Выбери любимый жанр

Русский Рэмбо для бизнес-леди - Звягинцев Александр Григорьевич - Страница 41

Изменить размер шрифта:

Это же "сто первый километр", все беспаспортные.

Я их из милосердия подкармливаю и ночевать в офисе разрешаю. Вон пусть те казачки отвезут их подальше и выкинут на какой-нибудь свалке.

К воротам детского сада подъехал микроавтобус.

Из него, путаясь в шашках, вылезали бравые донцы Лопы.

* * *

Ниссановский микроавтобус с казаками и красный "жигуль" со Скифом и Засечным свернули с трассы и остановились в леске напротив трехэтажного дворца за кирпичным забором, напоминающего больше средневековый рьщарский замок. Над замком черным цыганским платком застила небо огромная стая галдящих ворон, возвращающихся с полей на ночевку в лесок. Воронье галдело так громко и надсадно, что в оранжерее, примыкающей к замку, высокий старик в сетчатой майке с кряхтением распрямился и погрозил возмутителям спокойствия увесистым костистым кулаком.

– Ишь, базар развели, биксы майданные, в натуре!..

Скиф за его спиной вошел на цыпочках в раскрытую дверь и пристроился за китайским розовым кустом. Из-под майки на спине старика проступали голубые наколки: церковные купола с крестами, а на плечах замысловатые эполеты.

Когда старик снова с кряхтением склонился над грядкой цветущих тюльпанов. Скиф отрывисто скомандовал:

– Стоять!.. Руки за голову!.. Лицом к стене!..

Старик с руками за головой заученно ткнулся лбом в стекло.

– Отставить… Ложная тревога.

Старик осторожно повернулся, рука его скользнула к упавшим садовым ножницам.

– Скиф, падла буду! С того света?.. Ну, канай сюда. Бить не буду, но кости помну для начала. – Из ручищ такого старика не вырвешься. – Мне отовсюду стук идет: нет его ни по кичам, ни по зонам, ни по пересылкам и централам. А он тут, вишь, над стариком юморует… Как ты мимо вертухаев-то моих проскочил?

– Пока мои бойцы у ворот им фуфло толкали, я дырочку в заборе нашел. Потолковать я к тебе, дед Ворон, без лишних ушей и глаз.

– Потолковать… А просто свидеться со стариком неужто западло, а?

– Я только со вчерашнего дня в Москве.

– А-а-а. И уже притиснули?

– В воду глядишь…

– Кто с таким понтом?

– Сима, блядь Косоротая.

Старик присел на бочку и вытер пот с седых кустистых бровей.

* * *

Родом дед Ворон, а по своему полному наименованию Григорий Прохорович Варакушкин, был из затерянного в лесах и болотах на стыке России, Украины и Белоруссии небольшого хутора. В крестьянской семье Варакушкиных рождались одни сыновья, пятеро молодцов – один краше другого. Братья с родителями, богомольными добрыми людьми, от зари до зари горбатились на болотистых наделах, потом и мозолями добывая хлеб свой насущный. Богатства особого в семье не было, но и с протянутой рукой, боже упаси, по миру не ходили.

Коллективизацию и раскулачивание в этих местах ретивые комиссары "учудили" как раз в тридцать третьем году, когда крестьяне вымирали от голода целыми семьями, а у живых порой не было сил по-людски похоронить умерших.

Утренней сумеречью, когда молочные туманы укрывают болота, нагрянули в их дом пьяные люди с винтовками, в фуражках с красными околышами. От шума проснулся на сеновале Гриня и увидел сверху, как мечутся по двору куры и гуси, визжат под ножами в лужах крови свиньи, а его батяню и братьев, со связанными за спинами руками, красные околыши волокут к подводам, к которым уже привязаны обе их кормилицы – комолые пестрые коровы. Заорал он от страху и свалился с сеновала прямо на голову выходящего из хлева красного околыша. Тот с перепугу выхватил "наган" и стал палить по мальцу. Соскочили с подвод братья, чтобы прикрыть собой поскребыша, но красные околыши бросились к ним волчьей стаей, опрокинули в грязь и стали молотить их прикладами винтовок.

– Гринюшка-а-а-а, беги-и-и-и, ро-о-одненьки-ии-ий! – подбитой птицей повис над рассветным хутором крик его мамки, и этот крик он навсегда унес в свою взрослую жизнь…

Он перемахнул через забор в сад, из сада в зацветающую картошку, а вслед ему, осыпая с яблонь созревающие плоды, гремели винтовочные залпы и летел лютый мат. Из картошки Гриня метнулся в укрытые туманом овсы и упал без чувств под куст конского щавеля, вымахавшего на проплешине в два его роста.

Двое суток пролежал он без движения в овсах, а на третьи, не заглянув даже на разграбленное родимое подворье, побрел куда глаза глядят…

Опустевшие в тот голодный год украинские шляхи к зиме привели его в богатый город Харьков, бывший в то время столицей Украины. Помыкавшись с протянутой рукой в Харькове, Гриня примкнул к подростковой банде, состоящей из таких же подранков, промышляющих мелким воровством на вокзале и на базарах.

Из-за природного ума и начитанности уже через два года Гриня стал вожаком банды, а за черный как смоль чуб и особый дар освобождать фраеров от карманных часов, перстней, колец и всего прочего, что блестит, получил он у взрослых урок кличку Воронок.

Время шло, и Воронок очень быстро превращался во взрослого Ворона. Как-то на гастролях банды в Киеве один уркаган с дореволюционным стажем доходчиво объяснил ему: воровать у граждан – дело последнее. Воровать надо у государства, так как государство само – самый большой грабитель. С тех пор повзрослевшая банда завязала с "раздеванием" фраеров и переквалифицировалась на государственные магазины, продуктовые склады и торговые базы. Разрабатывая хитроумные операции, Ворон бормотал всегда загадочную для урок фразу из Тиля Уленшпигеля:

"Пепел Клааса стучит в мое сердце!" Милиция Харькова с ног сбивалась, но дерзкие ограбления следовали одно за другим. Гриня жестоко мстил красным околышам за разоренную свою семью. Все награбленное шло на воровской общак.

Взрослые урки, на которых в первую очередь падал гнев красных околышей, попытались даже убить его, но в жестокой поножовщине на одной из загородных "малин" сами потерпели полное поражение и признали его власть над собой.

Индустриализация в стране захватывала в свой водоворот и юных грабителей. Они поступали работать на заводы и фабрики, учились на рабфаках, но по первому требованию вожака являлись на "малину" и шли на дело, потому что Ворон люто расправлялся с отступниками от воровских законов. Сам он к тридцать восьмому году тоже закончил рабфак при Харьковском тракторном заводе и, чтобы окончательно выяснить для себя вопрос взаимоотношений государства и личности, усердно штудировал Уголовный кодекс, готовясь к поступлению в Харьковский юринститут. Время от времени кто-то из харьковских урок "залетал" по мелочевке в зону, и от них пошел гулять по Гулагу слушок о фартовом харьковском жигане по кликухе Ворон. Как водится, слушок обрастал фантастическими подробностями его воровских подвигов и в конце концов дошел до ушей красных околышей.