Хэда - Задорнов Николай Павлович - Страница 18

• Предыдущая
• 18/101
• Следующая

– Как видите, барон, – отвечал Можайский.

– Прекрасно! – ответил Шиллинг.

Все стали рассматривать разложенную на лавке дичь.

– А теперь вы рассказывайте, господа, – сказал Сибирцев, садясь за чай. – Что у вас?

– Что же мы пропустили? – спросил Можайский.

– Сегодня уехал гостивший у нас феодальный вельможа...

– Как только вы ушли на охоту, – заговорил Зеленой, – прискакал самурай с известием, что едет князь!

– Адмирал назначил барона главным распорядителем! – пояснил поручик Петр Елкин.

– Был составлен церемониал?

– Князь Мидзуно из соседнего города Нумадзу, – сказал барон.

– Феодал, со всей семьей и свитой! – подхватил Елкин.

– Князь! О-о! Соодеска! Ээ... ээ... Хи-хи... – с изумленно-испуганным лицом молвил Можайский, подражая японским чиновникам.

– Позвольте. Вы не говорите главного... – воскликнул юнкер Корнилов. – Князь приехал с дочерью!

– Прелестная японочка! – отрываясь от чтения и откладывая книгу, которую он было уже взял, молвил старший офицер Мусин-Пушкин.

– А какие туалеты! Шелка толщины сукна!

– Как вы узнали, юнкер?

– Каков же сам феодальный владыка? – спросил Сибирцев. – О нем говорили, кажется, что характерный красавец даймио.

Мусин-Пушкин отошел к свече и сел за книгу.

– Мы жалели, что вас не было, Александр Федорович, – сказал Шиллинг.

– Мы в горах слыхали, что как будто музыка играла. Очень, очень жаль... К тому же княжна молодая! В самом деле князь хорош?

– Мало сказать – хорош! Мы с толку сбились, не зная, как встретить получше, чем занять, что играть. Решили концерт начать Бетховеном.

Сидевшие у стола или стоявшие у стен офицеры и юнкера глядели на пивших чай охотников затаив дыхание. Рассказ Шиллинга подходил к решающему событию.

– Пропустили такой случай! – с укоризной сказал Сибирцев, посмотрев на Александра Федоровича.

– Прибыли головные самураи. За ними шествие. Свита в парадных одеждах, значки князя несли на древках, воины с копьями и саблями. Князь и члены его семьи в паланкинах на плечах носильщиков... И вот появился из каго маленький сухой старичок, неказист собой, щупленький, скуластый, плосколицый, нос вровень со щеками, сам кривоногий, господи, ни дать ни взять амурский гиляк Афонька!

За столом грянул хохот. Можайский руками развел и вскочил из-за стола.

– Так что же наплел Эгава? – спросил Алексей.

– А что же Эгаве оставалось. Начальство и его сиятельство не могут не быть красавцем!

– Так ведь это самое интересное для меня! Такого я князя пропустил! – воскликнул Можайский. – Серьезно Афонька?

– Право! Только в накрахмаленных штанах и в шелках, которым цена дороже золота! А мы ему «Турецкий марш»...

– И дочь?

– Дочка, господа, красавица. И с ней придворные дамы. Держались все с достоинством. И собой хороши.

– И что же дальше?

– Евфимий Васильевич предупредил: принять без тени европейской спеси. Никаких демонстраций ложного чувства собственного превосходства. Это противоречит духу христианства. Принять как равного! Как европейскою вельможу, не глядя ни на что, чем бы он вас ни ошарашил. Конечно, все суетились: что такое, откуда? Что случилось? Князь приехал всех этих земель. Приказ был: парадная форма, никакой иронии.

– Угостили князя завтраком. Свозили на шхуну, со всей семьей на вельботе, с гребцами в форме. Трапы выстлали коврами. Потом пир в храме Хосенди. Во дворе духовой оркестр исполнял Бетховена, потом из Верди, вальсы, польки. Соло на кларнете – Григорьев. Потом хор матросов исполнял военные песни. Юнкер Лазарев пел из «Риголетто». А потом грянули плясовую, матросы плясали «Камаринскую», и что они вытворяли – уму непостижимо. Я сколько служу – не видел ничего подобного. Наш Черный боцман плясал лихо, с бубном. Гости замерли. Матросы плясали без устали полчаса и, кажется, напугали японцев сильнее всякой артиллерии.

– А княжна?

– Настоящая аристократка. Заметно было, что ей правилось.

– А папаша сидел, словно его стукнули по голове. – Мы понять не могли, почему он недоволен, – продолжал Шиллинг. – Только потом узнали, что причина не в том, на что мы подумали.

– Так где же этот князь? – спросил Можайский.

– Князь сегодня уехал в город.

– Домой?

– Да. Уехал довольный. Сказал, что очень понравилось. Благодарил адмирала почтительно.

– Как равный равного?

– Нет, пожалуй, как высшего. Они подчеркивают, что Путятин посол императора.

– А дочь уехала?

– Нет, дочь его осталась.

– Она здесь? – изумленно воскликнул Можайский.

– Ах, Саша...

– Где же она?

– В храме...

– В котором?

– За рисовым полем, где бонза Фуджимото. Там с ней и ее дамы. Князь пояснил, что оставляет дочь, чтобы она тут изучала западную живопись и музыку.

– Но это уже не Афонька, господа! – сказал Сибирцев.

– Вот это сюжет! Но вы, господа, хоть разговаривали с княжной? – спросил Можайский. – Ты, Николай?

– Да. Она естественно держалась, любезно говорила. Отвечала всегда находчиво.

– Барон их всех рассадил очень удачно, – подхватил юнкер Корнилов.

– Когда концерт закончился, княжна поблагодарила адмирала и поклонилась ему почтительно. Евфим Васильевич спросил, понравилось ли, как юнкер Лазарев исполнял арию, ответила, что да. Я спросил, хороша ли западная музыка. «Да, очень». – «Верди? Берлиоз? «Турецкий марш» Моцарта? Что больше всего?» Вдруг она мне отвечает по-русски: «Камаринская».

– Ей понравился Григорьев с кларнетом и как прыгал Черный боцман, – сказал Мусин-Пушкин.

– Переводчик сказал, что их восторг трудно выразить. Еще князь хотел посмотреть европейский барабан... А потом спросил, где карусель. Ну мы: домо сумимасэен[24]...

– Сегодня, когда гости уехали, со свежими сплетнями явился в храм Татноскэ. Сказал, что сначала князь испугался духового оркестра...

– Погодите, барон, – заговорил Зеленой, – уж теперь я доскажу. Это я с ним говорил. «Почему князь уехал? Мог бы еще погостить? Почему поспешил? Он недоволен?» – «Нет, он доволен». Тут барон сказал: «Мы готовились к переговорам, хотели заложить при князе Мидзуно второй стапель». И я спросил, для кого князь спрятал в рукава несколько сладких пирожков. Что, вы думаете, ответил Татноскэ? Ответил по-русски: «Князь очень спешир домой. У него в замке остарись очень красивые мородые бряди. Князь оцень беспокоится». И тут же входит адмирал. «Вы что это? Разве можно?» Такой хохот был. «Да вот переводчик рассказывает. Невозможно удержаться». – «Что такое?» Татноскэ все и выложил адмиралу. Евфим Васильевич побагровел. Потом подумал и спрашивает: «Откуда переводчик знает такие слова?» – «От матросов, Евфимий Васильевич!» – «Удивляюсь, что же боцман смотрит!»

– А Татноскэ еще добавил: «Князь очень сожарер на концерто: ему так нравирось. Хотер привезти брядей сюда на концерте». Тут не утерпел Евфимий Васильевич и говорит: «Ваньку-боцмана показать его гарему!» Не стал больше говорить с Татноскэ и ушел в лагерь.

– Вот во что обошлась вам охота!

– Так, господа, значит, этот князь настоящий светский человек! Эгава не ошибся!

– А что же видели вы, где вы были?

– А мы были внутри Японии!

– Мы были вблизи селения, где находится поместье Эгава.

– Прекрасная долина в горах! Рай земной! Право, не стоит пускать туда иностранцев.

– А Эдо видели?

– Нет. Говорят, что Эдо за горой Фудзи.

– У них все за горой Фудзи. Но с какой стороны?

– Только пыль золотая горит на солнце за Фудзи, – сказал Сибирцев. – Поэтому кажется, что там, за ней, грандиозный, сияющий в золоте столичный город.

После работы Хэйбей спросил товарища:

– Пойдем в храм?

– Да, – ответил Таракити, хотя ему не хотелось.

– Может, возьмем с собой еще кого-нибудь?

– Надо идти только вдвоем.

Хэйбей сегодня разговаривал с Путятиным. Адмирал перед концом дня на стапеле смотрел работы. Спросил, не трудно ли пилить, держа дерево ногами. Хэйбей сказал, все плотники работают ногами и руками. Раз Хэйбея спрашивает адмирал, значит, можно отвечать. Путятин сказал, что видит в первый раз. Хэйбей полагает, что об этом можно сочинить смешную песенку, начать теми же словами, что и первую:

• Предыдущая
• 18/101
• Следующая