Война за океан - Задорнов Николай Павлович - Страница 56

• Предыдущая
• 56/156
• Следующая

Тайга шумела все сильней, дождь холодный…

Всю ночь лило. Лес стонал под сильными порывами ветра. Повеяло осенью.

Утром небо опять затянуло тучами. Стихать стало после полудня. Баркас пошел по заливу, время от времени чертя килем по отмелям. Слева виднелись сопки материка, справа – песчаный остров Удд. На нем гиляцкая деревня, лодки, собаки. Гиляки ловят рыбу неводом.

Воин Андреевич, кутаясь в плащ, невольно думал о том, что место тут суровое и нелегко приходится Невельским. Он с нетерпением ждал встречи со старым товарищем. Вспомнилось, как на «Авроре» в сорок шестом году были в Плимуте. Тогда еще Геннадий Иванович говорил, что у России нет настоящего выхода в океан.

Погода сумрачная. Ветер опять крепчает. Хорошо, что волны невелики: залив мелководен.

Римский-Корсаков вспомнил цветущие берега Сахалина, какие там бухты, прекрасные леса, яркое южное море, тепло. Да, в невеселом месте приходится сидеть Геннадию Ивановичу из-за петербургских бюрократов!

Но где же наш пост? Кругом пески.

В эту пору темнеет рано. Огней не видно. Только за кормой мерцает огонек в гиляцкой деревеньке на самой оконечности острова Удд.

На траверзе пролив, отделяющий остров от Петровской кошки. А огней зимовья нет как нет. Впереди темень, мгла. Сильное, видимо отливное, течение вдруг подхватило баркас и понесло его прочь от залива. Налегли на весла.

Вернулись к гиляцкой деревне и взяли проводника-мальчишку. Он бойко говорил по-русски, сидя на корме рядом с Римским-Корсаковым и показывая, как править. Быстро пересекли течение и пошли под берегом косы. За черным бугром открылись огни. Подошли к берегу.

Какой-то человек шел по отмели, Мальчик окликнул его. Оказался гиляк.

– Невельской есть? – спросил его Римский-Корсаков.

– Нету.

– Где же он?

– Сахалин пошел!

«Вот новость!» – подумал Корсаков.

Баркас пристал там, где горел огонь на мачте. На песке виднелись вытащенные шлюпки и перевернутые гиляцкие лодки. Часовой заметил баркас давно, и на берегу собралась толпа. Тут и матросы, женщины, дети, гиляки, У некоторых фонари в руках.

Подошел флотский офицер.

– Доктор Орлов.

Римский-Корсаков представился, сказал, что он от адмирала Путятина, начальника Японской экспедиции, прибыл из Нагасаки с письмом к Невельскому.

– Невельского нет. Он отправился на Сахалин ставить посты, – ответил Орлов.

Немного волнуясь, доктор добавил, что капитан-лейтенант Бачманов[46], назначенный сюда начальником команд, отбыл в Николаевский пост и что вообще никого из офицеров на посту нет, все в командировках. А он, доктор, временно совмещает обязанности командира зимовья. Казалось, Орлов, в свою очередь поражен, что офицер явился сюда из Нагасаки.

Доктор тут же послал боцмана сообщить супруге Невельского, что прибыл офицер из эскадры Путятина с письмом на имя Геннадия Ивановича. Римский-Корсаков попросил распорядиться, чтобы гребцы были помещены и напоены чаем.

Тем временем матросы экспедиции обступили гребцов и приглашали их к себе в казарму.

– Самоварчик сейчас будет! Чайку-с!

– Мокей… Алена… постарайтесь-ка для гостей.

– Да что чайку! Блинов! – сказала Алена.

Радостные, веселые лица обступили прибывших. Были тут и смуглые, и русые, рослые.

– Идите, братцы! – сказал капитан. – Располагайтесь.

Баркас подхватили десятки рук и живо вкатили на косу. Матросы затянули его брезентом и, забрав часть вещей, пошагали куда-то во тьму.

– Свои приехали! – кричали мальчишки.

Орлов повел гостя к себе в офицерский флигель. Разговаривая, вошли в маленькую избу, разделенную надвое побеленной дощатой перегородкой. Орлов зажег свечу. У него лицо с усами и бакенбардами, сизый нос. Он рассказал, что Невельской, уезжая, оставил пакет на имя командира русского военного судна.

Не успел Орлов приказать денщику об ужине, как явился матрос и доложил, что Екатерина Ивановна просит к себе господ офицеров.

Воин Андреевич с нетерпением ожидал встречи с Невельской и надеялся, что хоть от нее добьется толку. Орлов разговаривал очень официально, натянуто, нерешительно. «Жаль, что нет Невельского, что так все получилось. Ну да что же, по крайней мере я познакомлюсь и поговорю с его супругой, о которой так много слышал, и посмотрю завтра пост».

– Вы и письмо передадите Екатерине Ивановне, – сказал доктор.

– Я только хочу повидать сначала моих гребцов, – сказал Римский-Корсаков, выходя из флигеля.

– Да это по пути.

Во тьме горят сигнальные огни. Казарма оказалась рядом. У входа – часовой. Едва офицеры вошли, как раздался крик дневального. Все встали и вытянулись.

– Вольно! – скомандовал доктор.

– Пожалуйста, присаживайтесь, ваше благородие, – предложил один из матросов, рослый и широколицый, подавая Римскому-Корсакову и Орлову табуретки и вытирая их.

– Спасибо, братец Конев.

Гребцы Воина Андреевича мылись, причесывались, усаживались за длинный, чисто вымытый стол. В плите пылал огонь; несмотря на поздний час, что-то варилось и жарилось. На столе появился хлеб на деревянных блюдах, чашки, холодное мясо, лук. Шумит самовар. Прибывших приглашают садиться, угощают наперебой. Около них хлопочут женщины. Тут же дети. Видно, что все рады. «А мои гребцы, кажется, – больше всех. Вот уж подлинная Русь. Русским духом пахнет!»

– Для семейных у нас теперь отдельная казарма построена, – пояснил Орлов. – Это только по случаю встречи гостей все сюда собрались.

– Разве хорошо в Японии? – спросила Алена матросов со шхуны.

– Ладно, что к нам добрались, – говорил Конев.

Матросы и сами думали, что тут лучше, чем в Японии. Да как скажешь об этом?

– Вот тут сразу видно – жизнь настоящая, – сказал своему капитану один из гребцов. – Люди как люди, бабы как бабы.

– Тут бы вам и служить, – ответила матроска.

– Нет, нам опять в Японию эту!

– Тут еда какая хорошая! – потихоньку говорил гребец другому.

На балках потолка сушилось несколько звериных шкурок.

– Что, ребята, охотитесь? – спросил Римский-Корсаков.

– Как же! – отвечал бойкий немолодой матрос со сморщенным желтым лицом. – Уж сентябрь, шерсть добрая, позволяет. Скоро снег пойдет.

– Чем же ловите зверей?

– Головой, ваше благородие!

– Как же это головой?

Матрос – это был Аносов – показал ловушку, которую он устроил.

– На какого зверя?

– Какой попадет, ваше благородие, – уклончиво отвечал матрос. – На рысь, на выдру…

– Картошка, ваше благородие, – с восторгом сказал один из матросов, прибывших с Римским-Корсаковым. – Редька!

– У нас все охотники и рыбаки! Если бы мы сами не добывали рыбу и мясо, что бы сталось? – говорил доктор, выходя из казармы. – Ведь большинство нашей команды – казаки и солдаты, коренные сибиряки, но с прибытием в экспедицию зачисляются в матросы и получают морское обмундирование. У нас и капканы, и всякие приспособления для охоты, и ружьями бьют морских зверей не хуже, чем гиляки, есть невода, рыбу ловим. Охотские казаки огородничать не очень любят, но Невельской заставляет, и нынче много собрали.

У Невельских такая же изба, как офицерский флигель, но побольше.

– Милости просим, господа! Заходите! – встречая гостей, сказала высокая молодая женщина.

Орлов представил Римского-Корсакова, называя даму Елизаветой Осиповной. Доктор и тут толком ни о чем не предупредил. Воин Андреевич догадался, что это, видимо, жена вновь прибывшего в экспедицию капитан-лейтенанта Бачманова. Широколицая девушка, улыбаясь, стояла в дверях кухни, держала в руках свечку.

Бачманова – со свежим цветом лица, белокурая. У нее сильная рука, энергичный профиль. Одета скромно, очень строго, в суконной юбке.

Оставив фуражки в маленьком коридоре, Римский-Корсаков и Орлов вошли следом за Бачмановой в большую комнату, где горели свечи.

• Предыдущая
• 56/156
• Следующая