Радость жизни - Золя Эмиль - Страница 31
- Предыдущая
- 31/83
- Следующая
— А я не очень беспокоилась, — сказала г-жа Шанто. — Я чувствовала, что ничего серьезного нет.
— Это, однако, не помешало нашей девочке быть на волосок от смерти, — возразила Вероника. — Право, если бы я вдруг разбогатела, я не была бы так довольна!
В эту минуту явился аббат Ортер. Он пришел узнать о здоровье Полины и за компанию тоже выпил рюмочку. Он наведывался ежедневно, но только в качестве доброго соседа, ибо Лазар сразу же объявил ему, что не допустит его к больной, чтобы не пугать ее. Священник спокойно согласился с Лазаром, выразив свое полное понимание, и только служил обедни за здравие бедной барышни. Шанто, чокаясь с ним, похвалил его за терпимость.
— Видите, она обошлась без ваших молебствий.
— Каждый спасается по-своему! — изрек священник, осушая свою рюмку.
Когда доктор уехал, Луиза поднялась к Полине, чтобы ее поцеловать. Полина продолжала еще сильно страдать, но всем казалось, что теперь это пустяки. Лазар весело советовал ей приободриться и уже ничего не скрывал от нее; он даже преувеличивал минувшую опасность, рассказывая, что она трижды чуть не умерла у него на руках. Однако у самой Полины радость проявлялась не столь бурно. Тем не менее, после того, как она мужественно приучила себя к мысли о смерти, она глубоко чувствовала, какое блаженство — жить. По ее измученному лицу промелькнула растроганная улыбка, и, пожимая руку Лазара, она тихо сказала:
— Итак, мой друг, тебе не избавиться от меня, я буду твоей женой.
Выздоровление началось с того, что Полина подолгу спала, спала целыми днями спокойным, ровным, целительным сном. Минуш, которую прогнали из комнаты в самый разгар болезни, теперь воспользовалась тишиной и снова туда пробралась. Она легко вскакивала на кровать, свертывалась клубочком под боком своей молодой хозяйки и наслаждалась теплотой постели. Иногда она занималась своим нескончаемым туалетом, умывалась и вылизывалась, но все это проделывала так осторожно, что больная даже не чувствовала ее присутствия. А Матье, которому тоже открыли доступ, спал на коврике у кровати и храпел, как человек.
Одной из первых причуд Полины было желание увидеть в субботу своих маленьких сельских друзей. После строгой трехнедельной диеты ей наконец позволили съесть яйцо всмятку. Она все еще была очень слаба а приняла детей, сидя в кресле. Лазар опять открыл комод и достал несколько пятифранковых монет. Но, поговоривши с детьми и уплатив им «по старым счетам», как она выражалась, Полина почувствовала такую усталость, что ее в полуобмороке опять уложили б постель. Она также интересовалась судьбой плотины и свайного заграждения и все спрашивала, крепко ли они держатся. А между тем некоторые сваи уже расшатались, но Лазар нарочно сказал ей, что оторвались только две-три доски. Как-то утром, оставшись одна в комнате, она тайком поднялась с постели и подошла к окну, посмотреть, как прилив разбивается о плотину; но и на сей раз силы изменили ей, и она упала бы на пол, если бы ее не подхватила подоспевшая Вероника.
— Смотри, я привяжу тебя к кровати, если будешь плохо себя вести, — шутил Лазар.
Он продолжал сидеть по ночам возле Полины, но часто засыпал в кресле от усталости. Вначале он испытывал живейшую радость при виде того, как Полина впервые после выздоровления ест бульон. Он с наслаждением наблюдал, как крепнут и растут силы в ее молодом теле, и словно сам вместе с ней возвращался к жизни. Но мало-помалу память об исчезнувшем страдании померкла, он привык к мысли, что здоровье ее восстановлено, и перестал радоваться ему как нежданному подарку. Осталось одно переутомление, нервная разрядка после напряженной борьбы и все те же смутные мысли о тщете бытия.
Однажды ночью Лазар крепко спал в кресле. Вдруг Полина услыхала, что он проснулся с тяжелым вздохом. При слабом свете ночника она увидела его искаженное лицо, широко раскрытые от ужаса глаза и судорожно сжатые руки, словно молящие о пощаде. Он бормотал, запинаясь:
— Боже мой! Боже мой!
Встревоженная Полина потянулась к нему.
— Что с тобой, Лазар?.. Ты нездоров?
Он вздрогнул. Неужели она видела? В смущении он не нашел ничего лучшего, как ответить:
— Со мною? Ничего. Это ты сама только что стонала.
Во сне его вновь обуял страх смерти, беспричинный страх, как бы исходящий из самой бездны небытия, ледяное дыхание которого пробудило его и повергло в трепет. Господи, и я когда-нибудь умру! Эта неотступная мысль душила его. Полина, снова опустив голову на подушки, смотрела на Лазара с материнским состраданием.
V
Каждый вечер, после того, как Вероника снимала со стола обеденную скатерть, между г-жой Шанто и Луизой начинался один и тот же разговор; Шанто, погруженный в чтение газеты, отвечал лишь односложно на редкие вопросы жены.
Две надели, пока Полина была в опасности, Лазар даже не являлся к столу; теперь он обедал внизу, но тотчас после десерта уходил к выздоравливающей кузине. И не успевал он подняться на лестницу, как г-жа Шанто начинала свои повседневные жалобы.
Сначала она выражала нежные чувства:
— Бедный мальчик, выбивается из сил… Право, это неблагоразумно так рисковать своим здоровьем. Вот уже три недели, как он не спит… Со вчерашнего дня он побледнел еще больше.
Затем она начинала жалеть Полину: бедная крошка так страдает! Подле нее нельзя провести ни минуты без сердечной боли! Но мало-помалу г-жа Шанто переходила к тому, какой беспорядок внесла в дом болезнь Полины: все пошло вверх дном, съесть что-нибудь горячее невозможно, словно мы не люди! Тут она обычно прерывала свои рассуждения и спрашивала мужа:
— Вероника хотя бы вспомнила дать тебе отвар алтейного корня?
— Да, да, — отвечал он, не отрываясь от газеты.
Тогда она понижала голос и обращалась к Луизе:
— Странно, но ведь бедная Полина никогда не приносила нам счастья. Подумать только, что есть люди, которые считают ее нашим ангелом-хранителем! Не беспокойся, я знаю, какие сплетни ходят… Ведь правда, Луиза, в Кане говорят, что мы обогатились за ее счет? Как же, обогатились!.. Можешь говорить со мной откровенно, я не боюсь злых языков!
— Бог мой, о вас судачат не больше, чем обо всех, — отвечала Луиза. — Как-то, с месяц назад, я оборвала жену нотариуса, которая вздумала говорить об этом, ничего о вас не зная. Да ведь людям не запретишь болтать.
С этой минуты г-жа Шанто перестала сдерживаться. Да, они пали жертвой своей доброты. Разве они нуждались в чьей-либо поддержке до приезда Полины? И где бы она была теперь? Обивала бы пороги где-нибудь в Париже, если бы они не согласились взять ее к себе. Значит, кое-кто позволяет себе болтать о деньгах, но ведь деньги эти им причинили только страдания; принесли в дом одно разорение. Факты сами за себя говорят: разве ее сын взялся бы за дурацкое предприятие с водорослями, разве стал бы он тратить время на то, чтобы защищать Бонвиль от моря? А все Полина злосчастная кружит ему голову. Сама виновата, если ухлопала на это свои деньги! А вот бедный мальчик потерял и здоровье и будущность. В душе г-жи Шанто не иссякала злоба по поводу ста пятидесяти тысяч франков, упорхнувших из еще теплого гнездышка, из ее бюро. Были там и крупные суммы — они словно в воду канули — и мелкие суммы, которые изымались ежедневно; утечка становилась все больше; г-жа Шанто теряла душевное равновесие; она как будто чувствовала, откуда проистекает это тлетворное начало, подтачивающее ее честность. И вот теперь, когда это разложение завершилось, она проклинала Полину за все те деньги, которые была ей должна.
— И что поделаешь с такой упрямицей? — продолжала она. — В сущности, она страшно скупа, а между тем это олицетворенная расточительность. Она способна бросить в море двенадцать тысяч франков ради бонвильских рыбаков, которые смеются над нами; она готова кормить вшивую детвору со всей округи, а я, честное слово, дрожу, когда мне приходится просить у нее сорок су! Пойми это… У нее каменное сердце, хотя она и делает вид, будто все отдает другим.
- Предыдущая
- 31/83
- Следующая
