Хэда - Задорнов Николай Павлович - Страница 77
- Предыдущая
- 77/101
- Следующая
повторял хор.
продолжает запевала.
Пение становилось залихватским.
У самого трапа со счастливейшей улыбкой сидит, поджав под себя ноги, старик Ичиро. Он в темном халате. Около него чашечки и бочка сакэ.
– Всех угощаю! Иди! Иди! – кричал Ичиро. Он сам подвыпил. Чувство радости не покидает его, хотя вот-вот может смениться огорчением. Они уходят! – Иди! Сюда! – Лицо старика морщилось от умиления. Он угощает от всего сердца, бочку купил на собственные заработанные деньги и желает лично отблагодарить.
– Всех угощаю! – кричал Ичиро.
– А ты? – с пьяным злом тихо сказал старик плотник подошедшему к нему начальнику полиции Танака.
Метеке сам изрядно выпил сегодня. Он очень зол на Путятина. Куда он спрятал монаха? Сколько японцев увезет – пока еще неизвестно. А высшее начальство еще и угождает ему! Не задерживает Путятина! А он уходит... Явно! Неужели японцы стали предателями?
– Зачем вы все браните полицию? – с обидой спросил Танака. – Разве полиция не нужна?
– Нужна! – согласился Ичиро. – Очень уважаем...
– Зачем же издеваться? Мы исполняем государственное дело.
– Мы любим полицию. Если бы не полиция, то разбойники могли бы убить мою жену, сжечь мой дом, грабить безнаказанно! Нарушать порядок. Тюрьма – тоже хорошо!
– Зачем же они будут тебя грабить? – с подозрением спросил Танака. – У тебя же ничего нет...
Ичиро хотел сказать, что если бы полицейские были богами, то хорошо. Еще бы лучше! А вы назначены для пользы, но всегда все перепутаете. Вас развелось слишком много, и вы потому стали опасны, получается не полиция, а сами разбойники.
Ичиро этого не сказал и не мог подобрать слов, он молча подумал все это, выразительно глядя в лицо метеке, и спросил:
– Понял?
– Да, понял... Правда! – согласился метеке, так как не мог сказать по должности, что не понял, он все понимал, все знал!
– Ну и глупо! – молвил плотник.
Метеке ощерился пьяно, не находя слов.
– Меня теперь нельзя наказывать. Я – рыцарь!
– Какой же ты рыцарь? Из категории «пешая нога». Это смешно – такого урода называть «быстрая нога». Пешие буси очень мелкие, самый низкий разряд.
– У меня теперь есть фамилия... Только если вы сможете выхлопотать, чтобы мне приказали самому себя резать. А голову мне рубить уже нельзя.
– Нет, можно!
– Но этого не бывает! Только что возвели и наградили – и сразу чтобы убить...
– А зачем ты здесь, около иностранного трапа? Знаешь, что тебе может быть за это?
– Пусти, а то я тебя... Отойди...
– Не смеешь!
– Не могу ответить.
– Почему?
– Кто знает, тот молчит. Все несчастья изо рта...
– О-о!
На пристань подошел еще один отряд из лагеря. Вскоре всем позволили разойтись и смешаться с уходившими товарищами. Сначала слышался общий негромкий говор. Потом в многолюдном кружке грянули веселую:
Песня перебивала песню:
– Ты что сделал? – спросил Танака.
– Я слепой. Я не видел, кто стоит на трапе.
– А-а! Ясно! Ты слепой?
– Да.
– А корабль видишь? – спрашивал Танака.
– Да. Корабль вижу.
– Мы с тобой потом поговорим.
– Спасибо большое.
– А откуда ты знаешь картину, как разбойники распяли старуху на дереве?
– Это Укиё-э, Укиё-э, наши художники с дороги Токайдо, – ответил плотник. – Всем известно, они нас воспитывают.
– Очень ошибочное направление!
– Но я теперь слепой и дорогу к тебе не найду. Лучше сам приходи ко мне в мою сакайя. Поговорим об искусстве. А пока не мешай мне, уйди с дороги, а то я сослепу могу... ошибиться.
Танака не уходит. Ему даже очень удобно тут стоять, как будто ссорится с плотником, тем временем наблюдать. Он, Танака, очень зол на Путятина за кражу монаха. Теперь, наверно, увезут Точибана. А надо бы поймать! Шестьдесят два полицейских приготовлены и ходят тут под видом крестьян.
Путятин с Можайским, Елкиным, Семеновым и Пещуровым, с Ябадоо, чиновниками и переводчиками зашли перед отвалом в домик Хэйбея. Позвали молодого Сабуро из соседнего дома «У Горы».
– Вызван по моей рекомендации, – заявил ему Ябадоо, – как лучший рыбак! Знающий моря!
Этого молодого рыбака зимой избили в Доме молодежи по приказанию Ябадоо. Теперь по его же совету, как знатока моря, милостиво представляли послу России. Конечно, когда Путятин выслушает, то скажет: «Спасибо, Сабуро-сан!» – и даст подарок. Путятин сказал:
– Я ухожу на шхуне «Хэда» в Россию.
Елкин выложил на столик пачку карт заливов и морей, заснятых им самим за все эти месяцы. Пока его товарищи, офицеры и штурманы, волочились за японками и тратили жалованье от бакуфу на забавы и удовольствия, Петр Елкин ходил в шлюпочные походы, обошел все эти берега, делал описи и промеры. А на суше ходил с дружком японцем Пода по горам и собирал гербарий.
– Шхуна парусная, – продолжал Путятин, – выйдя из залива, я должен быстро уйти в океан, подальше от берегов.
– А-а!
– О-о!
Молодые японцы сразу все поняли. Путятин на парусной шхуне хочет быть недосягаемым для паровых судов врага, которые проходят в море, неподалеку от берега, и ждут его. Хочет знать, какие ветры дуют в эту пору и как ими воспользоваться!
Большая честь для рыбаков! Ветры в эти дни известны. Путятин обратился не к охраняющим чиновникам и не к ученым бонзам, а к тем, кто все знает, но молчит. В последний час перед уходом старый ро-эбису вспомнил про рыбаков. Пришел к Хэйбею, где висит его портрет. Позвали Сабуро, как лучшего. К самому нельзя войти, такая низкая, дымная лачуга, маленькая, как нора.
Опять происходят небывалые события.
– Вот здесь дует наш горный ветер моря Хэда, – говорил, показывая на карту, Сабуро из дома «У горы». – От Фудзи в эту пору дует холодный ветер Фудзи. Они соединяются в заливе и усиливаются.
Сабуро выбрал отдельную карту залива и приложил к ней карты моря.
Елкин достал и развернул огромную морскую карту.
Сабуро, казалось, не удивился, словно понимал все эти линии и цифры. Он немного подумал, как бы сообразуясь с новыми для него масштабами, и продолжал:
- Предыдущая
- 77/101
- Следующая
