Салават Юлаев - Злобин Степан Павлович - Страница 29

• Предыдущая
• 29/113
• Следующая

Крепкая, ладная молоденькая казачка насмешливо глядела на него.

— Чего тебе надо, девка? Мой конь…

— А мне почём знать — твой, не твой ли? Вишь, тут стоит не один конь, а два. Ускачешь в степь — там ищи!

— Пусти! — отмахнулся от девушки Салават.

Он снова хотел взобраться в седло, но она крепче прежнего дёрнула за бешмет.

— А я говорю — не пущу! Ишь ты, черт скуломордый! Батя! Батя! Батяня!.. — крикнула девушка. — Тут малый какой-то коня зануздал!..

— Мой жеребец, говорю тебе, девка! Чего ты кричишь?! — Салават ещё раз взглянул на неё. Её воинственный вид его рассмешил. — Казак, а не девка! — с усмешкой сказал он. — Айда, идём спросим, — согласился он.

— И казак! — задорно согласилась она. — Спросим, тогда и езжай.

Они вошли в избу. Из горницы вышли навстречу Хлопуша и хозяин умёта.

— Что стряслось тут, Настюша? — спросил умётчик. — Чего ты звала?

— А вот, — кивнула Настя на Салавата, — коня зануздал, да и ногу в стремя. Я, мол, — стой, — а он — жеребец, мол, его. Мне как знать, что его!

— А ты куды же один, Салават, собрался? — спросил удивлённый Хлопуша.

— Так… Ладно! — махнул Салават рукою. — Один ведь поеду домой. Видать, у нас разны дороги!

— Да ты что, обиделся, что ли? — спросил Хлопуша.

— Ладно, ладно!.. Чего обижаться! Ты — туды, я — сюды. Ты меня никогда не знал, я тебя не знаю. Чего обижаться!..

— Да ты не таись! На что у тебя обида?

— Чего «не таись»! Чего «не таись»?! — горячо воскликнул Салават. — Ты сам от меня таишься! Когда мне нельзя русской правды знать, зачем ходить вместе?! Твоя жизня — своя, моя жизня — своя!..

— Ты сбесился, что ли? — воскликнул Хлопуша, который уже много месяцев жил с Салаватом без ссоры и споров.

— Ты сам, Афанас Иваныч, сбесился! — запальчиво возразил Салават. — Чего мне нельзя знать? Кто в Самару с тобой ходил? Кто коней держал возле тюрьмы?! Я что, никогда, что ли, царское имя не слышал?! Раньше — можно, теперь — нельзя?! Царь Пётра нельзя знать? Царь Пётра — ваш русский царь? А башкирский другой царь будет? Неправда, Иваныч, одна земля — одна царь!..

— «Одна царь!» — засмеялась девушка.

— Ты, дочка, пойди там телят погляди или что по хозяйству, а тут не девичье дело! — сказал ей хозяин.

Настя со вздохом махнула рукой и вышла.

— Ты сам, Афанас Иваныч, мне говорил, — горячо продолжал Салават. — Царь Пётра ходит, большую книгу читат. Царь Пётра придёт — всем народам царь будет, всем волю даст, жить ладно будем.

— А на что русский царь вам, башкирцам? — вмешался умётчик. — Чего он вам даст?

— Чего, чего даст?! Чего надо народу, того, значит, даст!

— А чего вам, башкирцам, надо? Как сказать государю? — спросил Пугачёв, который не утерпел и вышел на их разговор из горницы.

Салават никогда не думал и сам о том, что даст государь башкирам. Живя общей жизнью со всем бездомным бродяжным людом, он мысленно не отделял своей судьбы ото всех остальных. Он не думал о том, что башкиры живут какой-то другой, совершенно отличною жизнью. Он не думал о том, что нужно башкирам от доброго народного царя. Вопросы застали его врасплох, но вдруг он вдохновился.

— Царь Пётра? — переспросил он. — Царь Пётра землю нашу заводчикам брать не велит, лес рубить не велит, — откладывая на пальцах, сказал он. — Царь Пётра лошадей отнимать не велит, царь ружья башкирам даст, порох, свинца даст, начальников, заводских командиров, велит гонять, башку им рубить, на деревьях их вешать… Скажет царь: «Живи, башкирский народ, как зверь в степи вольно бегай, как птица в небе высоко летай, как рыба в воде плавай!..» Весь башкирский народ пойдёт за такого царя!..

Салават умолк, но все были захвачены его мыслью, все впервые подумали о том, что же царь даст народу, и смотрели на Салавата, словно ожидая, что он скажет ещё…

— Зверем по степи бегай, птицей в небе летай? — при общем молчании задумчиво повторил Пугачёв. — Да, с таким-то народом государь Пётра Федорыч всех одолеет. Грех от такого народа нам правду таить, — сказал он.

— Так слышишь, Салават, никто от тебя не таится, ждать недолго осталось: государь в казаках на Яике нынче. Вот купец его видел своими очами, — указал Хлопуша на Пугачёва. — И сказывает купец, что скоро уж, скоро объявится государь.

— А ты, башкирец, ступай в свои коши ныне да разглашай народу про государя, что шлёт он башкирцам поклон и все так исполнит, — торжественно произнёс Емельян.

Салават непонимающе переводил свой взгляд с одного на другого.

— Чего говорить? Как сказать? Я чего знаю ведь, значит?

Пугачёв ласково усмехнулся.

— Как ты нам сказал, так говори. Лучше никто не скажет! Я своими ушами слышал. Как ты сейчас говорил, так и царь обещал: лес ваш не рубить, деревни ваши не жечь, лошадей не трогать, порох, свинец вам давать, и живите вольно…

— Да сказывай там своим, — вставил Хлопуша, — готовили бы сайдаки, да стрелы, да пики, да топоры…

— Да коней бы получше кормили — как раз и время приспеет! — заключил Пугачёв. — Как, как ты сказал-то? — спросил он. — Живи, башкирский народ, как птица, вольно, как звери в лесу живут. Так дома и сказывай!

С сознанием важности возложенного на него дела простился Салават с Хлопушей, которого встречный знакомец увлёк на иной, новый путь.

Друзья, не сходя с сёдел, обнялись у перекрёстка дорог.

— Твоя дорога прямая, моя дорога прямая, — сказал Салават на прощание, — на прямой дороге сустречка будет…

— Значит, будет! — ответил Хлопуша.

И каждый поехал своим путём.

Долго ехал Салават молча по холмистой равнодушной степи, пока не показались вдали горы. Тогда он запел:

Усталый конь пошёл тише. Юноша не понуждал его. Закат отбросил последние лучи, и в небе блеснули редкие звёзды. Из-за отдалённых гор показалась луна.

Маленькая речушка преграждала Салавату путь, и над нею белой стеной поднимался весенний холодный туман. Салават остановил коня.

— Хватит на этот день, — сказал он. — Стой, аргамак. Ещё много дней нам ехать к нашим кочевьям.

Салават стреножил коня и пустил его у реки на открытом месте. Переезжать реку он не хотел: на том берегу её был лес и, как знать, может быть, звери.

Засыпая, Салават думал о доме, о красавице Юрузени, о маленькой жене Амине, о Юлае и о своём сыне, который должен был теперь стать уже совсем большим…

• Предыдущая
• 29/113
• Следующая