Берег черного дерева - Жаколио Луи - Страница 20

• Предыдущая
• 20/35
• Следующая

В сущности, Гобби был милостивым монархом, совсем не эгоистом, позволяя всем своим окружающим царедворцам, жрецам, воинам и сановникам вдосталь грабить то, что, пресытившись, он забыл или не удостоил сам захватить. Не совсем удобно было подходить к Гобби, когда он, бывало, выпьет через меру; королевы и прелестные принцессы тогда бежали от него, скрываясь в темных уголках леса, в ожидании, когда он снова облечется величественным спокойствием и священным достоинством, которые в Африке, как и в Европе, считаются неотъемлемыми принадлежностями особ королевской крови, чем они и отличаются от обыкновенных смертных.

Когда же августейший властелин протрезвился, тогда, не видя перед собою своих жен, он приходил в такую ярость, что, не щадя своих сил, начинал колотить царедворцев направо и налево, и это благодетельное упражнение содействовало мало-помалу успокоению его духа.

Он переносил свои границы по очереди от берегов Коанцы до истоков Куанго и силою заставлял прибрежные племена озера Куффуа платить ему дань. Он часто сражался с соседями, имея под властью тридцать тысяч воинов, и, конечно, ему недоставало только искусного историографа, чтобы получить право на уважение и почести потомства, которое во все времена спешило воздвигать жертвенники и монументы всем истребителям людей.

Около Гобби всегда стояли два дудо или колдуны-альбиносы, обязанные советоваться с небесными светилами и внутренностями людей, принесенных в жертву идолам, без чего великий властелин негров и шага не делал.

По указаниям путешественников, это племя выродков-альбиносов встречается довольно часто на берегах и внутри Конго. Все оказывают им особый почет, до такой степени, что они имеют право забирать даром на рынке и в хижинах все, в чем нуждаются.

Эти два дудо исполняли также обязанности докторов при короле Гобби.

Когда его величество прибыл на место, избранное им для заседания, ганги и дудо стали нашептывать некоторые обрядовые заклятия на земле, удостоенной чести поддерживать властелина из опасения, чтобы злые духи не проскользнули под траву с умыслом повредить ему; для изгнания их произносились волшебные наговоры. И этот обряд имел тем большее значение, что великий Гобби, не ведая употребления некоторых частей одежды, одевался так, что обнаруживал значительную часть своей священной особы, предоставляя ее беззащитной при нападениях неприятелей, которые умели превращаться в муравьев, скорпионов и жуков.

Тщательно очистив бугорок, указанный пальцем милостивого властелина, великий жрец, глава всех гангов, три раза плюнул на это место, чтобы показать все свое презрение к нечестивым врагам, имевшим малодушие спрятаться там; потом он разостлал на это место крокодиловую шкуру, которая при одном прикосновении Марамбы сделалась неуязвимою, и тогда только Гобби, великолепный Гобби, мог, наконец, сесть.

По случаю такого важного события он облекся в самый роскошный костюм. Ноги его выглядывали в натуральном состоянии из великолепного мундира английского адмирала, а на голове его, вместо короны, возвышался высокий, белый, довольно элегантный цилиндр. Парадный костюм довершался палкою тамбур-мажора.

Принцы и принцессы крови, царедворцы, словом весь двор разместился вокруг короля, по правилам строжайшего этикета. Тогда вышел на палубу Ле Ноэль со своим штабом и приказал сделать двадцать один выстрел из ружей в честь своего друга Гобби; а затем сошел на берег с бутылкой тафии в руке для начатия переговоров.

— Сколько привел невольников? — спросил капитан у старого продавца черного дерева.

— Двести двадцать женщин, четыреста пятьдесят мужчин и шестьдесят детей.

— Какая твоя цена?

— Сто тридцать панно.

— Слушай, Гобби, — сказал Ле Ноэль, грозно нахмурив брови, — мне некогда терять времени с тобой, надо, чтобы все это было погружено на корабль до захода солнца и чтобы завтра к вечеру «Оса» успела воспользоваться попутным ветром и уйти в открытое море. Нам некогда с тобой торговаться. Бери настоящую цену, если хочешь иметь с нами дело, а иначе сейчас же прикажу сняться с якоря и отправлюсь на мыс Фрио к королю Овампо.

— Ну, ну, ты заплатишь мне настоящую цену, — отвечал Гобби, испуганный мыслью, что товар останется у него на руках, — итак, решено, девяносто пять панно?

— Нет, девяносто ровно.

— Ведь мы ходили двадцать пять дней, прежде чем добрались до берегов Куанго.

— Ни одного панно не дам больше: слишком много детей.

— Согласен на девяносто панно, — отвечал властелин Кассанцы, Коанго, Куффуа и других стран, — но ты должен дать в придачу сто ящиков рома для моих жен, вельмож и воинов и еще двадцать пять ящиков для ганг великого Марамбы.

— Согласен, но с тем, что это будет твое последнее требование.

— Дело кончено, можешь наливать алугу. Капитан Ле Ноэль откупорил бутылку, выпил из нее глоток и передал ее Гобби: такой церемонией оканчивался всякий торг.

Получив этот драгоценный нектар, достойный властелин, потирая ладонью под ложечкой, три раза благоговейно поднес бутылку к губам и начал пить с нежностью, стараясь долго полоскать себе рот этим небесным напитком, прежде чем спустить его в желудок. Выпив до дна, он бросил пустую бутылку наземь, и тогда началась меновая торговля.

Несчастные невольники выводились в цепях на берег, в то же время матросы выносили товар с корабля. Каждый человек был продан за девяносто панно, считая в том числе ром, ружья, разного рода оружие, бумажные ткани и другие вещи. Жилиас осматривал невольника, агент Ронтонака и Тука разделяли товар на доли. Как только товар и уплата были приняты на руки, король Гобби одною рукою снимал оковы с невольника, а другою принимал товар.

Тогда два матроса уводили невольника на корабль и надевали на него ручные и ножные кандалы, а для пущей безопасности он прикреплялся к железному кольцу, заделанному в стенах трюма.

К вечеру погружено было около трехсот негров.

— Ну, — думал Ле Ноэль, потирая руки, — завтра вечером мы далеко будем отсюда.

Отдав приказание продолжать погрузку и ночью, он хотел уже уйти в свою каюту, чтобы отдохнуть несколько минут, когда подошел к нему Девис и с тревожным видом сказал тихо:

— Капитан, два туземца, прибывшие с приморья, уверяют, что видели в двух милях от прохода в Рио-дас-Мортес корабль втрое больше нашего, и что он там поблизости стал на якорь.

— Что же вы думаете об этом, Девис? — спросил Ле Ноэль, бледнея.

— Боюсь, что это английский фрегат отыскивает «Доблестного»; в таком случае…

— В таком случае нас захватят в самой берлоге, — докончил капитан, скрежеща зубами, — эти негры имели сообщение с людьми Гобби?

— Нет, потому что они потребовали с меня две бутылки тафии за сообщение этой тайны и, по-видимому, вполне понимают все ее значение.

— Арестуйте их прежде, чем они успеют переговорить с родичами.

— Они уже находятся под присмотром двух матросов, которым я поручил споить их.

— Хорошо!.. До завтра надо поберечь их. Если их известие лживо, что очень вероятно, то эти мошенники просто захотели попьянствовать за наш счет, но если это справедливо, то не следует допускать их до других негров, чтобы не наводить на них страха, который хуже всего повредит нашим интересам.

— Я тотчас сообразил всю опасность, а потому и распорядился сам прежде, чем вам доложить.

— А вот что, Девис, выберите трех людей и отправьтесь к устью Рио-дас-Мортес; там осмотрите открытое море с помощью ночной трубки. Если увидите корабль, постарайтесь осмотреть его. Оставайтесь там хоть до солнечного восхода, лишь бы удостовериться в его намерениях. Если за это время окажется что-нибудь необыкновенное, сами ни с места, а ко мне пришлите кого-нибудь.

— Капитан, не позволите ли мне один вопрос?

— Я слушаю.

— А если выйдет, что ошибки нет и что это английский фрегат пустился за нами в погоню?

— Тогда значит нас предали в Бордо, в Бразилии или в Сан-Паоло-де-Лоанда.

— Что же тогда делать?

— Очень просто, погрузка кончится вполне завтра к вечеру, тогда мы снимемся с якоря в ту же ночь и полетим на всех парах.

• Предыдущая
• 20/35
• Следующая