Ночи Калигулы. Падение в бездну - Звонок-Сантандер Ирина - Страница 3

• Предыдущая
• 3/90
• Следующая

Агриппина вернулась домой уставшая, измученная. Её тошнило. Болела голова. Агенобарб игриво обхватил жену за талию.

— Хорошо плясали девки на празднике твоего брата! — с удовлетворением заметил он. — Идём в опочивальню. Спляшешь для меня так же.

— Не буду я плясать, подобно рабыне! — устало возмутилась Агриппина.

— Если я велю — будешь! — Агенобарб угрожающе повысил тон. И, протирая слипающиеся от обильной еды и выпивки глаза, уставился на жену: опять смеет противиться!

— Заставь меня! — вызывающе глядя на мужа, заявила Агриппина.

— Заставлю! Не сомневайся! — оскорблённо заревел он.

Агриппина ловко проскользнула меж двух тяжёлых кулаков, направленных на неё. Вбежала в триклиний и затаилась за трехместным обеденным ложем. Агенобарб, выкрикивая ругательства, тяжело поплёлся за ней. Зацепил краем шерстяной тоги греческую вазу, стоящую у стены на мраморной подставке. Ваза покачнулась и, упав на пол, разбилась вдребезги. Агенобарб в бешенстве растоптал ногой черепки.

— Где ты? Выходи или убью! — озираясь по сторонам, орал он.

Разыскивая жену, Агенобарб рывком перевернул ближайшее ложе. Подошёл к следующему — тому, за которым скорчилась дрожащая Агриппина. Девушка не стала ждать, пока муж её обнаружит. Или ещё хуже — придавит тяжёлым ложем. Она схватила с низкого обеденного стола медный кувшин и запустила его в Агенобарба.

Кувшин угодил в грудь Гнею Домицию и с гулким звоном покатился по мраморному полу. Агенобарб хрипло рассмеялся:

— Вот ты где, бесстыжая!

— Сам бесстыжий! — немедленно отозвалась Агриппина.

— Нет! Ты — бесстыжая! — возразил Агенобарб, пытаясь дотянуться до ускользающей жены. — Таскаешься по ночам, когда я ухожу из дома!

— А ты где проводишь ночи?! — Агриппина раскраснелась. Каштановые волосы в беспорядке разметались по плечам.

В дверной проем испуганно заглянули две рабыни. И поспешно убежали, злорадствуя: хозяин учит супругу! Так ей и надо! Стерва изрядная!

Наконец Агенобарб словил Агриппину. Притянул к себе хрупкое худощавое тело и занёс ладонь для пощёчины.

— Не смей меня бить! — с ненавистью прошептала Агриппина. — Я — сестра императора!

— А мне плевать! — сквозь зубы процедил Агенобарб.

— Я беременна! — злобно выкрикнула она и бессильно заплакала. — На это тебе тоже наплевать?..

Тяжело дыша, Гней Домиций отпустил Агриппину.

— От кого? — поинтересовался злорадно.

Агриппина дёрнулась, словно получила пощёчину.

— К несчастью, от тебя! — презрительно ответила она.

Это была правда. Милый, добрый Пассиен Крисп… Так близок и, одновременно, так далёк! С тех пор, как он женился на Домиции, Агриппина часто встречалась с ним. Но ни разу — наедине. Жадными, голодными взглядами обменивались любовники, мечтая сплестись в тайном объятии.

— Иди спать, — махнув рукой, угрюмо буркнул Агенобарб.

Войдя в опочивальню, Агриппина повалилась на широкое ложе из кедрового дерева. Поднесла ко рту дрожащую ладонь и с силой вцепилась в неё зубами — чтобы заглушить сердечную боль. «Я сама выбрала мою судьбу! — обречённо думала она. — Но больше нет сил терпеть! Доколе ещё?..»

Лето в Риме — убийственно жаркое. Узкие кривые улочки полны удушающей пыли. Солнце нагревает мраморные стены храмов и дворцов до такой степени, что невозможно дотронуться, не получив ожога. Летом римская знать покидает Вечный город и перебирается на виллы, запутанным ожерельем рассыпанные на берегу Тирренского моря, близ Неаполя.

С наступлением первых дней июня уехал и Калигула. Лошади медленным шагом тащили громоздкие носилки, в которых путешествовал император. Сотня вооружённых преторианцев сопровождала его. Лёжа среди подушек, Гай Цезарь грыз фазаньи ножки и выбрасывал кости на дорогу. Проголодавшиеся солдаты невозмутимо топтали объедки императора.

На окрестных полях работали поселянки. Чёрная жирная земля облепила босые женские ноги. Для удобства они заткнули за пояса подолы длинных туник, сверкая обнажёнными коленями, которые у большинства женщин огрубели и потрескались. Лишь одна была красива — молодая поселянка лет семнадцати. Она ползала по вспаханной борозде, выпалывая бурьян. Чёрные волосы спутанными прядями свисали до земли. Золотисто-смуглая грудь колыхалась в свободном вырезе серой туники. Скучающему Калигуле девушка показалась свежим овощем, только сорванным с огорода. Даже землю не успели отряхнуть.

— Иди сюда, — император, высунувшись из носилок, поманил девушку указательным пальцем.

Поселянка, удивлённо открыв рот, продолжала стоять на коленях. В правой руке она крепко сжимала пучок свежевыполотой травы.

— Иди, не бойся, — холодно улыбнулся Гай.

Молодой центурион, увязая сандалиями в рыхлой почве, подошёл к девушке и цепко ухватил её за предплечье.

— Давай, шевелись! Тебя зовёт сам император! — грубо заявил он.

Поселянка испуганно подбежала к роскошным носилкам. Остальные женщины провели её взглядом и ещё ниже склонились над прополкой.

— Поднимайся! — велел Калигула.

Девушка неловко забралась в носилки. Полупрозрачные занавески сомкнулись за ней.

— Раздевайся, — сверху вниз повёл рукою император.

Она покорно стянула с себя грязную тунику и скорчилась в углу носилок, стараясь прикрыть наготу тонкими исцарапанными руками. Калигула удовлетворённо улыбнулся.

— Приблизься и ложись, — велел он.

Девушка не посмела ослушаться веления императора. Легла рядом с ним, послушно раздвинула ноги и отвернула в сторону лицо, на котором застыло выражение затравленного зверя.

Калигула овладел ею быстро: без нежности, без поцелуев. Колыхались тонкие занавески. Каждое движение случайно сплетённой пары угадывалось преторианцами, сопровождающими носилки. Они ухмылялись и подмигивали друг другу.

Отдышавшись, Гай повнимательнее рассмотрел безмолвную поселянку. Теперь она уже не выглядела соблазнительной, как свежий плод. Обыкновенная девчонка, грубая, грязная, вульгарная, с облупленным от жаркого солнца носом. Годится на удовлетворение похоти, а больше — ни на что!

— Пошла вон! — прикрикнул на неё Калигула.

Девушка поспешно подхватила тунику и принялась натягивать её через голову. Император презрительно подтолкнул её:

— Убирайся, не докучай мне. Снаружи оденешься!

Под дикий хохот солдат поселянка вывалилась из носилок. Тунику она успела натянуть лишь до половины. Нижняя часть смуглого девичьего тела ещё оставалась на виду. Пытаясь подняться, она отчаянно путалась в узком полотнище ткани, наскоро сшитом с двух сторон. Преторианцы оскорбительно смеялись, свистели, делали похабные замечания. Поселянка бессильно заплакала. Калигула равнодушно наблюдал за ней.

— Подойди сюда! — улыбаясь, крикнул он.

Девушка наконец сумела подняться. Взглянула на императора, оправляя тунику и размазывая слезы грязным кулаком.

— Вот тебе за услуги! — Калигула швырнул на землю монету. Девушка нагнулась за ней. Это был медный асс — самая мелкая, самая незначительная римская монета.

Мимо застывшей поселянки проплыли, покачиваясь, императорские носилки; прошли, поднимая пыль, преторианцы; пронёсся серебрянный римский орёл на высоком шесте. Всхлипывая, она побрела к недополотой борозде.

Макрон, пришпорив коня, обогнал отряд преторианцев. Спешился около императорских носилок и засунул внутрь ухмыляющееся лицо.

— Хорошо позабавился? — по-дружески полюбопытствовал он.

Гай скривился:

— Ничего особенного! Грязная свинья перепачкала мне покрывала, но не доставила особого удовольствия! Никогда больше не буду спать с вонючими поселянками.

— И не надо! Гетеры Неаполя ждут тебя с нетерпением! — подбодрил Калигулу Макрон.

Гай молча зевнул.

— А спинтрии Тиберия? — неожиданно припомнил префект претория. — Что прикажешь делать с ними?

• Предыдущая
• 3/90
• Следующая