! Я был профессором гимнастики в Антенее в Цинцинатти.

— Ты прошел все ремесла?

— И много чего еще другого, — отвечал янки, которому эти объяснения вернули обычную самоуверенность.

— Внимание, наступает время прыгать! — воскликнул Барбассон, становясь ногою на планшир и готовясь к прыжку.

Шлюпка пристала; друзья с математической точностью прыгнули одновременно вперед и упали на землю.

— Теперь удирать, и поскорее, — крикнул провансалец, быстро вскакивая на ноги.

Не успел он произнести этих слов, как из кустов выскочило человек двадцать индусов, которые окружили их, повалили на песок, связали веревками из волокон кокосовой пальмы и, привязав их к бамбуковой палке, понесли бегом, как носильщики носят паланкины.

Все это случилось так быстро, что они не успели даже заметить, как из люка шлюпки вылез ужасный Кишная и бегом последовал за уносившими их индусами.

• Предыдущая
• 71/152
• Следующая