Обратный адрес - Знаменский Анатолий Дмитриевич - Страница 16

• Предыдущая
• 16/28
• Следующая

— Вас, может, кто обидел с самого ранья? — сочувственно спросил он директора. — Если обидели, так и скажите, я ведь тут ни при чём.

— Обидели! Именно что обидели! — закричал старичок с жаром. — Думаете, вы первый? Все идут, всем работу подавай! Только какую работу хотят, а? Какую работу?! Мне полеводы и скотники нужны. И пастухи!

Штукатуры и маляры — пож-жа-луйста, с нашим удовольствием, хоть сегодня! С места в карьер! Так ведь вам надо, чтобы рук не замарать? Так я вас понял, молодой че-а-эк?

У него ещё и зубов не хватало ко всему прочему. Вредный, такой старикашка! Кипятится, как старинный самовар, истины открывает! А чего их открывать, когда они всем станичным бабам известны были, может, ещё с самого начала?

— Заработать дадите на малярных работах — никто в должность не полезет штаны протирать, — угрюмо посоветовал Федор.

— А кто не даёт?! — взвился старичок. — У меня доярки по сто пятьдесят зарабатывают! Мало? У завфермой-то оклад — сто! Ну, так изволите ли знать, тоже бегут! В маникюрши, в лотошницы, только бы в город, на витрину. На сорок рублей! Лишь бы весь день на шпильках, а в башмаках, видите ли, тяжело!

— Тоже есть о чём подумать… — как-то неопределённо заметил Федор.

— О чём? — возмутился старичок. — Было время — да! Причины были, и очень серьёзные. А сейчас, молодой че-а-эк, инер-ция, мода! Общественное поветрие и дурь, если хотите знать!

Он передохнул и пожаловался:

— А при всём том нужно, представьте, работать, планы выполнять, работать с коллективом — спрос с меня. Впрочем, вы ничего такого не знаете и не хотите знать… А вот вы скажите, учёный человек, что такое, к примеру… супонь? Или — чапиги, знаете? А что такое зга? Ну, говорят, мол, зги не видать, так что оно такое — зга?

Что такое супонь, Федор знал, о чапигах имел смутное представление. А вот згой этой старичок уложил его намертво.

— Вам сейчас надо, молодой че-а-эк, чапиги в руки!

Да в борозду, да до седьмого пота! На позиции патриархального крестьянства — вкус земли и вкус жизни почувствовать! Познать сокровенный закон диалектики:

«Не потопаешь — не полопаешь!» Вот что вам крайне полезно на данном этапе. Если надумаете, милости прошу.

Дед был циник до мозга костей. Федор приподнялся было и опять сел. Захотелось осечь уж чересчур умного директора.

— Рецепты эти мне ни к чему, каждый день их слышу, — сказал он. — На всех молодёжных вечерах долбят, что счастье в труде, а…

— Как, как? — перебил старичок с интересом,

— В труде, говорят, счастье! Значит, бык…

— Не то, не то! — закричал директор. — Не с того конца! Счастье, молодой че-а-эк, в высшей гармонии между личностью и обществом! Слышали? Когда вами люди довольны, и вы с чистой душой перед ними. Когда вы нужны им, и цену в этом свою видите, да такую, что все девки по ночам о вас думают, не спят — вот в чём счастье! Но такое счастье, извините, ни зубами, ни кулаками не вырвете — труд здесь первое, наиглавнейшее средство! Сред-ство!

— Те же штаны… — недоверчиво махнул рукой Федор. — Говорят ещё, мол, перед нами все дороги открыты…

— Вот, вот — именно! — кивнул старичок согласно. — Только идти-то по этим дорогам желательно в трезвом виде, а ещё лучше — в заработанных самолично сапогах!

А то ведь и по открытой дороге никуда не придёшь!

Федор молчал. А директор после этих слов утих, и снова в прищуренных глазах мелькнула добрая заинтересованность. Сказал устало и как бы ища сочувствия:

— Все, понимаете, хотят какой-то поэзии, привнесённой со стороны, и это злит ужасно. Поэзию и красоту хотят, видите ли, найти где-нибудь на дороге, как ржавую гайку или обронённый каким-то растяпой кошелёк. Не так ли? Но ведь этаким манером вы её никогда не найдёте. Она в душе должна обретаться, в вашем мироощущении, молодой че-а-эк. Иначе…

Подумал ещё, пожевал что-то мысленно и сказал, как приговор:

— В руку эту штуку не возьмёте, уважаемый. То, что вам хотелось бы найти, оно — везде, во всём, по крупице…

В этом-то и вся сложность. Иначе от счастливых на этом свете проходу бы не было.

Посмотрел Федор на строптивого директора и вдруг вспомнил последний свой разговор с Аношечкиным — железным прорабом. Другие тогда были слова, но вроде о том же самом…

Что за чёрт, сговорились они, что ли? Аношечкина-то Федор откровенно уважал, а этого старичка пока не знал как следует. Но хорошо уж было то, что не с Гигимоном приходилось о жизни толковать.

— Понятно, — сказал Федор, несколько ошарашенный этим диспутом. — А с работой-то как?

— Я же сказал. Нужны трактористы — в первую голову. Каменщики, маляры, штукатуры. Подайте заявление.

Да он бы и подал! Трудно, что ли, написать бумажку? Поработал бы в совхозе, поговорил бы ещё с этим занятным дедом! Выяснил такую ускользающую тонкость, откуда взялись и под каким таким зодиаком выросли все эти бродяги, что вкуса земли не знают. И куда старик раньше смотрел. Охота ещё послушать умного человека.

Он бы написал заявление! Но сейчас за дверью сидела Ксана. Сейчас, именно в данную минуту, переходить на позиции патриархального крестьянства он не мог.

— Документы не забудьте! — завопил старичок.

Федор взял бумаги и выбрался из кабинета, словно из парной. Даже пот прошиб с непривычки. Ещё нигде не разговаривали с ним подобным образом. Не давили на психику.

Чёртов старец! И о романтике вспомнил!

Ксана лениво поправляла причёску, даже не помышляя о сложных проблемах, которыми мучился директор. Оглянулась вальяжно, с томительной улыбкой:

— Ну, что?

— Откуда вы его выписали? — кивнул Федор на дерматиновую обивку.

— А что?

— Про какую-то згу начал меня допрашивать. И про чапиги.

Ксана улыбнулась с сочувствием:

— Про згу он частенько спрашивает. Для юмора, — пояснила она. — А вообще он кандидат наук и хозяин хороший.

Федор достал папиросы, пристроился у подоконника, под форточкой. Не хотелось уходить из этой светлой комнаты, да и некуда было ему спешить. Прикуривал и смотрел через огонёк спички на девушку. Искал, о чём бы поговорить.

— Что ж она означает, эта самая зга?

Ксана перестала трещать на машинке.

— Ничего особенного. Колечко под дугой, куда раньше колокольчик привешивали. Когда тройками ещё ездили. В песнях, помните, колокольчики-бубенчики…

— Вот старый хрыч! — тихо выругался Федор, покосившись на дверь. — Что ж я ему — для потехи, что ли? В вашем совхозе и точно — зги не видать!

— Почему? Совхоз у нас рентабельный, — возразила Ксана даже с некоторой обидой. — И животноводство. А из нашей розы духи «Красная Москва» делают.

— С таким директором, ясное дело, не пропадёте!

Человек приходит с квалификацией, а он ему — про згу и в пастухи приглашает!

— Пастухи у нас в наличии, а возчики и строители, правда, нужны. У вас какая специальность?

— Строитель. Прорабом последнее время был.

— Странно. Прораб скоро нужен будет, документацию на технологический корпус ждём со дня на день.

Видимо, вы ему чем-то не пришлись. Хотите, я поговорю ещё? Оставьте документы. Я, пожалуй, попробую… И он почему-то предпочитает местных,

— Да нет уж, спасибо. Он мне тоже чем-то не пришёлся, — сказал Федор. Документы этой рыжей секретарше он показывать не хотел.

— Строители нам скоро нужны будут, — с видимым сожалением повторила Ксана. — Может, зайдёте ещё?

В сожалении Ксаны сквозила личная заинтересованность.

— Зайду, ясно. Какие наши годы! — сказал Федор от порога с привычной лихостью. — Вечерком, значит, встретимся? В кино?

Она глянула исподлобья и чуть насмешливо, опахнув крашеными ресницами. И снова он отметил во взгляде её скрытое обещание. Улыбнулся с понятием и, нагнув голову, вышел из приёмной.

У самого крыльца приткнулась грузовая машина. Водитель копался в моторе, сучил засаленными локтями и мычал знакомую песенку про город Ереван. Под радиатором белели знакомые цифры — «66-99»,

• Предыдущая
• 16/28
• Следующая