Война за океан - Задорнов Николай Павлович - Страница 14

• Предыдущая
• 14/156
• Следующая

… А у юрты, где обычно Питкен готовил корм для собак, столпились у окна гиляки и русские. Там виднелась спина торговца в шубе и затылок в теплой шапке. Дверь была приперта колом. Ходил часовой и время от времени отгонял зевак. Гиляки упорно допытывались, будут ли пороть второго маньчжура или ему все сошло с рук.

Рослый казак, Андриан Кузнецов, стоявший на часах у мачты с флагом, заметил, что со стороны острова Удд через пролив мчится какая-то упряжка. Он доложил капитану. Невельской вышел, надев шубу. Каюр погонял собак, оглядываясь на рыжую чащу кустарника на белом валу острова, словно ожидая погони.

– Таркун несется, вашескородие, – узнал седока Кузнецов.

Вскоре нарта подъехала. За спиной у Таркуна сидела молодая гилячка.

– Что же ты так торопился? – спросил Андриан.

– Жена замерзла, что ли? – осведомился маленький черноглазый Аносов.

Таркун не стал отвечать. Невельской повел молодую чету в дом.

– Вот, Катя, моя жена Сакани, я привез ее к тебе. – Таркун подвел гилячку к Невельской.

Катя ласково обняла ее. У гилячки пылкий взор и чистое, нежное лицо.

– Пусть она поживет пока у Кати. Никуда ее не отпускайте. Только на тебя могу надеяться.

– Да что случилось? – спросил Невельской.

– Ее хотят у меня отбить! – с горечью воскликнул Таркун. – Помнишь, у тебя был Момзгун? Так не он обидчик, а его богатый дядя – Тятих. Он даже был тут и подарки от тебя взял. Он набрал людей, напали на мой дом и меня били, хотели увезти Сакани.

Таркуну помогли соседи. Тятиха выбросили из юрты. Тот, лежа на снегу, поклялся отомстить. Долго грозил…

Выслушав гиляка, Невельской стал советоваться с офицерами. Сакани слушала со вниманием. Умные глаза ее, казалось, готовы были выскочить из орбит. По тону и выражениям лиц она пыталась понять, о чем между собой говорят русские.

С тех пор как Екатерина Ивановна рассказала мужу о своих наблюдениях за гиляцкой жизнью, Невельской стал обращать внимание на семейные отношения гиляков. И у них бывают трагедии любви, бушуют страсти. Но сейчас дело было не только в этом.

– Неужели гилячка будет жить у вас? – тихо спросил Чихачев у Екатерины Ивановны.

– Да, я пригласила ее!

Николай Матвеевич покачал головой. Видно, Екатерина Ивановна еще не представляла, что значило ввести в дом такое сокровище. Невельской приказал Воронину, чтобы часовые не спускали с Сакани глаз, пока дело не уладится.

– Чтобы не получилось, господа, как с Бэлой, – обращаясь к офицерам, заметила Екатерина Ивановна.

– Мы все будем смотреть за ней! – воскликнул Бошняк.

– Николай Константинович, – сказал капитан, – отправляйтесь утром на остров Лангр, привезите сюда Тятиха.

– Простите меня, Геннадий Иванович, – заявил Чихачев, – но стоит ли нам вмешиваться в семейные дела гиляков? Люди утомлены. Всем предстоят тяжелые и далекие исследовательские экспедиции, о которых мы только что говорили. А ведь все это дело с женой Таркуна далеко не политическое, и оно может затянуться.

Офицеры экспедиции открыто высказывали свое мнение, им разрешалось опровергать своего начальника. Он сам требовал говорить все прямо.

– Как же вы предлагаете действовать?

– Я полагал бы, что это все решится со временем само собой, будет достигнуто средствами просветительскими. А мы должны действовать в главном направлении и не разбрасываться.

– Как бы ни были хороши средства просветительские, Николай Матвеевич, но положиться лишь на них я не могу-с. Я облечен властью и несу ответственность. – Невельской стал заикаться от волнения. – Одной баней ограничиться не с-смею! Мы их б-будем мыть и дарить им белье, – он взял мичмана за пуговицу, – крестить, д-давать рубахи, а их будут избивать, рвать наши подарки и красть у них жен? Слыхали его рассказ, почему разорвали на нем русскую рубаху? Именно политическое действие!.. Посягательство на семью дружественного нам гиляка.

– За такие разбои… – заговорил Бошняк, но его перебили.

– Видят в Таркуне нашего друга! Увезти у него жену! Себе приятно, а ему позор и вред! Я их отучу за ножи хвататься и резать моих приятелей, – с яростью заявил Невельской. Он вспомнил, как у него самого хотели отбить невесту. – Мы будем защищать таких, как Таркун. Да еще посмотрим, кто стоит за спиной Тятиха. Николай Константинович, завтра в путь… Схватить его – да на бревна, вместе с Мунькой.

Вечером, возвратившись из бани, Сакани сняла меховой халат. На ней подарок Кати – платье в голубых и красных цветах.

– Да она почти красавица! – сказал Николай Матвеевич, вставая от карты, которую чертил. – Вот что значит одеться со вкусом…

– Нет, она и собой хороша, – ответила Екатерина Ивановна.

Николай Матвеевич стал убирать чертежи.

– За что, Екатерина Ивановна, такая немилость, такое горе – гилячек отмывать, – пожаловалась Дуняша. – У них печки коптят и сажа в кожу въелась. За что такое несчастье?

– Мила, очень мила, ничего не скажешь, хоть и скуластая, – заявил Бошняк, явившись к ужину. Он ласково взял гилячку за руку. Она опустила голову и потупила взор.

Пришел Невельской. Все сели за стол. Катя объяснила гилячке, что у русских кушают все вместе. Жены не ждут, пока наедятся мужья. Она показала, как держать вилку и ножик. Сакани сразу поняла. Явился Таркун. От ужина он отказался: его только что накормили в казарме.

– Капитан, что у тебя за маньчжур работает? – спросил гиляк.

– Это торгаш из Вайды. Он провинился и наказан.

Таркун затянулся и пустил дым.

– Че, был бунт?

– Был.

– И пороли?

– И пороли.

– А-а!

Таркун опять помолчал и попыхтел трубкой.

– По-русски наказывали?

– Да.

Таркун покачал головой, показывая, что смешно.

– Мы его знаем маленько. А теперь купец бревна таскает?

– Да.

– Ему как на плечо бревно положат, он качается. На ногах плохо стоит.

– Он не привык работать!

Таркун сегодня подходил к маньчжуру. «Таскаешь?» – спросил он. Тот не ответил. «Тяжело тебе?» – «Сам попробуй». – «А тебе так и надо! Хорошо наказали тебя! Может быть, ты не только бунтовал, но и еще чего-нибудь делал?» И Таркун замахнулся кулаком. Маньчжур съежился в ожидании удара. «Эй, эй!» – крикнул часовой, делая знаки, чтобы Таркун отошел прочь.

– И часовой там ходит? – с невинным видом спросил Таркун у капитана.

– Да, охраняет… Послушай, Таркун, а что это у тебя за пуговица? – вдруг спросил Невельской, наклоняясь к кафтану гиляка. – Из чего она сделана?

– Это воронов камень.

Капитан повертел пальцами пуговицу.

– Продай ее мне, – быстро сказал он.

– Возьми даром! Я знаю место, где из этого камня стоят целые горы. И разбросанные куски валяются вот с этот дом.

– Горы? Где же?

– На острове, который ты называешь Сахалин…

Гиляк оторвал пуговицу и отдал капитану. Невельской поднес ее к горящей свече.

– Э-эй! Она сгорит! – воскликнул Таркун.

– Смотрите, мои друзья, – обратился Невельской к жене и офицерам по-французски, – это каменный уголь!

Таркун поразился, как долго и горячо в этот вечер капитан со своими товарищами толковал о его пуговице. Пуговицу раскрошили, жгли кусочки и спорили и опять расспрашивали, где стоят горы из такого камня.

На ночь Таркун ушел в казарму. Сакани спала на кухне. Дуняша больше не досадовала на гилячку. С вечера она помогла ей расчесать волосы. Дуняше самой нравилось обучать чему-нибудь гилячек. Рано утром Сакани услыхала, как русские уезжали на Лангр. Сакани сидела на табуретке, смотрела, как топится плита, как моется посуда, какие тряпки, полотенца, кастрюли.

Екатерина Ивановна стала стирать белье. Приятно, когда прозябшие за ночь руки чувствуют горячую воду и мыльную пену, а жар от плиты, казалось, гонит прочь промозглую сырость. Утром холод иногда забирается даже под одеяло. Мужу никогда не бывает холодно, от него всегда пышет жаром, словно у него какая-то особенная, повышенная температура. Но бывали утра, что и он старался закрыть голову одеялом, а потом оказывалось, что ночью замерзли чернила, а в бочке – лед на воде. Теперь в доме теплей, – видимо, бревна сохнут. Какое наслаждение стирать, согреваясь от движений и горячей воды. Верно, ни одна купальщица в южном море не испытывает ничего подобного.

• Предыдущая
• 14/156
• Следующая