Железный Крест - Бондарь Александр - Страница 6

• Предыдущая
• 6/9
• Следующая

И всё же часто девушки пробирались к сараям и подолгу проводили время возле незнакомца.

Однажды Маша набралась храбрости и спросила его:

- А почему вы так хорошо говорите по русски? Вы русский или немец?

Офицер улыбнулся Маше, потом ответил:

- Я русский. Но родился не здесь, в Париже. Мой отец воевал с большевиками в гражданскую и бежал в двадцатом, вместе с армией генерала Деникина. Точнее, с остатками армии. Он воспитал меня, как русского. Он говорил, это неважно, где ты родился, важно, кто ты внутри. И я знаю, что внутри я русский.

Маше многое было непонятно, но она совершенно не представляла себе, что спрашивать и как. Потом, она видела, что офицер не хочет слишком много о себе рассказывать. Даже и то, что он офицер - даже и этого он не сказал Маше - она сама догадалась, догадалась по его нашивкам. А ещё он сказал, что его зовут Николай, Коля. И попросил Машу, чтобы она перешла с ним на "ты".

- Тебе сколько лет? - спросил он.

- Семнадцать.

- А мне девятнадцать. Вот видишь - не такой старый ещё...

Коля охотно болтал с девушками, рассказывал о жизни в Париже и шутил даже. Только иногда, особенно когда заходила речь о войне, о положении на фронте, тревожная, беспокойная складка залегала возле бровей, он замолкал и долго думал о чём-то.

- Ну что, девчата, не слыхать, как там?..

"Там" - это на фронте. Но слухи в станице ходили смутные, разноречивые.

И хмурился и нервничал тогда офицер. И видно было, что больше, чем ежеминутная опасность, больше, чем страх за свою участь, тяготили его незнание, бездействие и неопределенность.

Привязались к нему обе девушки. Особенно Маша. Как-то раз, оставив дома плачущую мать, пришла она к сараям печальная, мрачная.

- Головень бьёт... - пояснила она. - Из-за меня маму гонит, Топа тоже... Уехать бы отсюда куда-нибудь... Насовсем уехать.

- Куда ты хочешь уехать? В Турцию?

- Например, в Турцию. Да куда угодно. Лишь бы уехать.

Подумал Коля и сказал:

- Если немцы появятся, и если они отходить будут, то вы должны идти с ними. Если нет - то потом, когда придут красные, вы уже дальше Колымы никуда не поедете.

И Коля кивнул головой и усмехнулся так, что у Маши мороз пробежал по коже. Но вдруг она поняла, что страшно ей уже не за себя, а за Колю.

- Скажи, - спросила она, испуганно и часто моргая, - а если красные возьмут тебя в плен - они, ведь, тебя не расстреляют?..

И с тех пор Маша ещё больше захотела, чтобы скорее пришли немцы. А неприятностей у неё набиралось всё больше и больше. Безжалостный Топ уже пятый раз требовал по гвоздю и, несмотря на то, что получал их, всё-таки проболтался матери. Затем в кармане штанов мать разыскала остатки махорки, которую Маша таскала для раненого. Но самое худшее надвинулось только сегодня. По случаю церковного праздника за доброхотными даяниями завернул в хату отец Василий. Между разговорами он вставил, обращаясь к матери:

- А сало всё-таки старое. Так ты бы с десяточек яиц за лекарство дополнительно...

- За какое ещё лекарство?

Маша заёрзала беспокойно на стуле и съёжилась под устремлёнными на неё взглядами.

- Я, мама... собачке, Шмелику... - неуверенно ответила она. - У него ссадина была здоровая...

Все замолчали, потому что Головень, двинувшись на скамейке, сказал:

- Сегодня я твоего пса пристрелю. - И потом добавил, поглядывая как-то странно: - А к тому же ты врёшь, кажется. - И не сказал больше ничего, не ударил даже.

- Возможно ли для всякой твари сей драгоценный медикамент? - с негодованием вставил отец Василий. - А поелику солгала, повинна дважды: на земли и на небеси. - при этом он поднял многозначительно большой палец, перевёл взгляд с земляного пола на потолок и, убедившись в том, что слова его произвели должное впечатление, добавил, обращаясь к матери: - Так я, значит, на десяточек располагаю.

Вечером, выходя из дома, Маша обернулась и заметила, что у плетня стоит Головень и провожает её внимательно взглядом.

Она нарочно свернула к речке.

- Маша, а говорят про нашего на деревне, - огорошила её при встрече Ленка. - Тут, мол, он недалеко где-то. Потому рубашка... а к тому же Сёмка Старостин возле Горпининого забора книжку нашёл, тоже кровью замазанная. Я сама один листочек видела. Белый, а в углу буквы немецкие, и дальше палочки, вроде как на часах.

Маше даже в голову шибануло.

- Ленка, - шёпотом сказала она, хотя кругом никого не было, - надо, это... ты не ходи туда прямо... лучше вокруг пойди. Как бы не заметили.

Предупредили Колю.

- Что же, - сказал он, - будьте только осторожней, девчата. А если не поможет, ничего тогда не поделаешь... Не хотелось бы, правда, так нелепо пропадать...

- А если лепо?

- Нету такого слова, Лена. Запомни: нету.

Домой возвращались поодиночке. Маша ушла раньше; она добросовестно направилась к реке, а оттуда домой.

Между тем Ленка со свойственной ей беспечностью захватила у Коли флягу, чтобы набрать воды, забыла об уговорах и пошла ближайшим путем - через огороды. Замечтавшись, она засвистела и оборвала сразу, когда услышала, как что-то хрустнуло возле кустов.

- Стой, сучка! - крикнул кто-то. - Стой, тварь!

Она испуганно шарахнулась, бросилась в сторону, перешагнула через низенькую оградку и почувствовала, как кто-то крепко ухватил её за юбку. Ленка упала. Потом с отчаянным усилием она лягнула ногой, по-видимому, попав кому-то в лицо. Вскочив с места и преодолев грядки с капустой, выпустив флягу из рук, она кинулась в темноту.

...Маша вернулась, ничего не подозревая, и сразу же завалилась спать. Не прошло и двадцати минут, как в хату с ругательствами ввалился Головень и тут же, с порога, закричал на мать:

- Пусть лучше твоя потаскуха и не ворочается вовсе... Ногой меня по лицу съездила... Убью, сукину дочь.

- Когда съездила? - со страхом спросила мать.

- Когда? Сейчас только.

- Да она спит давно.

- А, чёрт! Прибегла, значит, только что. Каблуком по лицу стукнула, а ты - спит! - и он распахнул дверь, направляясь к Маше.

- Что ты! Что ты! - испуганно заговорила мать. - Каким каблуком? Да у неё с весны и обувки нет никакой. Она же босая ходит! Кто ей покупал?.. Ты спятил, что ли?

Но, по-видимому, Головень тоже сообразил, что нет у Маши ботинок. Он остановился, выругался и вошёл в избу.

- Гм... - промычал он, усаживаясь на лавку и бросая на стол флягу. Ошибка вышла... Но кто же и где его скрывает? И рубашка, и листки, и фляга... - потом помолчал и добавил: - А собаку-то вашу я убил всё-таки.

- Как убил? - переспросила ещё не оправившаяся мать.

- Так. Бабахнул в башку - и всё тут.

А Маша, уткнувшись лицом в полушубок, зарывшись глубоко в поддёвку, дёргалась всем телом и плакала беззвучно, но горько-горько. Когда утихло всё, ушёл на сеновал Головень, подошла к Маше мать и, заметив, что она всхлипывает, сказала, успокаивая:

- Ну, будет, Машенька. Стоит о собаке...

Но при этом напоминании перед глазами у Маши ещё яснее и ярче встал образ ласкового, помахивающего хвостом Шмеля, и ещё с большей силой она затряслась и ещё крепче втиснула голову в намокшую от слез овчину.

- Эх, ты! - проговорила Маша и не сказала больше ничего.

Но почувствовала Ленка в словах её такую горечь, такую обиду, что смутилась окончательно.

- Разве ж я знала, Маша?

"Знала! А что я говорила.. Долго ли было кругом обойти? А теперь что? Вот Головень седло налаживает, подводу берёт, ехать куда-то хочет. А куда? Не иначе как к Лёвке или ещё к кому - давай, мол, обыск делать. Подозревает он что-то...

Коля тоже посмотрел на Ленку. Был в его взгляде только лёгкий укор, и сказал он мягко:

- Хорошие вы, девушки... - и даже не рассердился, как будто не о нём и речь шла.

Ленка стояла молча, глаза её не бегали, как всегда, по сторонам, ей не в чем было оправдываться, да и не хотелось. И она ответила хмуро и не на вопрос:

• Предыдущая
• 6/9
• Следующая