Багдадский вор - Белянин Андрей Олегович - Страница 18

• Предыдущая
• 18/81
• Следующая

Уйти с базара незамеченными они не могли, стражники Шехмета знали своё дело, и все уголочки-проулочки были перекрыты основательными пикетами. Поодиночке нашим героям наверняка бы удалось удрать, но бросить в лавчонке пьяного Ахмеда – означало навлечь на башмачника справедливые подозрения. Не говоря уж о том, что пьянство – большой грех в исламе, несчастный в таком состоянии разом бы выболтал всё. Поэтому авантюристы пошли ва-банк, внаглую двинувшись через весь базар навстречу ожидающим их стражам порядка. Торговцы и покупатели, местные и приезжие, нищие и дервиши, женщины в чадрах и босоногие мальчишки – все возмущённо галдели, толкались, путались друг у друга под ногами, но революций не устраивали, видимо, народу подобные «базарные чистки» были не в новинку.

– Лев!

– Во имя Аллаха… – царственно продолжал Оболенский, почему-то мелко крестя каждого, кто кланялся ему как лицу духовному.

– Лев! Чтоб тебе опупеть раньше времени… Ты хочешь нас погубить?!

– Конкретизируйте ваши инсинуации.

– Какого шайтана ты делаешь?!

– Я их благословляю.

– Крестным знамением?! – на полушёпоте взвыл Ходжа, он шёл чуть сзади, обливаясь потом, и придерживал пьяного Ахмеда, так и норовившего сползти с ослика. – Тут же всё вокруг правоверные мусульмане! Один ты… Слушай, а ты, часом, не тайный христианин?!

– Пресвятая богородица, конечно же нет! – искренне возмутился Оболенский, но в душе засомневался. Уж слишком естественным было для него упоминание православных святых и ощущение нехватки серебряного крестика на шее. Но спорить с самим собой в такое отчаянное время казалось непростительной глупостью, а потому первого же вставшего у них на пути стражника Лев уже не перекрестил, а… по-отечески обнял, троекратно расцеловав в обе щеки! Шестеро боевых товарищей обласканного героя буквально остолбенели на месте… Ну, и в результате Оболенский, естественно, прошёл через караул беспрепятственно. Никому и в голову не взбрело даже задать хоть один невежливый вопрос такому любвеобильному муфтию, не говоря уж о попытке задержать… А вот Ходжу Насреддина, разумеется, остановили…

– Из чьего ты десятка, собрат наш?

– Ха, да разве не видно по моей осанке и горделивому виду?! – храбро ответствовал домулло, бледнея от страха. – Наш десятник человек мужественный и суровый, с сердцем снежного барса и норовом сибирского тура, он не любит, чтобы его имя трепали попусту…

– Тьфу, шайтан! Если ты из людей этого зазнайки Махмуда, так и скажи, а то навертел тут… – сразу «угадали» стражи. Ходжа безропотно кивнул, ему-то уж точно было без разницы. Главное, что приняли за своего, дальше посмотрим…

– Кого это ты тащишь?

– Поймал нарушителя заповедей Аллаха – этот наглец не только посмел пить вино, недозволительное истинным мусульманам, но ещё и упился им до визга презренной свиньи!

– Уй, нехороший сын шакала… – однообразно ругнулись стражники, но допрос не прекратили. – Брось его в арык, нам поручили более важное дело. Разве твой начальник тебе не сказал?

– А… м… ну вы же знаете нашего Махмуда!

– Да уж, знаем… Вся городская стража поднята по приказу грозного Шехмета, да продлит Аллах его годы! В Багдаде появился странный чужеземец, оскверняющий самим своим дыханием благословенный воздух наших улиц. Этот злодей ограбил целый бухарский караван, украл стада ослов у двух братьев, жестоко обманул и избил самого юного стража и в довершение всех преступлений… попытался отравить самого господина Шехмета!

– Ва-а-а-х… – невольно вырвалось у обалдевшего Ходжи. – Так этот гад упёр столько добра и даже не поделился с товарищем?!

– Не болтай лишнего! О том, как, чем и с кем делится Далила-хитрица или Али Каирская ртуть, запрещено даже думать! Что-то плохо вас учит этот тупоголовый Махмуд…

– О благороднорождённые друзья, – отдышавшись и хоть как-то уняв безумно бьющееся сердце, заговорил Ходжа. – Я сейчас же последую вашему совету, сброшу недостойного в арык, отведу его осла в наши казармы и усердно примусь за розыски чужеземца. Молю об одном – скажите, где мой десяток?

– Да вон же, разуй глаза! – сочувственно посоветовал кто-то.

Насреддин повернул голову, глянул, изменился в лице и, не вдаваясь в объяснения, размашистым шагом рванул с базара. Стражники Шехмета чуть удивлённо воззрились ему вослед, пока шестеро других стражей с полуголым человеком не подбежали к ним, возмущённо вопя:

– Зачем вы отпустили злодея?! Это же коварный обманщик Насреддин, фальшивый мулла и бесстыжий плут! Он украл всю одежду бедного Фарида…

Теперь уже все тринадцать городских стражников, таким вот несчастливым числом, развернулись в погоню. И надо признать, догнали бы фальшивого «собрата» достаточно быстро (тот не мог бежать, вынужденно придерживая постоянно сползающего башмачника), но на пути преследователей непоколебимой скалой встал высоченный муфтий в белых одеждах:

– Во имя Аллаха, остановитесь, еретики! Ещё шаг – и я тут же всех от церкви понаотлучаю на фиг!

Стражники невольно замерли, сражённые мощью львиного голоса и опасным русским весельем, заигравшим в голубых глазах представителя мусульманского духовенства. Оболенский, как вы помните, беспрепятственно прошедший мимо оцепления, повернул назад, как только увидел, что его друзьям грозит опасность. Прикрывая широкой спиной отход Ходжи, Ахмеда и Рабиновича, он воздел руки к небесам и постарался возвысить голос так, чтоб его услышало полбазара:

– Именем Господа нашего, принявшего смерть на кресте, и пророка его Мухаммеда, прокляну каждого, кто только вякнет слово против! Это до чего же вы тут дошли без духовного пастыря?! Своим же правоверным морду бьёте… Можно подумать, у вас на роль боксёрской груши других вероисповеданий мало? А преподобные Муны, Шри-Чинмои бритоголовые, гуру Нахабы, Ваджры всякие, я уж молчу о Роне Хаббарде… Вот где разгуляться чешущемуся кулаку истинного мусульманина! Покайтесь, дети мои… Покайтесь в грехах своих публично! Или я за себя не отвечаю…

– Это… он! – почему-то тонюсеньким голоском пропищал тот самый бородач, что арестовывал Льва и «одолжил» свой костюмчик Насреддину. Теперь он белел среди разодетых в шелка и доспехи товарищей нижними шароварами и, дрожа, махал в сторону Оболенского руками. – Это он – Багдадский вор! Я запомнил его по глазам…

Стражники нервно склонили копья, народ со всех сторон окружил их плотной стеной, ожидая развязки. Прочие слуги закона бросили свои посты, освободив все проходы, и также двинулись к месту развития основных событий. Убедившись, что на него все смотрят и бежать в общем-то некуда, Оболенский поучительно покрутил пальцем у виска:

– Дожили… Нет, граждане багдадцы, вы только гляньте, что тут за произвол творится?! Меня, честного православного муфтия, какая-то шавка полицейская во всех грехах обвиняет…

– Да он же это! Точно – он, клянусь аллахом! – Осмелевший от численного превосходства Фарид бодро прыгнул вперёд, вцепился в белую бороду Льва и… оторвал её напрочь. Народ испуганно ахнул… Но вместо того чтобы упасть, обливаясь кровью, «православный муфтий» почесал гладко выбритый подбородок и, повернувшись к людям, заявил:

– Вот! Видели?! При всём базаре опозорили уважаемого человека – бороду оторвали… И кто?! Извращенец в нижнем белье, горилла с тараканьими мозгами! Ну, чё? Так никто и не заступится за моё духовное лицо? Ладно, тогда я сам…

Никто и моргнуть не успел, как мощный свинг Оболенского отправил раздетого стражника в короткий полёт. Для остальных шехметовцев это послужило сигналом к бою… Нет, как бы то ни было, один против двенадцати Лев бы не выстоял. Он только-только успел всласть дать в ухо самому резвому, как над базаром взлетел истошный крик какого-то фанатичного поборника истинной веры:

– Что же мы стоим, правоверные?! Муфтия бьют!!!

• Предыдущая
• 18/81
• Следующая