Сын шевалье - Зевако Мишель - Страница 48

• Предыдущая
• 48/160
• Следующая

Внезапно чья-то рука из-за ее плеча опустилась на бумаги; одновременно она услышала гневный голос, прозвучавший в ее ушах, как грозная труба на Страшном суде:

— Ах, проклятая ведьма! Подлая сука! Мало того, что ты предала и продала доверившуюся тебе девочку, так ты теперь еще и грабишь ее!

Почти лишившись чувств от ужаса, вытаращив глаза и задыхаясь, Колин Коль просипела сдавленным голосом:

— Иисус! Матерь Божья! Тот самый юноша… Я пропала!

Это и в самом деле был Жеан Храбрый. Возвращаясь домой и увидев широко открытое окно, он, догадываясь о том, что происходит, устремился в тупик, сорвал доски, заботливо прилаженные старухой к слуховому окну, влез в дом, поднялся по лестнице и вошел в комнату — причем хозяйка, обычно столь бдительная, даже и ухом не повела, настолько ослепили ее баснословные сокровища принцессы Фаусты.

Жеан занес кулак над головой матроны, а та, закрыв глаза и съежившись, собралась пронзительно заверещать, но из горла ее вырвался лишь хриплый стон.

Кулак так и не опустился. Чудовищным усилием воли юноше удалось взять себя в руки, и он грубо приказал:

— Встань, гнусная тварь! Благодари Бога, что ты женщина… что я успел об этом вспомнить.

Не заставляя просить себя дважды, она вскочила, мгновенно обретя хладнокровие, ибо опасность ей уже не грозила. А Жеан, собрав бумаги, запихнул их в шкатулку, затем подошел к окну и закрыл его. Увидев на столе связку ключей, он сунул в шкатулку и ее, властно бросив старухе:

— Вон отсюда! Подождешь меня на лестничной площадке.

Она подчинилась, понимая, что от послушания зависит жизнь.

Жеан, взяв шкатулку, обвел глазами комнату, ища место, где можно было бы надежно спрятать бумаги Бертиль.

— Нет, — сказал он, покачав головой, — лучше будет унести их с собой… так безопаснее.

И он вышел на площадку, где покорно стояла госпожа Колин Коль. Убедившись, что в покои Бертиль можно проникнуть только через одну дверь, он дважды повернул торчавший в скважине ключ, а затем положил его в карман.

— Второй ключ, — резко произнес он.

Она притворилась, будто не понимает, напустив на себя самый невинный вид.

— Какой ключ?

— У тебя должен быть второй ключ от этой двери… давай его сюда!

— Клянусь вам…

Схватив ее за горло, он холодно повторил:

— Ключ — или тебе конец!

Уж она-то знала, как умеет душить этот бандит! Этому дьяволу лучше было не перечить и не хитрить с ним… ведь жизнь ее висела на волоске, она это понимала.

— Пойдемте, — всхлипнула старуха.

Жан тут же разжал пальцы. Вздохнув полной грудью, она жалобно пробормотала:

— Ключ внизу.

— Спускайся.

Она бросилась к лестнице настолько стремительно, насколько позволяли подгибающиеся в коленях ноги, и, спускаясь, безостановочно бормотала, осеняя себя крестом:

— Господи Иисусе! Усмири этого демона! Святая Богоматерь, защити и сохрани меня!

У себя в спальне, окончательно укрощенная и смиренная, она поспешно достала ключ и дрожащей рукой протянула его Желну, молясь только об одном — чтобы этот дьявол как можно скорее убрался. Юноша же произнес таким тоном, что она содрогнулась:

— Если еще раз попытаешься пробраться в покои мадемуазель, я вырву тебе глаза, чтобы ты не видела того, что тебе не положено видеть…

Она инстинктивно зажмурилась и с ужасом вспомнила о троих бандитах, сопровождавших вельможу в маске: те тоже обещали сделать с ней нечто подобное.

— И вырву язык, — грозно продолжал Жеан, — чтобы ты никому не могла рассказать о том, что видела. Поняла?

Мертвенно побледнев и стуча зубами, она нашла в себе силы лишь кивнуть головой, ибо язык у нее отнялся от безумного страха. Удовлетворившись произведенным впечатлением, он бросил:

— Прекрасно! Теперь отопри мне входную дверь.

Ах, милосердный Иисус, большего она и не просила! Только это ей и было нужно… чтобы он убрался как можно быстрее, как можно дальше… лучше всего, прямиком в ад! К своему удивлению, она еще как-то сумела доплестись до двери и открыть ее. На пороге он обернулся, сказав ей на прощание:

— Я вскоре вернусь, чтобы повесить крепкий замок… Так будет спокойнее. А пока не забывай о том, что я тебе обещал.

С этими словами он, наконец, вышел.

Она тут же захлопнула дверь и, навалившись на нее всем телом, стала с неловкой поспешностью опускать засовы и щеколды, будто целая толпа демонов собиралась ворваться к ней, а с уст ее слетали жалобные проклятия:

— Хоть бы ты шею себе сломал, спускаясь по ступенькам! Хоть бы дьявол, твой покровитель, схватил тебя своими скрюченными пальцами и уволок к себе! Хоть бы тебя повесили на самой высокой виселице, чтобы я полюбовалась на твою посиневшую рожу и вывалившийся язык!

Облегчив душу и излив накопившуюся желчь, она поплелась в спальню и бессильно рухнула на стул, тупо глядя прямо перед собой и ощущая полную пустоту в голове.

Но постепенно она успокаивалась, силы возвращались к ней, а вместе с ними и хитрое лукавство. Она вдруг затряслась от беззвучного смеха и стала шарить в карманах, откуда извлекла оловянный футлярчик, прихваченный ею по рассеянности, а также один из тех загадочных листков, что была не в состоянии прочесть. Хихикая, она тихонько бормотала:

— Молодой, сильный, грубый… Зато я хитрая… и ловкая! Пока он закрывал окно, я стянула эту бумажку… жаль, что одну! Но, быть может, именно здесь и найдутся эти загадочные указания!

Посмотрев на листок еще раз, она задумчиво добавила:

— Наверное, по-латыни написано… Тут есть слова точь-в-точь как в моем молитвеннике.

Однако на сей раз, обогащенная горьким опытом, она не стала заглядываться на бумажку, забыв обо всем на свете, — тем более, что и разобрать ее она была не в состоянии.

Быстро направившись к тайнику, куда спрятала золотые монеты, она сунула вовнутрь и драгоценный документ. Футляр же пренебрежительно бросила в первый же попавшийся ей под руку ящик и даже не потрудилась закрыть его на ключ.

Теперь надо было подумать о надежных запорах. Мгновенно одевшись, она бросилась к кузнецу и плотнику. Страх был настолько велик, что она даже не стала торговаться и безропотно заплатила назначенную цену при условии, что работу сделают сегодня же.

Между тем Жеан Храбрый, выйдя на улицу, бросил взгляд на свое окно, спрашивая себя, не оставить ли дома шкатулку, прежде чем заняться Кончини. Но было уже совсем светло, народу становилось все больше, поэтому он решительно направился в сторону улицы Ра, сунув шкатулку под плащ, который забрал у Бертиль перед уходом из дворца герцога д'Андильи.

На ходу он напряженно размышлял.

Оставив Кончини крепко связанным, он намеревался вернуться и убить своего врага. Живой Кончини представлял постоянную угрозу для Бертиль, и щадить его он не собирался.

Но с той поры многое изменилось: у него состоялось объяснение с Бертиль, во время которого он едва не умер — сначала от стыда и отчаяния, а затем от радости. И теперь он сам не знал, как ему поступить. Даже остановившись перед маленьким домиком на улице Ра, он еще не принял решения и поэтому страшно злился на самого себя.

Распахнув дверь резким ударом ноги, он прошел через вестибюль, поднялся по лестнице и вошел в спальню.

Кончини уже не было на кровати, куда его довольно грубо бросили трое храбрецов. Фаворит лежал на полу, причем довольно далеко от возвышения. Отсутствие кляпа объяснялось очень просто: перед уходом Эскаргас из сострадания вынул его, однако развязывать итальянца не стал.

На полу возле пленника валялся кинжал — тот самый, что был вырван насильником из нежной руки Бертиль. Жеан понял, что произошло: заметив острое лезвие, пленник сделал все, чтобы добраться до него и разрезать путы, но попытка оказалась неудачной.

Не говоря ни слова, юноша нагнулся, подобрал кинжал и, крепко сжав рукоять, стал задумчиво разглядывать своего врага, возможно, не видя его.

Флорентиец же решил, что все кончено. Он был храбр. Не дрогнув ни единым мускулом и гордо приподняв голову, он вызывающе бросил, глядя в лицо Жеану:

• Предыдущая
• 48/160
• Следующая