Остров Буян - Злобин Степан Павлович - Страница 60
- Предыдущая
- 60/231
- Следующая
Глава двенадцатая
1
Стряпуха Траханиотова давала Первушке пить наговорной воды. Мясник Терешка дробил между обухами двух топоров какую-то кость на лунном свете и бормотал про железные зубы, но ничто не помогло. Первушка маялся дни и ночи зубной болью. Наконец он заснул и поутру проснулся с опухшими глазами, с разбухшей щекой. Он все же исправно оделся, чтобы сопровождать господина в приказ, но окольничий громко расхохотался, взглянув на него.
– Пугало! – громко воскликнул он. – Куды я с таким поеду! На смех – с кривой рожей…
Он приказал Первушке остаться и взял с собою других холопов.
С завязанными зубами, Первушка остался дома. Он ревновал господина: когда был при нем, знал, что он первый среди всех слуг. Но теперь, когда господин уехал с другими, Первушка встревожился: а вдруг с одного раза Петр Тихонович станет считать не Первушку своим самым ближним слугой… И Первому представилось, как зазнается второй конюх Траханиотова, взятый за женой окольничего, Сергушка, если окольничий приблизит его, и как он будет шпынять Первушку, отплачивая за все толчки, тумаки и насмешки.
«И трус он, – думал Первушка, – как защитит Петра Тихоныча? Стрелять из пистоля не может, а саблю и вытащить не посмеет, коли что, не дай бог, стрясется».
Что стрясется, Первушка толком не знал. За эти несколько лет ему и самому не пришлось ни от кого защищать господина, но в последнее время много шло слухов о том, что беды не миновать. Пушкари, приходившие к Траханиотову по разным своим делам, громко грозились, что бездельный корыстник окольничий скоро получит расплату.
Пушкарский голова[123] из Ростова, которому выдал Траханиотов лишь половину жалованья, заставив его расписаться за полное, уходя из приказа и не смея грозить самому окольничему, сорвал злость на Первушке. «Быть тебе с господином всем миром побиту», – сказал он.
Тверской затинный голова[124] десять дней назад выскочил из приказа на улицу с воплями: «Грабят! Режут!» А когда сбежался народ, голова громко кричал, что окольничий требует себе четверть жалованья тверских затинщиков. Траханиотов выслал к нему Первушку сказать, что отдаст все жалованье сполна, чтобы пришел он к нему домой. Голова пришел, и окольничий угощал его подобру, как родного отца, до самой ночи. Траханиотов выложил перед ним все недоданные деньги и взял расписку. А когда голова расписался, окольничий в руки ему самому, пьяному, денег не дал, послав с ним для бережения Первушку. Голова упал в корчах с пеной у рта, еще не дойдя до дома, и Первушка бежал от него в страхе, конечно с собой захватив и все деньги. На беду, поутру на улице мертвого поднял один из тех самых посадских, которые были на площади накануне. И когда Первушка еще с четверыми людьми провожал господина в приказ, толпа стрельцов и посадских кричала, называя Траханиотова погубителем и убийцей, и грозилась скорой управой на всех: на Траханиотова, на Левонтия Плещеева – Земского приказа судью, на думного дьяка Назария Чистого, на боярина Бориса Морозова и на больших торговых гостей, начиная с Василия Шорина…
Первушка знал окольничего Плещеева, который не раз бывал на пирах у его господина и вместе с ним выезжал на охоту… Верховный земский судья Левонтий Плещеев славился меж народа тем, что умел невинного сделать виновным в страшных, неслыханных винах и заставлял его откупиться от обвинения по дорогой цене.
Назарий Чистой, думный дьяк, тоже был в славе среди народа: говорили, что это не кто иной, а он самый придумал налог на соль и первый сумел нажиться на этом бессовестном деле, раздавая по городам соляной торг тем из торговых гостей, кто ему лучше платил.
На боярина Бориса Морозова народ был гневен за все, вместе взятые, несчастья и беды, считая его своим злейшим врагом и другом народных обидчиков и губителей, затмевающих светлые очи юного и неопытного царя.
С торговым гостем Василием Шориным у москвичей были домашние счеты за правежи, за кабальные записи, за ссуды, выраставшие втрое и впятеро, за пропавшие у него заклады, за высокие цены товаров и просто за то, что он был самый богатый из всех богатых гостей.
Озлобление народа было понятно Первушке, и он считал, что в последнее время, может быть, в самом деле московские бояре в корысти своей хватили уже через край… Он видел весь путь своего господина и накоплял себе тоже деньжонок, считая, что после найдет свой безошибочный путь… В недавние дни многие из боярских холопов Морозова, Милославского, Хованского, Пронского, князя Львова подали царю челобитье, прося возвратить им свободу. Один из холопов Морозова предложил Первушке дать подпись под челобитьем.
– Пошто мне проситься? – ответил Первой. – В дворянах, холопам, нам не бывать, в больших торговых гостях тоже не быть, а в меньших посадских житье хуже… Упрошу господина, и он меня так пустит на волю, а когда пустит, я ему ж стану и волей служить, – на что мне воля!
Но Первушка знал, что среди холопов кипит волненье: съезжаясь со своими господами у знатных домов, собираясь по кабакам, сходясь по торгам и у места торговых казней, отпрашиваясь в церкви, словно бы для молитвы, холопы по всей Москве держали совет о том, что если царь не послушает их челобитья, то разом в одну ночь они перережут своих бояр и сами возьмут волю…
Первушка сильно подозревал в измене траханиотовского холопа Сергушку и рассказал про заговор господину, но Петр Тихонович ответил, что все слышал уже заранее от Сергушки.
Дня два назад около ста человек боярских холопов были схвачены и кинуты в тюрьмы. Бояре ездили в город с большим бережением, беря с собой только лишь самых надежных людей, и по тому, кого не хватало в охране боярина из привычных слуг и телохранителей, остальные догадывались, что господин не доверяет ему и считает его бунтовщиком. Вот почему особенно неприятно Первушке было остаться дома, когда Сергушка и двое других слуг поехали провожать господина в приказ. Он знал, что слуги других дворян станут о нем расспрашивать – не попал ли он вместе с теми, кого посадили в тюрьму, а Сергушка, вместо того чтобы просто сказать про кривую рожу, станет плести околесицу с прибаутками, намекая на то, что Первушка теперь уже не так-то в чести, как прежде…
- Предыдущая
- 60/231
- Следующая
