Вальпургиева ночь - Завозова Анастасия Михайловна - Страница 62
- Предыдущая
- 62/102
- Следующая
— Вам кого?
— Простыт-тэ? — с явным балтийским акцентом выговорила наконец эта ундина в ночнушке.
— Прощу, если скажете, кого вам нужно! — потихоньку свирепела я.
Вот блин, неужели это кто-то из таллинских родственников? Да нет, по девахе можно сказать, что она из Таллина пешком шла…
— Эт-то квартира Липовалёвых? — осилила ундина простую фразу.
— Вы таки чуть-чуть не правы… Ой, мама, что это со мной?! То есть уже нет, теперь это квартира Радзевецких. Но Липоваловы здесь тоже есть. Позвать? — спросила я.
Ундина долго переваривала мое сообщение, почесывая голой пяткой лодыжку, потом еще раз вы ставила на меня светлые глазищи и… спокойненько так протопала в прихожую.
Там ее встретили распальцованная Венера и Рогатый Рыцарь. Приблудившуюся ундину это так поразило, что она застыла столбиком перед Венерой, явно намереваясь простоять так по меньшей мере до обеда. Нет, если бы не ночнушка, точно подумала бы, что это кузина Инге из Кохтла-Ярве или Тара из Таллина. Но те всегда такие опрятные, застегнутые… одетые в общем.
Тем временем, видимо обеспокоенная моим долгим отсутствием, в прихожую и смежный коридор подтянулась вся семейка и тоже принялась разглядывать девицу.
Бабуля Дара отыскала наконец свой лорнет (форсит старушка!), поднесла его к глазу.
— Хто вылил текилу мне в кофе? — наконец ошарашенно прошепелявила бабуля. — У меня белая горящка!
— А что, у нас и текила осталась? — невпопад удивилась тетя Роза, щурясь на прилипшую к Венере ундину.
— Да что творится? — жалобно спросила мамуля. — Деточка, ты смирительную рубашку где-то обронила, да?
Внезапно на первый план вылезла бабуля Виолетта. Растолкав всех локтями, она невозмутимо промаршировала мимо девицы в ночнушке к туалету, по пути бросив:
— Что, Сюнька, бросил тебя хахель-то? Обратно пришкандыбала? — и скрылась за дверью с надписью: «Не шуметь! Не мешать! При пожаре обеспечить туалетной бумагой!»
— Бо-oг мой! — От тетки-Розиного звучного контральто дверь чуть не снесло с петель. — Я сейчас упаду!!! Так это… это…. Сюнневе?!
Это Сюнневе?! Быть не может! Сюнневе пропала в начале шестидесятых, и ей тогда уже было около двадцати. Сейчас ей должно быть не менее шестидесяти! Где же ее так законсервировали?!
Ундина отлипла от Венеры и медленно развернулась к моим родственничкам.
— Ничего нэ понимаю! — жалобно произнесла она. — Ви кто? Где тетя Дара?
Вышло это у нее так драматично и пронзительно, что все, в том числе и бабуля, запереглядывались в поисках этой самой тети Дары. Наконец бабушка ощупала себя, убедилась, что она на месте, и призналась:
— Это я. Наверное.
— Ви? — поразилась ундина. — Это невозможно есть!
— Чувырла финская! — раздался глас из туалета. — Сколько раз тебе говорила — читай Достоевского! Простую фразу и то построить не можешь!!!
— Согласна, есть меня невозможно! — миролюбиво согласилась бабуля Дара, немножко придя в себя. — Ласточка, ты кто? Дочка Сюнневе?
Рыжие косы отрицательно взметнулись.
— Нэт-т. Я — Сюнневе.
— Ничего не понимаю! — простонала тетка Ида, хватаясь за и без того гудящую голову.
Я тоже ничего не понимала, но чувствовала что мне надо хорошенько подумать, чтобы во всем разобраться. Сразу вспомнилась мама. Она обычно гладила меня по голове и говорила: «Сюнни, стоп-кранчик, умоляю тебя, когда думаешь, не будь похожей на папу!»
Откуда столько незнакомых людей? И почему в прихожей стоит эта странная скульптурная группа? Она… она похожа на то, что стоит в парке. Как это называется? «Тракторист и доярка-ударница», кажется. Как они могли перетащить это в дом? И главное, когда? Я же вышла только на пять минут…
Или на десять? Я потерла виски. Что произошло? Последнее, что я помнила, — вопли маленькой Розочки из детской. «Колбаса — для-ань! Мамася, — голшок!!!» У девочки хороший аппетит, но чересчур нервный желудок. Веселая старушка с торчащими седыми кудряшками говорит, что она — тетя Дара. Правда, не очень уверенно. Здесь, кажется, все не совсем уверены в том, кто они и как их вообще зовут.
По-моему, здесь было примерно то, что папа называл посиделками. С утра собирались мужчины с соседних хуторов, часов до трех все здоровались, рассаживались вокруг стола. Мама пекла калекукко (оно готовится шесть часов, через четыре мама начинала читать над калекукко особые заклинания по-русски, которые здесь все часто произносят к месту и не к месту). Мужчины ждали калекукко, курили трубки, говорили о погоде: «Юсси, ветер будет, да-а?» — «Нэт». — «А-а».. После контрабандной водки все оживлялись, начинали активно общаться: «Юсси, ветер будет, да-а?» — «Нэ думаю». — «А-а, я тоже!» Наутро папочка с трудом вспоминал, как его зовут, выглядывал в окно и спрашивал маму: «Анта, ветер будет, да-а?»
Здесь было что-то похожее. Маленькая полненькая тетенька, старательно державшаяся за стену, кажется, позабыла все слова, кроме:
— Ничего не понимаю!
Ей вторила ухватившаяся за косяк изящная, но очень худая дама с пышной шевелюрой необычного синеватого оттенка (совсем как выходные пимы у папочки!):
— Что происходит?! Когда же из меня выйдет эта мерзкая текила?!
— Ро-oзa!! — застонала третья женщина, в халатике с мимозами и с кусочком колбасы в рыжих волосах. — Меня тошнит от твоего натурализма!
— Тебя тошнит от кальмаров! — старательно выговорила синеволосая. — Говорила тебе, они какие-то подозрительные, все в трупных пятнах…
— Это не пятна, это сорт такой! — Чернобыльский, что ли? — От хриплого смешка на кухне что-то упало, а странная сморщенная не то собака, не то свинья напустила лужу на коврик.
И началось! Я уже поняла, что попала не туда, и хотела тихо уйти, но дверь прочно заблокировала худенькая девушка, та самая, что открыла мне дверь. Она стояла, раскрыв рот и вцепившись рукой в дояркины пальцы. По-моему, она чему-та очень удивилась…
— Жу-упик! Ну не здесь!!!
— А где? В туалете баба Лета, дверь Мишка мослами прикрывает…
— Жулик! Фу! Мерзкое животное, тебе не стыдно?
Бедная собака заметалась по узкому коридору, не зная, как скрыть следы своего преступления. Наконец она явственно побагровела и прикрыла лужу собственным задом.
- Предыдущая
- 62/102
- Следующая
