Сердар - Жаколио Луи - Страница 59

• Предыдущая
• 59/131
• Следующая

– Если бы Сердар был здесь!

– О, да! – сказал Барбассон. – Будь он по крайней мере в пещерах… стоило бы ему заметить, что мы не возвращаемся, он навел бы свой морской бинокль на озеро, и одного взгляда ему было бы достаточно, чтобы понять наше положение…

– Да, – вздохнул Барнет, – он уехал недели на две по крайней мере… Будь у нас еще провизия в ожидании его приезда…

Последние слова заставили Барбассона задуматься.

– Правда, – бормотал он про себя, – провизия, будь у нас только провизия!..

Мысль, как молния, осветила его… В несколько секунд лицо его преобразилось, и он принялся смеяться, хлопая в ладоши. Барнет подумал, что он помешался.

– Бедный друг!.. Бедный Мариус!.. – сказал он с состраданием.

– Что ты там говоришь?.. Не думаешь ли, что я потерял рассудок?

«Не надо ему противоречить, – подумал Барнет. – Я много раз слышал, что „их“ не следует раздражать»:

Последние слова он невольно произнес вслух.

– Кого «их»? – спросил Барбассон. – Объяснишь ты мне или нет?.. «Сумасшедших», не так ли? Ага! Ты считаешь меня сумасшедшим.

– Нет, нет, мой друг! – прервал его испуганный Барнет. – Успокойся, взгляни, как все мирно вокруг нас, природа, кажется, спит под покровом голубого неба.

– К черту этого болвана! – воскликнул Барбассон, хохоча во все горло. – Он воображает, что я не понимаю, что говорю… Да выслушай ты меня! Я нашел способ прожить до возвращения Сердара.

– Ты нашел… ты?

– Ну! Озеро утолит нашу жажду, оно и накормит нас! А прекрасная форель, о которой ты мечтал? Наживки хватит на несколько месяцев… слава Богу! Мы спасены!

– Придется есть рыбу сырой.

– Придумать надо было, а ты только одно и отвечаешь мне: «придется есть сырой!».

– Хватит, не сердись, я только констатирую факт.

– Не будем терять времени… я чувствую уже пустоту в желудке… что, если мы займемся обедом?

– Лучше этого мы ничего не можем сделать.

И оба принялись хохотать, сами не зная чему.

– Мы будем знамениты, Барнет! – воскликнул Барбассон. – Подумай только, мы будем жить в одиночестве в течение двух недель, месяца, на этой лодке. Нас назовут «Робинзонами в лодке». Ты будешь моим Пятницей, и в один прекрасный день я опишу нашу историю.

К провансальцу вернулась обычная веселость, а вместе с ней и неистощимый юмор. Барнет, не считавший обжорство смертным грехом и не приходивший в восторг от такой примитивной пищи, заразился, однако, веселостью друга…

Но неожиданности на этом не кончились, и этот день готовил им более страшное и совершенно непредвиденное. Одному из них, увы! не суждено было увидеть восход солнца на следующий день.

Друзья вновь закинули свои удочки и, устремив взгляд на поплавок, с тревогой и нетерпением ждали, кому из них первому повезет.

– Скажи, Барбассон, – заговорил Барнет спустя минуту, – а что, если не клюнет?

– Шутишь ты… наживка приготовлена мною по всем правилам искусства… secundum arte![53]

– Если ты будешь говорить на провансальском наречии, я заговорю тогда по-английски…

– Как ты глуп! Это воспоминание о колледже.

– Так ты был в колледже?

– Да, до шестнадцати лет. В Ахене находился небольшой факультет, устроенный специально для приема провансальцев. И там я не прошел на степень бакалавра. Это было целое событие. За все тридцать лет впервые отказали в приеме и ни какому-нибудь парижанину, выдававшему себя за провансальца, но, не имея его акцента, разоблаченному, а мне, уроженцу Марселя… это было слишком и едва не подняло целую революцию на Канебьере. Хотел идти целой толпой на Ахен… но дело уладилось, экзаменаторы обещали не делать этого больше.

– И тебя приняли?

– Нет!.. Отец-Барбассон якобы нечаянным образом уронил на ту часть моего тела, что пониже спины, пучок веревок, и я убежал из отцовского дома, чтобы никогда не вернуться.

– Ну, а я, – отвечал Барнет, – никогда не ходил в колледж и не умел ни читать, ни писать, когда дебютировал в роли учителя.

– Скажи, пожалуйста! Да вы там еще ученее, чем мы в Марселе!

– Нет, видишь… надо было жить чем-нибудь, я и взял место директора сельской школы в Арканзасе.

– Как же ты справился?

– Я заставил больших учить маленьких, а сам слушал и учился. Недели через три я умел читать и писать. Месяца через два я с помощью книг давал уроки, как и другие.

– Ах, Барнет, как освежают сердце воспоминания прошлого! Ничто другое, как рыбалка, не вызывает так на откровения… Мне кажется, что леска – это проводник, по которому… стой, клюет! Внимание, Барнет, хватит болтать.

Ловким движением руки, как настоящий профессионал, Барбассон подсек рыбу и затем вытащил ее не сразу, как это попытался бы сделать новичок, а потянул медленно, еле заметно, и не мог удержаться от крика торжества, когда над водой показалась чудная форель в пять-шесть фунтов.

Подхватить ее сеткой и поднять на борт – было делом одной секунды. Это была превосходная рыба, с розоватой чешуей, темно-красной кожей, того нежного цвета, который так ценят гурманы.

Барнет вздохнул с сожалением.

– Вспомнил масло и приправы… дьявольский обжора! – сказал Барбассон и вслед за этим крикнул своему другу:

– Смотри за своей удочкой… уже клюнула и тащит поплавок под лодку.

Но заблуждение длилось недолго. Он остановился, выпучил глаза, раскрыл рот, и все лицо его приняло глупое выражение…

Лодка двигалась. Медленно, почти незаметно, но двигалась, и это движение, приближая ее к поплавку, заставило Барбассона думать, что поплавок, наоборот, двигался к ней, увлекаемый рыбой.

– Не шути только, Барнет, пожалуйста… она действительно движется? – пролепетал несчастный, близкий на этот раз к настоящему сумасшествию.

Барнет был не в состоянии отвечать. Он хотел крикнуть, но звук застрял у него в горле… Замахав руками в воздухе, он тяжело рухнул на палубу.

Падение друга привело Барбассона в себя. Инстинктивно он бросился к нему на помощь и, не понимая, что делает, окатил его холодной водой.

Барнет пришел в сознание. Озираясь вокруг, он пробормотал:

– Это дьявол… Барбассон… дьявол преследует нас!

Слова эти во всех других случаях заставили бы провансальца расхохотаться, но в эту минуту он старался хоть как-нибудь собраться с мыслями.

Перед глазами был неопровержимый факт: лодка двигалась. Скорость ее постепенно увеличивалась, и винт все сильнее шумел в воде, оставляя позади себя длинную полосу пены…

– Слушай, Барнет, – сказал он наконец, – мы живем, однако, не в стране фей… будем рассуждать просто, как будто мы с тобой не в лодке, а видим ее, стоя на берегу. Что сказали бы мы?

– Да, что сказали бы мы?

– Мы сказали бы, Барнет, что если она движется, то ее кто-то двигает.

– Ты думаешь, мы сказали бы это?

– Да, думаю… Помочи себе еще голову холодной водой, это тебе необходимо… так… лучше тебе?

– Да, как будто начинает…

– Так вот, почему здесь, на борту, мы не можем прийти к тому же выводу, как и на земле? Один или два человека забрались в лодку, и отпечаток ноги одного мы видели на палубе. Они заметили, что мы идем, и, не имея возможности или желания выйти оттуда, закрыли люк. Теперь же, так как им не нравится долгое пребывание в трюме, раз мы наверху, они подгоняют лодку к берегу, чтобы мы могли сойти на землю и уйти, потому что мы без оружия, а затем и сами они сделают то же самое, если захотят.

– Да, если захотят, а если не захотят?

– Что же им делать иначе, не могут же они унести лодку в кармане… мы всегда найдем ее.

– А если это англичане?

– Ну, мы сложили оружие, поступили по правилам, и моя предосторожность спасет нас.

– Ты, быть может, прав…

– Впрочем, мы скоро узнаем, в чем дело. Лодка приближается к берегу, будь готов следовать за мной и работать ногами.

– О! Я был преподавателем гимнастики в атенеуме[54] в Цинциннати.

• Предыдущая
• 59/131
• Следующая